Николай Амосов
Шрифт:
Что удивительно, поначалу Амосову хирургия даже не нравилась – «не лежала душа к хирургии, решил дотянуть до летних каникул и просить в Москве о переводе на физиологию». Но перевод в Москву не состоялся, и Амосов оставил аспирантуру. Он рвется на практическую работу и приезжает в родные края, в Череповец, начинает работать ординатором хирургического отделения межрайонной больницы и одновременно преподавать в фельдшерско-акушерской школе.
В феврале 1940 года Амосов, студент-заочник индустриального института, в качестве дипломной работы предложил проект паротурбинного трансконтинентального самолета! Защита прошла блестяще. И Амосов получил во ВЗИИ диплом инженера с отличием.
Так он жил и работал до самого начала войны.
ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА. ППГ-2266
В 1941 году Н. М. Амосов был призван в ряды Красной армии. В течение всей Великой Отечественной войны
«Работаем как проклятые с восьми утра до двух ночи», – записывал Амосов. В войну их госпиталь на конной тяге, где было всего пять врачей, принял 40 тысяч раненых! «И мы не дали умереть от кровотечения ни одному», – отмечал Николай Михайлович.
По должности ему полагалось вести «Книгу записей хирурга», в которой отмечалась вся работа за каждый активный день: операции, смерти, поступления, эвакуации, примечания к ним. Именно по ней в 1974 году Амосов написал повесть «ППГ-2266, или Записки военного хирурга». Николай Михайлович вспоминает: «За всю войну мне не довелось быть свидетелем броских, эффектных героических поступков… Но я видел другой, повседневный, ежечасный героизм, видел массовое мужество».
«Заметки военного хирурга» будут впоследствии опубликованы в 1973 году в журнале «Наука и жизнь». В предисловии к повести видный советский писатель Б. Полевой сказал: «В минувшей войне, самой грандиозной из войн, когда-либо кровавивших земной шар, советский человек, труженик, созидатель, отстаивая свою Родину и свои идеи, предстал перед миром как былинный русский богатырь». действительно, военная медицина совершила в своей области не менее героические дела, чем представители других родов войск. И книга хирурга именно о героизме людей в белых халатах, об их мужестве, самоотверженности, об их проблемах и свершениях.
С первых дней войны Амосов работал хирургом в комиссии по мобилизации. Но он хотел служить сам, сдал начальнику военкомата свой «белый билет» и был взят в формирующийся полевой госпиталь ППГ-2266 начальником хирургического отделения. Начальником госпиталя был военный врач 3-го ранга Борис Прокопьевич Хаминов – фигура заметная. В ППГ-2266 пришли работать как уже знакомые Амосову люди – второй ординатор Череповецкой больницы Лидия Яковлевна, близкий друг Николая Михайловича, череповецкие операционные медсестры Тамара и Татьяна Ивановна, – так и новые лица: комиссар Медведев, политрук Шишкин, начальник АХЧ Тихомиров, начпрод Хрусталев, операционная сестра Зоя, врачи – хирург Чернов и два терапевта, рентгенолог и аптекарь из ленинградской области.
Практически сразу выступили к месту дислоцирования, потянулись десять дней в воинском эшелоне, в товарных вагонах, на голом полу, по нескольку суток стояли на станциях, проходило много эшелонов, все уже извелись бездельем и неизвестностью. Но особенно тягостны были сводки – отступление, сдача одного за другим советских городов, бомбардировки Москвы.
На фронте Н. М. Амосову пришлось как бы заново переучиваться. Опыта военной хирургии у него не было, как и у многих других врачей, но жизнь постоянно требовала совершенствовать свои знания, повышать профессиональное мастерство. От четких действий хирурга и всего медицинского персонала зависела во многом боеспособность солдат, их жизнь.
Амосову пришлось в ускоренном темпе изучать «Указания по военно-полевой хирургии», где была изложена единая доктрина военной медицины. Для него такой подход был новым, поначалу он даже был не согласен: «Очень интересное понятие „Единая доктрина военно-полевой хирургии“. Это значит: все хирурги на всех фронтах должны лечить раненых одинаково, по этим самым „Указаниям“. И тут регламентация! Где инициатива? Нет. Дальше читаю разумное объяснение. Оказывается, регламентация нужна потому, что в большую войну хирургией занимаются, в основном, не хирурги, знаний у них нет, и от инициативы – одни потери. Самая суть. Четыре „кита“: сортировка, хирургия, госпитализация, эвакуация. Обработка ран: рассечение не зашивать, при переломах – шины, гипс – в тылу. Живот и грудь оперировать в первые часы».
После недолгого периода учений в тылу в августе 1941 года ППГ-2266 уже вплотную подходит к фронту. Был получен приказ: «4-го августа к 18.00 развернуться в районе г. Рославль и принять раненых от МСБ». Но война опережает, войска отступают все дальше и дальше на восток, и ППГ-2266 отступает со всеми. Рославль уже взят немцами. ППГ-2266 теперь по приказу санотдела армии передислоцирован в Сухиничи. Там развернули госпиталь в здании начальной школы и приняли первых раненых.
ППГ-2266 вошел в ПЭП – полевой эвакопункт армии, который состоял из ЭП – эвакоприемника и трех ППГ. Всех раненых привозили на санитарных поездах, на ЭП их разгружали и сортировали. Тяжелых, главным образом нетранспортабельных, развозили по госпиталям, где лечили и готовили к эвакуации.
А госпиталю, где работал Амосов, досталась роль ГЛР – госпиталя для легко раненных. До войны ГЛР не было в медицинских штатах, это детище первых месяцев войны. Поскольку потери были очень большими, а солдаты с неопасными легкими ранениями тоже отправлялись в общем потоке эвакуации и неразберихи глубоко в тыл, на Урал, то ГЛР был выходом из создавшейся ситуации. В его уставе декларировалось: «Категорически запрещается эвакуировать легкораненых за пределы армии»; «лечить в условиях, максимально приближенных к полевым»; «Проводить военное обучение». ППГ-2266 был рассчитан на 1000 легкораненых, профиль – сквозные и касательные пулевые и мелкоосколочные ранения мягких тканей конечностей, груди и живота. Ранения пока простые. Амосов профессионально отмечает: «Какая уж тут хирургия! Подождать, не трогать – и заживет. Но я впервые видел раненых, и поэтому интересно». Там же, в Сухиничах, Амосов делал первую «военную» операцию – удалил осколок. Госпиталь рос – уже на 1150 раненых. С перемещениями фронта переезжал и ППГ-2266 – эвакуировался в Козельск, Перемышль, Калугу. Был приказ: «Из раненых сформировать пешие команды. Тех, кто не может идти, – везти на подводах. Никого не оставлять».Госпиталь бомбили, и неоднократно – слишком близко он был к фронту. В октябре положение на западном направлении было очень тяжелым. Немцы угрожающе близко подошли к Москве. ППГ-2266 отступал за Москву, по Рязанскому шоссе и дальше на восток, за Люберцы, остановились в Егорьевске, почти в ста километрах от Москвы.
Госпиталь повысили в ранге – теперь ППГ-2266 принимал раненых средней тяжести.
Было очень много раненых, Амосов работал почти круглые сутки, осваивал новые хирургические методики. Из резерва в госпиталь прислали новую группу медиков. Среди них оказалась Лида Денисенко. Впоследствии она станет женой Николая Амосова и будет с ним до самой его смерти, они проживут вместе почти 60 лет.
Николай Михайлович так описывает ее в своих военных мемуарах: «Высокая, худая, белокурая: довольно красивая. Очень скромная. Студентка третьего курса пединститута в Смоленске. Кончила курсы медсестер во время финской, но тогда на войну не успела, а сейчас – пошла добровольно.
Вот ее история. Медсанбат. Лес. Подвижная оборона. Больше ездили, но несколько раз оперировали сутками, раненые умирали. Знаменитая Соловьева переправа через Днепр. Потеряли все машины, погибли люди. Дали новое имущество, дивизию пополнили. Снова работа. В октябре – прорыв немцев на Вязьму. Окружение. Приказали: „Выходить мелкими группами“. Оказалась в лесу с подругой, немцы рядом, слышна речь. Их подобрали наши солдаты, с ними и выходили тридцать дней. Страх, голод, холод. Немцы, обстрелы, предатели в деревнях. Потеряли двух человек. Обносились, обессилели. Наконец попали к партизанам, и те перевели через фронт».
Лида Денисенко, едва попав в госпиталь, заболела, и Амосов был настроен весьма скептично по отношению к ней как к работнику – он всегда был очень требовательным к своим сотрудникам. Но как только новенькая окрепла, Амосов с удовлетворением отметил, что работает она отлично – всё в руках горит.
Но требователен он был и к себе, возможно, даже больше, чем к другим. В ППГ-2266 умирает первый раненый от газовой гангрены голени. Амосов винит только себя: просмотрел, не оценил тяжести, «делали разрезы, ждали, а нужно было ампутировать бедро. Возможно, был бы жив. Кретин и дурак я. И не мне руководить хирургией в госпитале».
Вообще, раненых прошло через госпиталь Амосова чуть больше 40 тысяч, и почти половина – тяжелые и средней тяжести: с повреждением костей, проникающими ранениями груди, живота и черепа. Из них умерло свыше семисот.
Амосов с горечью писал: «Огромное кладбище, если бы могилы собрать вместе. В нем были и могилы умерших от моих ошибок». Каждый умерший раненый отзывался болью в его сердце.
Постепенно Амосов осваивает новые приемы военной медицины, обработку ран, огнестрельных переломов. Главный хирург полевого эвакопункта Аркадий Алексеевич Бочаров (дружба Амосова с которым сохранилась на всю жизнь) обучал хирургов глухому («юдинскому») гипсу, названному по имени знаменитого российского хирурга и ученого С. С. Юдина. Амосова очень смущала эта методика: «Как так, гипс прямо на обнаженную рану? Оказывается, писали в хирургических журналах после финской о глухом гипсе. История у него давняя и источники русские. От Пирогова, с Кавказской войны. Преимущества для лечения переломов: обломки не могут сместиться, правильно и быстро срастаются, раненый может ходить, наступая на ногу, нет атрофии мышц. Но для раны сомнительно. Не верю, что микробы погибают в гное, который медленно просыхает через гипс, а наблюдать за раной невозможно – вдруг флегмона, гнойные затеки, газовая, сепсис? Техника гипсовой повязки очень важна, применяется строго стандартизованная метода, ее легко освоить». Впоследствии эта методика была улучшена Амосовым, его метод значительно уменьшил смертность от сепсиса при таких ранах.