Никита Хрущев. Пенсионер союзного значения

Отказ вернуть материалы, хотя и не слишком неожиданный, сильно угнетал меня. Скрывать от отца эту неприятную историю становилось все труднее. Он мог что-то узнать помимо меня или просто задать прямой вопрос: "Как идут дела с мемуарами?" С другой стороны, он был еще слаб. Если я расскажу, как было дело, отец разволнуется, а сердце еще не окрепло. Но рано или поздно, а рассказать придется...

Постепенно отец пришел в себя, и как-то, когда мы не спеша брели к опушке, я решился передать ему все: рассказал и о КГБ, и о КПК, упомянул и о скором выходе книги. Разрешение на публикацию книги он одобрил. Беспардонное поведение по отношению к нему делало и его свободным в принятии решения.

– Правду не скроешь. Пусть пока напечатают не у нас... Плохо, что за границей, но ничего не поделаешь. Когда-нибудь она доберется и к нам, - горько посетовал он.

Но за то, что я отдал материалы Титову, мне здорово попало. Отец так и не простил мне этого проступка до самой смерти. Он заявил, что я не имел права ни под каким видом отдавать их. Дело не в том, что текст пропадет. Тут дело в принципе. Они нарушают Конституцию. А я взял на себя смелость распорядиться тем, чем не имел права распоряжаться. Он сказал, чтобы я немедленно связался с Титовым и, заявив от его имени решительный протест, потребовал все назад. В ЦК ходить нечего, там ничего не отдадут. Они же говорят, что ничего не обещали. Требовать надо с того, кто дал расписку. Иначе он грозился устроить скандал.

Отец сильно разволновался. Достал валидол, сунул в рот таблетку. Теперь он не расставался с ним. Я боялся, как бы ему не стало плохо с сердцем, но на этот раз обошлось.

– Конечно, хорошо, что можно все восстановить, труд даром не пропал, немного успокоившись, проговорил он, - но с таким отношением мириться нельзя. Нельзя им такое спускать, - опять начал было возбуждаться отец.

– Давай кончим этот разговор, - внезапно оборвал он.

Мы погуляли еще, о чем-то говорили, но к вопросу мемуаров больше не возвращались.

Выполняя отцовское требование, я стал разыскивать Титова. Он, конечно, знал о разговоре в КПК и понимал, зачем я его ищу. Естественно, Титов стал неуловим.

– Виктор Николаевич вышел... Виктор Николаевич вам позвонит сам... Виктор Николаевич в командировке...
– то и дело слышал я в ответ на свои звонки.

Конца этому, казалось, не будет. Но я был чрезвычайно настойчив и звонил не один раз на дню, прекрасно понимая ситуацию. Наконец Виктор Николаевич - о, чудо!
– оказался на месте, и мы договорились о встрече. Он, очевидно, понял, что я не отстану, и предпочел самолично встретиться со мной, гарантируя себя от возможных неожиданностей.

Явившись к Титову, я сделал официальное заявление, сказав все то, что велел передать отец. Виктор Николаевич ничего нового не сказал, повторив мне, что у него ничего нет. Комитет госбезопасности подчинен Центральному Комитету. По его требованию материалы были переданы в ЦК. КГБ ими не располагает и не распоряжается. Он выразил сожаление, что они не выполнили своего обязательства, и принес свои личные извинения. Но в настоящий момент органы к этому делу касательства не имеют, а посему Титов снова переадресовал меня в ЦК.

Я передал наш разговор отцу. Он в сердцах даже плюнул.

– Ну их!.. Ничего теперь с ними не сделаешь! Ничего от них не добьешься!!! И не ходи туда больше, - буркнул он.

Жизнь сложилась так, что мое знакомство с Евгением Михайловичем и его "командой" затянулось на долгие годы. Интерес ко мне то, казалось, совсем затухал, то разгорался с новой силой. В начале октября у меня состоялась еще одна встреча с Евгением Михайловичем и Владимиром Васильевичем. На Западе объявили о предстоящей публикации в издательстве "Литтл, Браун энд компани" мемуаров отца "Хрущев вспоминает". Говорилось, что издательство располагает машинописным текстом и магнитофонными пленками с записью голоса отца. Эксперты подтвердили подлинность магнитофонных записей.

Название книги было с ними предварительно согласовано - скромно и спокойно, без излишних претензий.

На этот раз Расщепов выглядел удрученно. Оно и понятно. После "блестящей" операции в июле вдруг такой финал в октябре...

Встретились мы в знакомом номере гостиницы "Москва". Разговор был коротким. Нетрудно догадаться, что интересовало их одно: каким образом мемуары попали в Америку?

Ответ мой был прост:

– Пока материалы были у нас, о публикации не было и речи. Сегодня этот вопрос следует задать вам, а не мне.

И по большому счету я не кривил душой.

В завершение разговора я снова потребовал вернуть материалы их владельцу, тем более что в сложившихся обстоятельствах изъятие их теряло всякий смысл они скоро будут опубликованы.

Расщепов со злостью ответил, что в такой ситуации он не советует мне вообще поднимать этот вопрос.

Но и на этом наши испытания не кончились: отцу, как выяснилось, предстояла новая встреча с бывшими соратниками. Книга еще не вышла, никто ее в глаза не видел, я не говорю уж, "прочитал", а не оправившегося от болезни отца грубо вызвали в ЦК.

Никого не интересовало, что написано в книге, о чем она. Насколько мне известно, содержанием отобранных у меня материалов тоже никто не поинтересовался. И все же...

10 ноября, сразу после октябрьских праздников, отцу позвонили из секретариата Пельше и приказали немедленно прибыть в КПК.

Брежнев вовсю набирал силу, матерел, чувствуя себя все безнаказаннее. Это был еще, конечно, не конец семидесятых, но уже и не либеральные шестидесятые. Тогда позволить себе что-то подобное не мог никто.

Отец ответил, что немедленно приехать не может - не на чем. У него нет машины.

– Машина за вами уже выслана, - последовал ответ.

В Комитете партийного контроля отца уже ждали Пельше, Мельников и, как я понял из его рассказа, тот же самый сотрудник аппарата, который два месяца тому назад занимался мною. Заранее составленный сценарий беседы разлетелся вдребезги с первых же минут разговора.

Отец и без того был разъярен безобразным отношением к нему: фактом изъятия мемуаров, грубым обманом, хамским ответом Титова. Он с трудом сдерживался, вызов к Пельше стал каплей, переполнившей чашу терпения. Состояние его здоровья не предполагало острого разговора, но не он стал его инициатором. И тут уж советы Беззубика - не волноваться, сохранять спокойствие, не принимать близко к сердцу - не действовали. Отец пошел в бой, как всегда, без оглядки.

Словом, "воспитательной" беседы, как на то, очевидно, рассчитывали приглашавшие, не получилось. Не хотел бы я быть на месте "воспитателей"...

Встреча с Кириленко не протоколировалась, теперь же все обставили официально, на манер допроса.

Записанная в КПК стенограмма сегодня стала доступной, она опубликована, тем не менее я оставлю свой текст без изменений. Так, как мне запомнилось со слов отца. По существу, его рассказ, за исключением некоторых деталей, не расходится с официальной записью беседы, если происходившее можно назвать беседой.