Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

Напомню, по часовой готовности янгелевские Р-12, Р-14 и Р-16 заправлялись агрессивными, разъедавшими металл компонентами и, если не нажать кнопку, через несколько дней становились небоеспособными, для восстановления подлежали отправке на завод. Вот маршал и беспокоился: если сейчас не проявить выдержку, то через неделю или две окажешься безоружным.

После Малиновского генерал Семен Иванов доложил «о положении дел с доставкой военного имущества на Кубу»: где находятся корабли, что везут, а что еще не успели погрузить. Из его слов следовало, что полки Р-12 укомплектованы так же, как и военная группировка, предназначенная для отражения возможного вторжения американцев. Р-14 находятся в пути, но сегодня их присутствие или отсутствие на Кубе ничего не меняет.

Отец согласился с военными. На ракетах договорились провести все проверки до заправки и этим пока ограничиться. Затем отец начал рассуждать вслух: «Войны мы не хотели и не хотим, наша цель — припугнуть США, удержать их от нападения на Кубу. Если они нападут, мы ответим. Может развязаться большая война, что трагично и для нас, и для них, и для всего остального человечества».

Тут он стал перебирать возможные варианты действий: «Объявить по радио о соглашении с Кубой о постановке ракет?»

Никто не возразил, но и не поддержал его.

«Есть два сценария на ближайшие часы, — продолжил отец. — Один — они начнут действовать против Кубы, другой — объявят блокаду острова и пока этим ограничатся».

Решили «в случае американского десанта отражать его всеми имеющимися средствами, включая тактическое ядерное оружие. Стратегические ракеты держать в резерве, применить их только с санкций Москвы».

Чтобы не терять времени даром, обсудили проект политического заявления в связи с обстановкой вокруг Кубы. Отец считал необходимым и важным предупредить свой народ и весь мир, «чтобы американцы не застигли врасплох», утвердили указания представителю в Совете безопасности ООН Зорину и проект резолюции Совета, который ему вменялось внести. Совместно составили письмо Кастро. [84]

84

Президиум ЦК КПСС. 1954–1964. Т. 1. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. М.: Росспэн, 2003. С. 617–618.

Далее советоваться оказалось не о чем, разговор не клеился. Оставалось ждать новостей. Время тянулось нестерпимо медленно.

Около половины третьего ночи, за полчаса до назначенного срока, сидевшего в углу зала за маленьким столиком Олега Александровича Трояновского, помощника отца по международным делам, вызвали к телефону. Из Вашингтона звонил Добрынин. Олег Александрович еще разговаривал с Вашингтоном, когда позвонили из МИДа, из приемной Громыко, и сообщили, что советник-посланник США в Москве Ричард Дэвис только что передал срочное письмо отцу. Трояновский попросил зачитать текст. Дежурный читал не спеша, стараясь не упустить ни слова. Ничего нового к сообщению Добрынина послание не добавило, это было все то же предстоящее выступление Кеннеди по американскому телевидению. Отсутствовал Трояновский долго, казалось, целую вечность. Наконец он вернулся, держа в руках кипу торопливо исписанных листов.

— Что там? Читайте, — натянуто улыбнулся отец.

Трояновский, запинаясь, то и дело останавливаясь, чтобы свериться со своими записями, зачитал ныне известное всем заявление президента Кеннеди. У присутствующих в зале оно вызвало чувство облегчения: не война. За эти часы томительного ожидания, когда в голову лезли самые мрачные предположения, блокада представлялась чем-то вроде избавления. Конечно, только в первые минуты. По словам Трояновского, отец воспринял сообщение спокойно. Некоторое недоумение у присутствующих вызвал термин «карантин». Ни Кузнецов, ни Малиновский не смогли объяснить, что же он означает на деле. Не вызывало сомнения одно — нам угрожают.

К этому времени из МИДа доставили оригинал американского письма. Отец попросил Трояновского зачитать его, возможно, в телефонных перезвонах затерялись какие-либо важные детали. Когда помощник замолчал, отец, окинув взглядом присутствующих, предложил безотлагательно опубликовать наше ответное заявление, продемонстрировав решимость на силу ответить силой, предупредить, что у нас ядерный кулак не слабее американского.

Здесь снова приходится вспомнить о Пеньковском. По его информации, переданной в США, наш кулак оказывался много слабее. Правда, тут действует иная математика: двух десятков ракет, имеющихся у нас в наличии, хватило бы, чтобы разрушить десяток американских городов. Посчитает ли американский президент такую плату за устранение ракет с Кубы приемлемой?

Отец продиктовал текст ответного письма Кеннеди, по ходу дела внося изменения в обговоренное ранее заявление Советского правительства. Помощники отправились приводить его, что называется, в божеский вид. Присутствующие возобновили обсуждение. Собственно обсуждать оказалось особенно нечего, — подтвердили команду военным на повышение боевой готовности, договорились о телеграмме Кастро, подтвердили директиву Зорину, уточнили еще кое-какие детали (я к ним вернусь по мере повествования).

До рассвета еще оставалось время. Чтобы не терять его даром, заслушали информацию Секретаря ЦК Демичева о поездке в Германскую Демократическую Республику и переговорах с Вальтером Ульбрихтом. [85] На этом все мыслимые темы исчерпались. Отец предложил прерваться, собраться завтра утром в 10 часов. Настала пора расходиться, но отец медлил, что-то его еще беспокоило.

85

Там же. С. 618–619.

— Давайте задержимся здесь до утра, — наконец проговорил он, — иностранные корреспонденты и разведчики наверняка крутятся поблизости от Кремля. Не стоит демонстрировать свою нервозность, пусть думают, что мы спокойно спим в своих постелях.

Возражений не последовало. Отец ушел в свой кабинет, там ему уже готовили постель в комнате отдыха, на диване. Заместители председателя Совета министров оказались в привилегированном положении, их кабинеты располагались по соседству. Остальным пришлось коротать ночь на стульях в зале заседаний.

Вокруг ночного заседания в Кремле за последующие годы накопилось немало легенд. Рассказывали их в основном люди, там не присутствовавшие. Я не хочу тратить время на пересказ, да и рекламировать, мягко говоря, фантазеров не моя задача. Упомяну только об одном из них, тогдашнем Председателе КГБ Владимире Семичастном. На ночное заседание в Кремль его, в отличие от Малиновского, Кузнецова и даже генерала Иванова, не позвали, и он чувствовал себя уязвленным. Через много лет он «вспомнил», что Хрущев якобы «запаниковал, на заседании Президиума ЦК в ночь с 22-го на 23-е октября с совершенно серьезным лицом трагически произнес: "Все. Дело Ленина проиграно!"». [86]

86

Семичастный В. Беспокойное сердце. М.: Вагриус, 2002. С. 279.

Его слова не заслуживали бы комментариев, если бы их не начали цитировать в серьезных исторических книжках. Семичастный — не свидетель, повторяю: в ту ночь в Кремле он отсутствовал, а судя по приведенным выше цитатам из документов, обстановка на заседании Президиума никак не походила на панику. И что, собственно, погибло? Для такого пессимистического заявления вообще не имелось никаких оснований, никто не предполагал, что появление наших ракет на Кубе американцы воспримут спокойно, не начнут скандалить. Они и начали, а члены Президиума ЦК решали, что противопоставить им в ответ. И никакой трагедии. И ничего не проиграно. Речь шла о том, как выиграть, а не проиграть.

К тому же, чисто психологически отец не мог произнести подобных слов. Что-то очень похожее прозвучало из уст Сталина, который, осознав масштабы катастрофы в июне 1941 года, впал в депрессию, сказал: «Все погибло, дело Ленина мы просрали», уехал на дачу и бросил страну на произвол судьбы, не появлялся на людях целую неделю.

Отца там не было, он воевал на фронте. Об этом после войны ему рассказали по отдельности Берия и Микоян. Первый — уснастив смачными деталями, второй — осторожно, с оглядкой.