Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

«Наступил тот момент, к которому мы готовились, хотя и надеялись, что он никогда не наступит. Сознание опасности и беспокойства тучей нависли над всеми нами. Особенно это чувствовал президент», — так охарактеризовал состояние, царившее в то утро в Белом доме Роберт Кеннеди.

Вскоре положение еще более усугубилось. С крейсера, которому поручили первый перехват, передали, что оба советских судна сошлись и следуют скула в скулу, а между ними прослушиваются винты подводной лодки.

Макнамара доложил президенту, что на подмогу крейсеру срочно вышел авианосец «Эссекс», вылетели противолодочные вертолеты. Согласно действующей инструкции, с «Эссекса» гидролокаторами потребуют от лодки всплыть, а если она не подчинится, начнут ее бомбить глубинными бомбами со слабыми зарядами, неспособными причинить вред ее корпусу, но создающими невыносимый грохот. В других условиях это средство всегда приносило успех. Преследуемая лодка всплывала, и ее капитан, поднявшись в рубку, получал возможность выразить свое мнение о происшедшем. Но тогда обе стороны знали, что идет игра. А сейчас? Какие инструкции у командира лодки? Вряд ли ему приказано подчиняться командам, подаваемым с американского авианосца.

Только слова очевидца могут позволить хотя бы приблизительно обрисовать, что творилось тогда в Белом доме. Снова Роберт Кеннеди.

«Кругом стоял гул голосов, но я ничего не различал, пока не раздался голос президента: "Нельзя ли как-нибудь избежать столкновения с подводной лодкой?"

— Нет! — ответил Макнамара. — Это слишком опасно для наших кораблей. Другого выхода нет…

Решительный момент наступил».

И дальше:

«Я думаю, эти несколько минут были самым большим испытанием для президента. Стоит ли мир на грани уничтожения? По нашей ли вине? Из-за оплошности? Может быть, мы что-то упустили, чего-то недоделали? Или сделали не так? Ладонью одной руки он прикрывал рот, пальцы другой сжимались и разжимались. Лицо его вытянулось, и взгляд словно посеревших глаз был грустно напряженным. В течение нескольких мгновений казалось, что никого другого здесь нет и что он больше не президент…

Президент Кеннеди развязал ход событий, но он больше не властен над ними. Ему остается только ждать!»

Можно себе представить ощущения капитанов двух небольших сухогрузов и командира обреченной в глубине подводной лодки, над которыми нависала стовосьмидесятикорабельная громада Атлантического флота США.

До линии блокады оставались считанные мили, когда корабельные радисты «Гагарина» и «Комилеса» сообщили капитанам о приеме срочного шифрованного сообщения из Москвы. Побежали за шифровальщиком, он тут был человеком новым, пришел только на один рейс. Ни до, ни после, ни «Гагарин», ни «Комилес» не связывали свою судьбу с государственными секретами. Время тянулось медленно, казалось, он возится со своими кодами целую вечность. Американские корабли приближались со стремительной быстротой, донельзя хотелось замедлить ход, но команда, полученная из Москвы, предписывала игнорировать все это скопище силы. Наконец, гремя по стальному трапу подкованными башмаками, на мостик влетел шифровальщик. Лицо его было бледно, в руке белела бумажка расшифрованного приказа.

— Вот, — только и смог выдохнуть он. Шифрограмма содержала всего несколько строк. Капитан, вернее, капитаны всех советских судов, приближающихся к линии карантина, не прочитав, а только уловив суть сообщения, схватились за ручки машинного телеграфа. Звонок известил, что команда «стоп» в машинном отделении принята.

Капитан «Комилеса» Эдуард Александрович Загальный (мне случайно удалось узнать его фамилию) теперь уже внимательно прочитал директиву. Ему предписывалось, не вступая в контакт с американским заграждением и не пересекая линию карантина, перейти на безопасное расстояние, лечь в дрейф и ожидать дальнейших распоряжений.

Последовали новые короткие команды, и оба корабля — «Гагарин» и «Комилес», как привязанные друг к другу, описав плавный полукруг, направились в противоположную сторону. Подводная лодка последовала за ними.

С «Эссекса» полетело донесение в штаб: «Русские отступили!»

Решение, принятое в Москве, достигло своих адресатов в самый последний момент. Сколько оставалось до столкновения: час, тридцать минут? Или меньше? К счастью, сегодня нам остается только гадать. Почему к счастью? Потому что мы остались живы и можем гадать.

Когда это произошло? Есть одна точная отметка времени, она сделана в Белом доме Робертом Кеннеди.

«10 часов 25 минут. Курьер принес записку от директора ЦРУ Маккоуна: "Господин президент, мы получили предварительное сообщение о том, что некоторые советские корабли остановились в открытом море…"

…1.32… "Донесение точное, господин президент. Шесть кораблей, держащих курс на Кубу, почти достигнув блокадного рубежа, внезапно остановились или повернули назад. Уполномоченный военно-морской разведки находится на пути сюда с подробным донесением".

— Итак, не будет ни задержания, ни досмотра, — произнес президент».

В первом раунде одержало верх благоразумие, обе стороны получили передышку.

Командованию Атлантического флота полетело срочное распоряжение: ничего не предпринимать, дать советским судам спокойно развернуться и уйти.

Волнение в Белом доме несколько улеглось, но вскоре оказалось, что повернули назад всего шесть кораблей. Остальные, главным образом танкеры, продолжали свой путь.

Исполкому вновь предстояло решать… Первым к концу дня достигал заветного рубежа танкер «Бухарест», следовавший под советским флагом. Решительно настроенные члены Исполкома, воодушевленные, как им казалось, только что одержанной победой, требовали продемонстрировать твердость и задержать судно, несмотря на то что в перечне грузов, объявленных во вчерашней декларации, никакие виды подозрительного горючего не значились. Успех начал кружить некоторым головы. Их более трезвомыслящие коллеги считали, что не следует нагнетать напряженность.

Президент занял промежуточную позицию. Этот танкер, как и все последующие, после ритуала опознания беспрепятственно пропустили сквозь строй, но за ним неотступно до самой гавани следовал американский эсминец.

В своих воспоминаниях отец с уважением отметил, что, несмотря на резкую, агрессивную кампанию в печати, развязанную против нашей страны, руководство США проявило трезвость в оценке ситуации, не нарушило неприкосновенности нашего флага.

Изложенную выше драматическую историю несостоявшегося перехвата советских судов впервые описал Роберт Кеннеди в своих воспоминаниях «13 дней», написанных в преддверии президентских выборов 1968 года. Тогда он считался наиболее вероятным претендентом на Белый дом. Теодор Сорренсен, бывший помощник президента Джона Кеннеди, теперь ставший советником его брата, отредактировал книгу так, чтобы она служила интересам избирательной кампании, продемонстрировала силу и решительность кандидата в президенты. Сорренсен рассказал об этом в 1989 году на московской встрече советских и американских историков, изучавших Карибский кризис, и посоветовал относиться к воспоминаниям Роберта Кеннеди с осторожностью. Однако к тому времени они стали классикой, их цитировали и повторяли все, кто писал о событиях октября 1962 года. Мое описание перехвата «Гагарина» и «Комилеса» тоже позаимствовано из книги «13 дней». Оно в целом соответствует действительности, но в несколько приукрашенном виде. Давайте попробуем на основе современного знания отделить факты от домыслов.

Никакой подводной лодки между «Гагариным» и «Комилес» не было. Все три в тот момент плутали в Саргассовом море. Так что или акустики с авианосца «Эссекс» намудрили, или Сорренсен тут приложил руку.

В протокольных записях заседания Президиума ЦК в ночь с 22 на 23 октября есть четыре строки из выступления Хрущева, относящиеся к следующим на Кубу судам. Первое: «Корабли, которые идут в Средиземном море, вернуть в Черное море. Вооружение и воинские соединения с пути вернуть», и чуть дальше: «Дать команду на возвращение кораблей, тех, которые еще не дошли. Все соглашаются, что это правильно». [88] С другой стороны, в принятом на том же заседании послании Кеннеди (я его процитировал выше) говорится обратное. Как объяснить это противоречие? Скорее, его просто не существовало, одно дело фразы, произнесенные отцом в процессе обсуждения, а другое — окончательный документ. Последний отражает позицию, занятую советским руководством, а все остальное — это только мнения.

88

Президиум ЦК КПСС. 1954–1964. Т. 1. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. М.: Росспэн, 2003. С. 618–619.

Теперь факты. 24 октября в 2.30 ночи по восточно-американскому времени Агентство национальной безопасности США, специализирующееся на перехвате радиосообщений, зафиксировало радиограмму, переданную из Одессы. Расшифровать ее не удалось, но, получив ее, согласно докладу разведки американского военно-морского флота, шесть судов «или остановились, или изменили курс».

Если учесть восемь часов разницы во временных поясах между Москвой и Вашингтоном, то в 2.30 ночи на Восточном побережье США в Москве было 10.30 утра. Примерно тогда собрался Президиум ЦК и, вероятно, принял окончательное решение о приостановке движения. Указание носило пометку «Срочно», и передали его без задержки.

Так что приведенный мною пересказ из книжки Роберта Кеннеди — выдумка, а вот доклад отцу по телефону в шесть вечера по Москве, десять утра на линии американской блокады, что в районе Кубы все спокойно — чистая правда. Там ничего не происходило. Согласно американским разведданным, в момент описанного в книге «перехвата» «Гагарин» не дошел до линии карантина 500 миль, а «Комилес» — все 800.

В истории Карибского кризиса прочно утвердились две версии: одна — кинематографически напряженная, другая — рутинно документальная. Я привел обе, но первая мне нравится больше.