Никак иначе

— Мы разберёмся, конфетка, не переживай, — он скользнул ближе, каким-то совершено хищным движением, и я немного подалась назад, запрокинула голову, когда он навис надо мной. Его разгорячённый аромат, тут же накрыл меня с головой.

— Я просто, не хочу, чтобы вы ругались из-за меня, — пробормотала, сглатывая, совершенно очевидно волнуясь от его близости.

— Мы не в школе, конфетка, разберёмся, — снова пообещал он, и скользнул костяшками по моей скуле. Нежно, невесомо, так как умел только он. — Тебя это не коснётся.

— Саш, ну как же не коснётся? — я накрыла его руку, и потёрлась щекой, о шероховатую ладонь.

— Иди лучше ко мне, — хрипнул его голос, и он подтянул меня вверх, вынуждая встать.

Я тут же потянулась к его губам, притягивая сама за шею. Его вкус был солёный, терпким, и мне было мало. Я хотела и дальше исследовать его рот, лаская языком твердые губы, поглощать это разгорячённый аромат, пахнуть им, пропитываться. И застонала, когда он отстранил меня.

— Саш!

— Тш-ш-ш, не торопись, — он погладил моё лицо, прошёлся пальцами по припухшим губам, спустился на шею, и потянул в стороны полы халата, обнажая меня. Я подавилась вздохом, когда его такие нежные пальцы, совсем не нежно накрыли мою грудь, и сдавили соски, выкручивая их. С губ сорвался стон, а спина непроизвольно прогнулась, отреагировав на эту сладкую боль. Я оперлась руками о столешницу, прогибаясь больше, разрешая ему действовать дальше.

— Горячая какая, — бормотал Саша, уже втягивая в рот, острые вершинки, и снова не грамма нежности. Алчно и жадно, до боли засасывая их, вынуждая меня впиваться ногтями в его шею.

— Никогда такой не встречал, никогда, — продолжал он признаваться между укусами и поцелуями, — мы же с тобой, все фантазии пошлые, грязные в жизнь притворяем, а ты смотришь так… наивно, доверчиво, и сама течёшь… хочешь.

А у меня уже и без этих слов кружилась голова, и коленки словно ватные, подгибались. Низ живота простреливал тянущей болью, и я ёрзала, и стонала, прижимала его голову к себе, признавая безусловную истину его слов.

Вдруг он резко меня развернул, скинув халат, и уложил животом на холодную столешницу, прижал в пояснице рукой, и растолкал шире ноги.

— Прости конфетка, ждать больше не могу, — просипел он, и почти сразу я почувствовала вторжение. Неприятное, шероховатое, потому что ещё не до конца увлажнилась, и первые толчки яростные и быстрые, были болезненные, но вырваться не могла, Саша крепко держал меня.

Мои стоны о боли и всхлипы, остались не услышанными. Он словно отбойный молок, вбивался сзади, громко рыча. И я терпела, вцепившись в столешницу побелевшими пальцами, впервые в наших отношениях я терпела.

А потом совершенно неожиданно он вышел из меня, перевернул на спину, и снова навалился.

— Саш, пожалуйста, — шептала я, — мне неприятно…

Вместо ответа, он закрыл мой рот поцелуем, глубоким. Мучительно-сладким, обманчиво-нежным, и я снова поплыла, сама обхватила его за шею, чувствуя, как он входит, уже не так болезненно. Спокойнее и нежнее. Размереннее. Впилась ногтями в его напряжённые предплечья, и потёрлась ноющей грудью, об него. Так мне нравилось больше.

— Лучше? — спросил он, покусывая мою шею.

— Да, — выдохнула, притираясь ближе.

— Будет ещё лучше, — пообещал он, и пальцы его руки сошлись на моей шее, слегка сдавили. Он продолжил наращивать темп, и всё сильнее сдавливал моё горло, так что воздух я втягивала со свистом. Всё вокруг плыло. Всё чувства обострись, сосредоточились на месте нашего соединения. Мне было страшно, и в то же время волнительно от этого страха. От тонкой грани, на которой мы балансировали. Я распахнула глаза, втягивая воздух, со свистом, и вонзилась в его сжатые пальцы, ногтями, не в силах совладать со свои инстинктами, которые вопили об опасности. Впилась слезящимися глазами, в его напряжённое лицо, а он продолжал вбиваться всё быстрее, и в его глазах нарастала такая чернота. Пот, выступил на лбу, и рот изогнулся в хищном оскале. Он смотрел остро, черно, жутко, словно не трахал меня, а жрал, отрывая большие куски от плоти. Сегодня определённо я узнала его темную сторону. Мне бы только выжить после этого.

Когда я забилась в агонии, от нехватки кислорода, тело вдруг прострелило такой яркой вспышкой, таким током пробило все конечности, и сошлось в одной конкретной точке, а оттуда стали разноситься волны яркого кайфа, захватывая всё моё сознание, затуманенное, заморённое, и обострённое. Меня выгнуло от разрядки, так что затрещали кости. Пальцы на моей шее расслабились, и я смогла вдоволь кричать, хоть и выходил хриплый сип. Мы кончили одновременно. Одновременно феерично, и опустошающее. Так что, не могли ещё долго придти в себя, восстановить бешеный пульс. Лежали, синхронно обмениваясь хрипами, и облегчёнными стонами, и дробью сердец, которые бились в унисон.

Это был обжигающий опыт. Не знаю, может, Саше это было нужно, но больше такого между нами не происходило. Словно он выплеснул в этот раз всю свою тёмную энергию. Да я бы и не хотела больше такого, хотя разрядка была настолько сильной, что я весь день ходила, под впечатлением.

21

Я помогала накрыть на стол, помогая суетившейся тёте Оле.

На её юбилей собралось много народу, и в её скромной квартире, в гостиной, стало тесно, от двенадцати человек, не считая нас. Наготовила она, как на две войны. Мы только и успевали, сновали с ней с кухни, в гостиную, возвращаясь с новыми блюдами, пока гости, основная масса, женщины, преподаватели из её школы, рассаживались, обменивались новостями, и хвалили каждый раз хозяйку, и попутно расспрашивая меня, про жизнь молодую.

Я отвечала стандартно, что всё у меня хорошо, потому что боюсь, что у присутствующих здесь дам, моя откровенность, что я живу с двумя мужчинами одновременно, не вызвала бы одобрения. Поэтому всё у меня хорошо. Да и после развода тоже хорошо. Да работа моя тоже хорошая.

У нас и вправду всё было хорошо. Наладилось.

Кирилл как-то сам успокоился, перестал рычать. Саша перестал смотреть хищно, ловя каждый мой жест. Между собой они общались тоже спокойно и свободно. Всё вернулось на круги своя. И меня это не могло не радовать. Меньше всего мне бы хотелось разлада между ними. Хотя в душе осталась горечь, от того дня, от безответных вопросов, от глупых догадок, и не менее глупых надежд.

Они оба порывались сопровождать меня на день рождение тёти, но я отмела эти варианты сразу. Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь, что-нибудь заподозрил. Поэтому я категорически отказалась от предложения своих мужчин, тем более? что это была середина недели, самые рабочие будни, не стоит отвлекаться от дел. Кир как всегда разворчался, Саша же принял спокойно мою позицию. На это и порешили.

В дверь позвонили.

— Мы что ещё кого-то ждём? — изумилась я и уставилась на тётушку.

— Светланушка, — вдруг расплылась она в улыбке, — ты только не обижайся, но я Вову позвала.

— Вову? — изумилась я.

А она ловко прошмыгнула к двери мимо, и уже открывала их.

— Он позвонил, поздравил. Про тебя спрашивал. Я и позвала, подумала, мало ли, поговорите, может…

Всё это она говорит быстро, пока вертит замки, и ответить я не успеваю, что говорить нам не о чём, потому что входит Вова.

Он выглядит гораздо лучше, чем когда мы виделись в последний раз. Волосы подстрижены, ёжик, короткий, так любимый им с армии. Лицо свежее, без одутловатостей, чисто выбритые щёки и подбородок. Глаза голубые, бледные, светлые, смотрят пытливо. На нем вполне приличный костюм, и начищенные туфли, свежая рубашка. Высокий, занимает весь проём дверной. Держит в руках два букета цветов, и какой-то увесистый пакет. Он выглядит хорошо. Прямо девиз сегодняшнего дня. Конечно, изменился немного, заматерел, и долговязая фигура стала тяжелее, ему даже так лучше. Морщины небольшие, но всё же заметные расчертили симпатичное лицо. Залегли в уголках глаз и губ, которые сейчас трогает лёгкая улыбка. Он смотрит пристально, на меня, даже когда поздравляет тётю Олю, всё равно смотрит на меня. А я удивляюсь сама себе. Потому что передо мной стоит далеко не чужой человек, с которым мы прожили пять лет вместе, которого я как мне казалось, любила, и я при этом не чувствую к нему нечего совершенно. Нет ни грамма теплоты и радости, от встречи. Мне всё равно, Вот и всё.