Никита Хрущев. Реформатор

Попрощавшись, мы прошли в соседнюю комнату. Там собрались врачи. Нам объяснили, что непосредственной опасности для жизни Фрола Романовича нет, но до выздоровления пройдет еще много месяцев. Пока же он вообще неадекватен к окружающему миру. И когда станет адекватен и станет ли, один Бог ведает. Особо удручало врачей, что у больного развился, как они сказали, «сексуальный синдром», он крайне возбуждался при виде женщин, если ему удавалось, пытался хватать их за интимные места. Когда медсестры делали ему уколы, приходилось прибегать к силе, держать его за руки и за ноги. Подобное поведение у перенесших инсульт не редкость, оно свидетельствует о глубине поражения головного мозга. Я вспомнил, что пока мы с отцом стояли у кровати больного, медсестры обходили его по стеночке и глядели на Козлова с неприязнью.

Однако отец не терял надежды.

— Работать сможет? — спросил тогда отец.

Приговор медиков был единодушным: безусловно, нет. Он останется полным инвалидом. К тому же, сильное волнение может привести к новому приступу и к смерти. Рассчитывать на Козлова не приходилось…

Отец запомнил предостережение медиков о том, что нервный стресс может оказаться пагубным для больного. И поэтому на ближайшем заседании Президиума ЦК, когда речь зашла о судьбе Козлова, он предложил оставить Фрола Романовича, несмотря на неизлечимую болезнь, на прежней должности. Никто не противился. Правда, решили секретную почту, «до полного выздоровления», Козлову не посылать. Сам он ее читать не в состоянии, и, кому она там может в руки попасть, неизвестно.

Так все тянулось до отставки отца. После него, на ближайшем Пленуме ЦК 16 ноября 1964 года Козлова из Президиума выкинули без всякого сожаления. Уж очень он им когда-то всем досадил своей требовательностью и жесткостью. Козлов потрясения не перенес. Как и предвещали врачи, произошел новый инсульт. Козлов умер 30 января 1965 года.

В 1990-е годы Рудольф Пихоя, тогда главный архивист страны, пустил слух о выступлении Фрола Романовича Козлова, якобы имевшем место на заседании Президиума ЦК 13 октября 1964 года, снимавшем отца. По мнению Пихои, Козлов первым предложил отрешить Хрущева от всех должностей. У меня его сообщение вызвало недоверие. Я своими глазами видел Козлова. Какой тут Президиум? Какое заседание? Но Пихоя тогда имел единоличный доступ к самым закрытым кремлевским документам, и я смирился. Но прав все-таки оказался я. Теперь, когда опубликованы записи Малина, сделанные на заседании Президиума ЦК 13 и 14 октября 1963 года, выяснилось, что Пихоя их читал невнимательно и напутал.

Козлова, естественно, там не было, это Геннадий Иванович Воронов пересказывает слова Фрола Романовича: «т. Козлов говорил: “В такие вопросы не лезь, их товарищ Хрущев ведет”. Больше на том заседании о Козлове не вспоминали».

Итак, после 11 апреля 1963 года пост второго секретаря и в значительной степени преемника отца неожиданно оказался вакантным. Козлова не любили, его боялись, ему завидовали, но на его власть никто не покушался и никто не готовился заменить его. В свое время уход со сцены Игнатова или Кириченко подпирали претенденты, готовые немедленно занять освободившееся место. Сейчас на «скамейке запасных» возник вакуум. Согласно формальной логике, право стать «вторым» принадлежало Микояну, и он всеми силами стремился к этому. Все прошлые годы он, старейший и опытнейший в окружении отца, интриговал против соратников-соперников, один за другим возвышавшихся во власти и затем исчезавших без следа. Он считал их выскочками, ненавидел их, а Козлова более всех остальных вместе взятых. И вот теперь дорога к власти расчистилась, оставалось только шагнуть и… Но шагнуть Микоян не решился. Формальная логика и логика власти подчиняются различным законам. Постоянно находившийся при власти, Микоян на самом деле самостоятельности во власти боялся, не любил принимать ответственные решения. А какая без этого власть?

Со своей стороны, отец ценил, но не переоценивал Микояна, использовал его в переговорах, где требовалось терпение и изворотливость, но не принятие решения, привык с ним первым делиться пришедшими на ум идеями, опробывал их на Анастасе Ивановиче, внимательно выслушивал его замечания и особенно возражения, а вот учесть их или проигнорировать, решал сам.

По своему складу Микоян — типичный «ученый армянин при губернаторе». Хитрый, изворотливый, умный, возможно, хитрее, изворотливее, умнее самого «губернатора». Такой наперсник для настоящего «губернатора» просто клад. С другой стороны, подобный человек не представляет угрозы, он органически неспособен стать «губернатором» и никогда им не станет. Если же станет, то значит — это совсем другой человек и другая история, к нам отношения не имеющая. Без «армянина», даже самого умного, губернатор останется губернатором, а вот без своего «губернатора» «ученый армянин» становится просто армянином. Микоян все это понимал лучше кого-либо (на то он и «ученый армянин») и безропотно исполнял свою роль при Сталине. Исполнял бы при Берии, с блеском развернулся при доверявшем ему Хрущеве, мог бы исполнить ее и при Козлове.

Звездный час Микояна настал при Хрущеве. Их тандем оказался чрезвычайно эффективным во внешней политике, в дипломатическом и силовом взаимодействии с основным соперником Советского Союза на мировой арене — Соединенными Штатами Америки. США, следуя собственной доктрине, стремились упрочить свое господство в мире. Хрущев, в соответствии со своей доктриной, у них это право оспаривал, теснил их, где мог и как мог. Естественно, постоянно возникали трения. Хрущев действовал жестко, порой доводил «температуру до кипения», а потом посылал Микояна «остужать» страсти. В результате вместе они добивались желаемого, не на все сто процентов, такого в реальной политике не случается, но получали много больше, чем могли дать рутинно-спокойные дипломатические переговоры.

Политика «управляемых кризисов» принесла свои плоды в начале 1960-х годов.

По разрешении Карибского кризиса США вынужденно, сквозь зубы признали СССР равной себе сверхдержавой. И принудил их к этому жесткий «губернатор» Хрущев и его «мягкостелющий» переговорщик Микоян.

Теперь, после того как Козлов выбыл из игры, отцу, всерьез подумывавшему об отставке сразу по завершении последнего раунда реформ, приходилось начинать все сначала, вновь присматривать себе преемника, и желательно моложе. О Микояне он и не думал, знал ему цену, к тому же возраст… Анастас Иванович сам пенсионер, только на год моложе отца.

Выбрать оказалось очень непросто. В демократических государствах амбициозные политики сами предлагают себя, имеют возможность испробовать силы на всех ступенях выборных должностей. Пройдя в борьбе с конкурентами через сито естественного политического отбора, наиболее энергичные и ушлые (не обязательно наиболее достойные) достигают наивысшей власти, президентской или премьерской должности на какой-то ограниченный Конституцией срок. И затем все начинается сначала.

Российские монархические традиции отрицали демократию как таковую. Послереволюционная система власти причудливо соединила в себе монархическую пирамиду с зачатками народовластия. Власть более не наследовалась по крови и родству. Даже появление на общественном поприще жены первого лица в государстве, как в случае с Раисой Горбачевой, общественное мнение встретило в штыки. Члены высшего государственного синклита, Президиума или Политбюро ЦК КПСС, пробивались наверх за счет собственных талантов и изворотливости. Но решение о назначении их на высшие губернаторские (первых секретарей обкомов) или министерские посты, я уже не говорю о самых высоких ступенях иерархии, определялось не выборами, а целиком зависело от воли государя (в СССР от Первого или Генерального секретаря ЦК КПСС). Формальные выборы проводились неукоснительно, лишь формально проштамповывали его решение. Если назначение министров с губернаторами происходило по представлению соответствующего кадрового отдела ЦК, то кандидатуры членов Президиума (Политбюро) «Первый» отбирал лично сам и из кандидатов ему лично известных. А сколько их может удержать в памяти человек? Несколько десятков или несколько сотен? Даже отец, с его феноменальной памятью, вряд ли знал по именам более пятисот-шестисот человек — огромная цифра для индивидуума, но ничтожная для многомиллионной страны. А уж знание характера и способностей соратников ограничивались несколькими десятками, если не единицами. Вот и весь резерв власти. Он еще более сужался из-за свойственной человеку возможности ошибаться. В результате выбор в преемники «достойнейшего» становился более чем проблематичным.

Так уж сложилось в России, что к исходу политической карьеры и цари, от Петра I до Павла I, пока последний не узаконил процедуру наследования, озабочивались проблемой преемника. Правда, выбрать его им удавалось далеко не всегда. Петр скоропостижно умер, не успев произнести заветное имя, завещание Екатерины II сразу после ее кончины сгорело в камине. Павла — так и вовсе убили. В новой советской России проблемы с «престолонаследием» остались прежними. Завещание Ленина после его смерти по традиции предали забвению. Сталин, в силу особенностей своего характера, предпочел наследника не называть. Учитывая многовековой печальный опыт, отец намеревался передать бразды правления при жизни. И вот теперь он никак не мог определиться, кого сделать вторым секретарем ЦК КПСС. Посоветоваться было не с кем. Эти мучительные сомнения, внутренняя потребность выговориться, видимо, и послужили причиной того, что мне довелось проникнуть в святая святых политической кухни, стать свидетелем колебаний отца.

Он никогда раньше, как я уже подчеркивал неоднократно, в разговорах в семье не касался кадровых вопросов. Взаимоотношения в руководстве были абсолютно запретной темой. Поэтому, когда отец вдруг заговорил о мучивших его сомнениях, я очень удивился. Дело происходило на даче в Горках-9 глубокой осенью 1963 года. Вечером вышли пройтись. Мы шли в свете фонарей по парадной асфальтированной дороге, ведущей от ворот к дому, как вдруг отец заговорил о ситуации в Президиуме ЦК. Насколько я помню, он пожалел, что Козлов не может вернуться на работу. Замены отец не находил, а ему самому уже пора думать об уходе на пенсию. «Дотяну до ХХШ съезда партии и подам в отставку», — сказал он тогда. Я промолчал, его слова плохо укладывались в моем сознании. Потом отец стал говорить, что постарел, да и остальные члены Президиума ЦК — деды пенсионного возраста. Молодых почти нет. Отец стал членом Политбюро в сорок пять лет. Подходящий возраст для больших дел — есть силы, есть время впереди. А в шестьдесят уже о будущем не думаешь. Самое время внуков нянчить.

Он ломал голову над кандидатурой на место Козлова. Ведь в нашей стране одной политикой не обойдешься, надо знать и народное хозяйство, и оборону, и идеологию, а главное — в людях разбираться. Раньше отец очень рассчитывал на Шелепина. «Железный Шурик» казался самым подходящим кандидатом: молодой, прошел школу комсомола, поработал в ЦК. Правда, пока плохо ориентировался в хозяйственных делах. Все время просидел на бюрократических должностях. Отец рассчитывал, что он подучится, наберется опыта живой работы. Для этого предлагал ему пойти секретарем обкома в Ленинград: крупнейшая организация, современная промышленность, огромные революционные традиции. После такой школы можно занимать любой пост. Шелепин же неожиданно и резко отказался. Обиделся, посчитал за понижение смену кресла секретаря ЦК на пост секретаря Ленинградского обкома партии.