Никита Хрущев. Реформатор

— Нет у нас ничего, и ничего вам мы дать не можем, — отбивался от них Вознесенский, — изыщите собственные ресурсы, но увеличьте добычу нефти и угля.

Министры стояли на своем: «Если вы нам ничего не дадите, то ничего и не выйдет».

«Напряжение в кабинете возрастало, — пишет Байбаков, — и вдруг Вахрушев побледнел, вскочил со стула, схватил Вознесенского за лацканы пиджака и начал трясти его, выкрикивая свои доводы. Вознесенский тоже схватил “собеседника” за грудки, доказывая, что нет у него ничего, а уголь нужен позарез.

Нам с заместителем председателя Госплана Пановым с трудом удалось разнять спорщиков».

До того, чтобы в прямом смысле брать друг друга за грудки, дело в Госплане, естественно, доходило редко, а вот принимать решения жесткие, быстрые и бесповоротные Председателю Госплана требовалось ежедневно и ежечасно. Кузьмин к подобным баталиям не привык, он никогда не занимал командных должностей. С 1936 года он на партийной и спокойной хозяйственной работе: сначала — парторг ЦК на Московском прожекторном заводе, затем семь лет в Комиссии партийного контроля, потом еще пять лет в Бюро Совета Министров СССР по заготовкам и сельскому хозяйству и, наконец, заведующий отделом ЦК, надзирающим за работой группы машиностроительных министерств. Кузьмин всю свою сознательную жизнь проверял, помогал (или мешал) советами, но не решал, не отвечал лично за проведение принятых решений в жизнь. А тут на него свалили Госплан, где требовалось не только досконально разбираться в стратегии и тактике экономического развития страны, но и наподобие командующего войсками в разгар битвы, решать, и решать без права на ошибку. Только его битва длилась не день и не два, а непрерывно — все 365 дней в году. Кузьмин поначалу растерялся, затем попытался покомандовать. Но попавшими под его начало прошедшими огонь и воду министрами так просто не покомандуешь. Для этого требовалось завоевать авторитет, показать, на что ты сам способен. Показывать Кузьмину оказалось нечего, и авторитет никак не завоевывался. В Госплане Кузьмин приживался плохо. Министры роптали, жаловались отцу. Кузьмин тоже кляузничал на министров, на то, что они его не слушаются. Отец некоторое время выжидал в надежде, что Кузьмин пооботрется, но в конце концов понял: с Кузьминым он ошибся. За свою жизнь он встречал немало таких умных, даже талантливых, исполнительных помощников, совершенно терявшихся, если они сами становились руководителями.

В связи с этим мне вспомнилась назидательная история, приключившаяся когда-то с отцом и его помощником, милым профессором-философом Павлом Никитичем Гапочкой. Я Павла Никитича помню с детства, с января 1938 года. Тогда в увозившем нас из родной Москвы в какой-то Киев поезде он весь день рассказывал мне сказки, страшные, заставлявшие обмирать от ужаса, и веселые, смешные, от которых все страхи испарялись без следа. Кроме сказок Павел Никитич увлекался фотографированием. Благодаря ему у нас хранится фронтовая фотолетопись отца. Гапочка прошел с отцом всю войну. За долгие годы работа помощника ему поднадоела, и в 1948-м он попросился в самостоятельное плавание — на должность секретаря в одном из украинских обкомов.

Помощником Гапочка был хорошим, ни одного дурного слова о нем я от отца не слышал, вот только порой он подтрунивал над профессорством Гапочки. Но это свидетельствовало о высшей степени его благорасположения. С людьми, ему чем-то неприятными, отец себе никаких шуток не позволял, держался официально-вежливо и при первой же возможности от них избавлялся. Отцу расставаться с Гапочкой не хотелось, но силой он никогда никого не удерживал. Отец только спросил Павла Никитича, хорошо ли он подумал, представляет ли себе, что его ожидает в обкоме.

— Конечно, Никита Сергеевич, я на этих секретарей за годы работы с вами насмотрелся. Не сомневайтесь, справлюсь! — с энтузиазмом отвечал Гапочка.

— Ну что ж, справитесь так справитесь, — с сомнением покачал головой отец, но разубеждать помощника не стал.

Гапочку назначили вторым секретарем во второстепенный обком, хотя он, видимо, рассчитывал на роль первого.

— Поработайте вторым, осмотритесь, если получится, то и бог в помощь, — напутствовал отец.

Гапочка стал вторым. Отец ему не мешал, в дела не вмешивался, в область не ездил, наблюдал со стороны. Через некоторое время Гапочка попросился к отцу на прием.

— Не пойму, Никита Сергеевич, — жаловался Павел Никитич, — почему-то не ходят ко мне люди. Если зову на совещание, придут, сидят, уйдут и не возвращаются. У первого же очередь в приемной. Чем я хуже его? Лучше, я думаю. Сколько раз вы его при мне песочили, требовали, чтобы шел учиться. Он все такой же неуч, а люди идут к нему, а не ко мне, хотя я уже почти доктор наук.

Гапочка сидел перед отцом растерянный, обиженный и недоумевающий. Он надеялся, что отец подскажет, как следует ему поступать, и все у него назавтра выправится. Отец же понимал, что ничего у Павла Никитича не выправится, советы тут бесполезны.

— Понимаете, Павел Никитич, — начал он по возможности мягко, — вы хорошо мне помогали, умно советовали, но решать не научились. От вас этого и не требовалось. Решал я, и за решения отвечал я. Вы и теперь, наверное, своим посетителям все больше советуете?

Отец замолчал и вопросительно посмотрел на Гапочку. Гапочка неопределенно покрутил головой.

— Вот видите, вы им советуете, а они от вас ожидают решения, — продолжал отец, — ответственного решения. Ваш совет к делу не приспособишь. Они уходят от вас в такой же неопределенности, с какой пришли. Вы, наверное, умнее и уж точно образованнее первого, но он решает. Ошибается, но решает и за свои ошибки отвечает. Люди приходят в обком за решением, а не советом, вы — высшая властная инстанция в области.

Гапочка сидел молча. Отцу его стало жалко, но помочь он ему не мог.

— Знаете что, Павел Никитич, — голос отца зазвучал обещающе, — бросайте вы обком. Командовать вы не научились и не научитесь, не тот у вас характер. Поезжайте в Москву, займитесь наукой.

Через какое-то время Гапочка подал заявление «по собственному желанию». В Москве он защитил докторскую диссертацию, успешно работал в академическом институте. Все у него сложилось хорошо. А не послушайся он отца, останься в обкоме, наверняка пришлось бы уходить ему против своей воли и неизвестно куда.

С Кузьминым отец промучился до марта 1959 года. Кузьмин же не меньше намучился с Госпланом, его подчиненные и председатели совнархозов еще более натерпелись от него, настрадались от его нерешительности. Когда отец предложил Кузьмину возглавить Государственный научно-экономический совет СМ СССР, заняться изучением проблем, ожидающих нашу страну в будущем, пусть и не столь отдаленном, все вздохнули с облегчением. Не знаю, рассказал ли отец Кузьмину на прощание историю о Гапочке, но новое назначение последний принял с благодарностью. Правда, и тут у него не сложилось. Через год Кузьмин с удовольствием отправится послом в Швейцарию.

Место председателя Госплана отец предложил Косыгину, опытному и талантливому управленцу, однако с подозрением относившемуся к любым проявлениям свободы в управлении экономикой, с молодости воспитанного в духе жесткой сталинской вертикали власти. Совнархозы не вызывали у Косыгина симпатий, но как человек дисциплинированный он их терпел. С приходом Косыгина дела в Госплане наладились.

За соблюдением совнархозами государственной политики и общегосударственных интересов, кроме Госплана, надзирали Военно-промышленная комиссия СМ СССР (ВПК) и Государственный научно-технический комитет (ГНТК). Этим двум органам вменялось в обязанность поддерживать технический уровень в промышленности. Совместные действия Госплана, ВПК и ГНТК сверху и совнархозов снизу балансировали интересы регионов и государства в целом.

Оба комитета возникли не на пустом месте. Образованный в апреле 1955 года межотраслевой орган, занимавшийся оборонными отраслями, тогда назывался Спецкомитетом Совмина СССР. Он координировал работу «своих» министров, курировал новые разработки и исследования, увязывал кооперацию. Не дай бог какому-либо министру заартачиться. Немедленно следовал вызов на «ковер» к Председателю комиссии Василию Михайловичу Рябикову. В годы войны он был заместителем наркома вооружений, а затем одним из руководителей атомного проекта.