Никак иначе

— Заткнись, блядь! — заорал Кирилл, дёргая меня на себя, и прижимая так сильно лицом к своей груди, что чуть нос мне не свернул.

Его горький аромат, синхронизировался с той горечью, что пронизывала меня насквозь. Я остервенело начала вырываться, перемежая слёзы с ненормальным смехом.

— А хочешь, ещё и парней из охраны позовём. Я же шлюха, меня можно! Я же только для этого нужна…У меня же нет больше никаких чувств…

— Всё успокойся, — орал он в ответ, пытаясь поймать мои руки, скрутить, но я вырывалась.

— А что так? Ты передумал? Хочешь трахать меня единолично? Ну, ты же итак, делаешь со мной всё что хочешь

— Заткнись, я сказал, — он всё же скрутил меня и прижал к сидению, навалившись сверху.

— Ненавижу тебя, понятно, — дёрнуться я не могла, но слёзы всё бежали из глаз, — за слова твои эти, за то, что думаешь так обо мне, ненавижу… Отпусти я выйду! Сергей останови машину!

— Никуда ты не пойдёшь, поняла, — Кирилл сжал мой подбородок, вынуждая смотреть на него, — моя ты…и шлюха, и женщина… моя…

— Кирилл Дмитриевич, — вдруг подал напряженный голос Сергей.

— На дорогу смори, — даже не повернулся Кир.

— Всё отпусти! Отпусти, — остервенело, дергалась, я, — отпусти насовсем, раз ты не понимаешь ничего… Ничего не видишь, дальше своей ширинки…

— Всё я вижу, — возразил Кирилл, и не думая разжимать руки, сжал ещё сильнее и больнее, — насквозь всю тебя вижу. Как смотрела на него с тоской, вся напряжённая, как струна, когда его девку увидела…

— Да с тоской, потому что тоже хочу, чтобы ради меня подвиги совершали и с родителями знакомили, — срываясь на всхлипы, шептала я, рассматривая сквозь пелену слёз его склоненное ко мне лицо.

Кирилл был, не прошибаем. Как и всегда впрочем. Не трогали его мои слёзы, моя истерика, ничего не могло продавить его уверенность, что я скучаю по Саше.

— Подвигов тебе захотелось, — прорычал он, — плохо тебе со мной?

И только сейчас я уловила в его лихорадочном взгляде боль. Замерла, перестала вырываться, смаргивая слёзы, придавленная, и осознанием его переживаний, и его тяжёлым телом.

— Ты ни так меня понял, Кирилл, — прошептала, все, вглядываясь в эту холодную глубину.

— А по хуй, Света, — зло усмехнулся он, — это ничего не меняет. Ты никогда не будешь на её месте. Ни на чьём не будешь. Только на своём. Я понимаю это, и принимаю, всё как есть. Тебя. Себя.

Кир выпрямился, давая мне свободу, и я отползла по сидению от него, и вдруг поняла, что мы не едем. Машина стоит припаркованная во внутреннем дворе нашего дома. И в машине мы одни, Сергей поспешил ретироваться, чтобы не наблюдать наши разборки.

Я села, неуклюже поправив одежду. Стёрла со своих щёк слёзы.

— Ты не понимаешь… — проговорила я в звенящую пустоту и тишину, что разделяла нас в тёмном салоне авто.

Кир пошевелился. Глубоко вздохнул, откинувшись на спинку кресла. Потом открыл со своей стороны дверцу, и закурил.

— Чего? — выдохнул он дым. — Чего я, по-твоему, не понимаю? Разве я когда-нибудь обращался с тобой как со шлюхой? Пренебрегал твоим мнением? Чего ради ты всё время меня этим тычешь?

— Кирилл… — я снова запнулась, не зная как донести до него свою боль, — дети, самое моё больное место, понимаешь,… а она беременна,… а я никогда, не смогу…

Слёзы снова набежали на глаза.

— Ты, проигрываешь по всем параметрам, имея дело со мной…

— Что за дебильный комплекс неполноценности, зеленоглазая, — Кирилл откинул окурок, и выпустил дым, повернулся ко мне, — хочешь детей, будут тебе дети.

— Что? — я негодующе посмотрела на него.

— Я решу этот вопрос, — отозвался он, — надеюсь, сойдёт за подвиг.

— Как? — уставилась на него, ловя в темноте салона, отблеск его светлых глаз.

— Узнаешь как, — устало прозвучало, и как-то даже облегчённо, что ли. И этот тон вызвал во мне угрызения совести, за своё поведение.

— Прости меня, я и сама не знаю, что на меня нашло… просто…

— Я понял уже, зеленоглазая, — оборвал он меня, — мы друг-друга стоим, я тоже закрутил лихо…

Я несмело улыбнулась.

— Мы так напугали Сергея. И я наговорила здесь всякой ерунды.

— Ничего, переживёт, — отмахнулся Кирилл, и подтянул меня к себе, прижал, и я прямо такое облегчение почувствовала.

Прижалась и зарылась носом в изгибе его шеи, чувствуя себя на своём месте, очень гармонично, и правильно. Снова потянула на дурацкие признания, и извинения. После столь яркой вспышки, пришёл откат, и захотелось, вот так, не разлепляясь сидеть и дальше и признаваться во всём заветном, но Кир опередил меня.

— Помнишь, я говорил тебе, что нет у тебя вариантов? — спросил он, и я кивнула. — Так вот, их и у меня нет. У нас с тобой нет.

Не совсем то, что хотелось мне услышать, но всё же, лучше чем ничего.

— Я целый вечер твой взгляд на нём ловил, и чуть с катушек не съехал…

— Ты съехал, — усмехнулась я, и стала медленно целовать его изгиб, ловя и раскатывая на языке его вкус. Терпкий сильный, и такой гармоничный, вызывающий во мне шквал эмоций, так что я тут же не удержалась и громко втянула его аромат. А руки сами начли действовать, расстегивать рубашку на его груди.

— Ну да, было чуток, — согласился он, явно наслаждаясь моими действиями, потому что голос его завибрировал, — только лучше бы не видеть тебе никогда меня действительно поехавшим, Света.

Я проползла губами по колючему подбородку, и заглянула в светлые глаза.

— Я видела тебя много раз, и даже испытала на себе весь спектр, твоего гнева, — напомнила ему.

— Это я ещё себя контролировал, — совсем не шутя, сказал Кирилл, и перехватил инициативу, накрыл своей ладонью моё горло слегка его, сдавив, и отстранив меня от себя.

Я сглотнула, и накрыла обеими ладошкам его сжимающий хват, стремясь успокоить зверя.

— И что Кирилл, убьёшь меня что ли? — дрогнул мой голос, потому что ответ я уже получила через секунду, поняв его по лихорадочному блеску его глаз, и дрогнувшим пальцам.

— Я сам не хочу знать этого, — хрипнул он, притягивая моё лицо к своему, по обыкновению втягивая мой аромат, и на мгновение, прикрывая глаза, — но альтернатив немного, Света, поэтому не дразни меня больше, никогда. Ты моя.

И он жёстко впивается в мои губы. Больно. И мучительно сладко. Какой-то отчаянный поцелуй, с примесью вкуса метала на губах, с горечью, от недавней ссоры, и со сладостью примирения. Хочется вечно провести вот так сплетёнными вместе, давясь стонами и шумным дыханием. Лихорадочно сдирать одежду, чтобы добраться до обнажённой кожи. И быть поглощёнными только друг другом.