Николай Гумилев

В эту минуту я запомнил лишь зрительной и слуховой памятью, осознал же это много позже. Тогда я только придерживал лошадь и бормотал молитву Богородице, тут же мною сочиненную и сразу забытую по миновению опасности..."

"Но вот и конец пахотному полю - и зачем люди только придумали земледелие?!
– вот канава, которую я беру почти бессознательно, вот гладкая дорога, по которой я полным карьером догоняю свой разъезд. Позади него, не обращая внимания на пули, сдерживает свою лошадь офицер. Дождавшись меня, он тоже переходит в карьер и говорит со вздохом облегчения: "Ну, слава Богу! Было бы ужасно глупо, если б вас убили". Я вполне с ним согласен.

Остаток дня мы провели на крыше одиноко стоявшей халупы, болтая и посматривая в бинокль. Германская колонна, которую мы заметили раньше, попала под шрапнель и повернула обратно. Зато разъезды шныряли по разным направлениям. Порой они сталкивались с нашими, и тогда до нас долетал звук выстрелов. Мы ели вареную картошку, по очереди курили одну и ту же трубку".

Из письма к жене:

"Дорогая моя Анечка, наконец могу написать тебе довольно связно. Сижу в польской избе перед столом на табурете, очень удобно и даже уютно. Вообще война мне очень напоминает мои абиссинские путешествия. Аналогия почти полная: недостаток экзотичности покрывается более сильными ощущеньями. Грустно только, что здесь инициатива не в моих руках, а ты знаешь, как я привык к этому. Однако и повиноваться мне не трудно, особенно при таком милом ближайшем начальстве, как у меня. Я познакомился со всеми офицерами своего эскадрона и часто бываю у них. a me pose parmi les soldats42, хотя они и так относятся ко мне хорошо и уважительно. Если бы только почаще бои, я был бы вполне удовлетворен судьбой. А впереди еще такой блистательный день, как день вступления в Берлин! В том, что он наступит, сомневаются, кажется, только "вольные", т. е. не военные. Сообщенья главного штаба поражают своей сдержанностью и по ним трудно судить обо всех наших успехах. Австрийцев уже почти не считают за врагов, до такой степени они не воины, что касается германцев, то их кавалерия удирает перед нашей, наша артиллерия всегда заставляет замолчать их, наша пехота стреляет вдвое лучше и бесконечно сильнее в атаке, уже потому, что наш штык навинчен с начала боя и солдат стреляет с ним, а у германцев и австрийцев штык закрывает дуло и поэтому его надо надевать в последнюю минуту, что психологически невозможно.

Я сказал, что в победе сомневаются только вольные, не отсюда ли такое озлобленье против немцев, такие потоки клеветы на них в газетах и журналах? Ни в Литве, ни в Польше я не слыхал о немецких зверствах, ни об одном убитом жителе, изнасилованной женщине. Скотину и хлеб они действительно забирают, но, во-первых, им же нужен провиант, а во-вторых, им надо лишить провианта нас; то же делаем и мы, и поэтому упреки им косвенно падают и на нас - а это несправедливо. Мы, входя в немецкий дом, говорим "gut" и даем сахар детям, они делают то же, приговаривая "карошь". Войско уважает врага, мне кажется, и газетчики могли бы поступать так же. А рождается рознь между армией и страной. И это не мое личное мненье, так думают офицеры и солдаты, исключенья редки и трудно объяснимы или, вернее, объясняются тем, что "немцеед" находился все время в глубоком тылу и начитался журналов и газет.

Мы, наверно, скоро опять попадем в бой, и в самый интересный, с кавалерией. Так что вы не тревожьтесь, не получая от меня некоторое время писем, убить меня не убьют (ты ведь знаешь, что поэты - пророки), а писать будет некогда. Если будет можно, после боя я пришлю телеграмму, не пугайтесь, всякая телеграмма непременно успокоительная.

Теперь про свои дела: я тебе послал несколько стихотворений, но их в "Войне" надо заменить, строфы 4-ю и 5-ю про дух следующими:

Тружеников, медленно идущих

На полях, омоченных в крови,

Подвиг сеющих и славу жнущих,

Ныне, Господи, благослови.

Как у тех, что гнутся над сохою,

Как у тех, что молят и скорбят,

Их сердца горят перед тобою,

Восковыми свечками горят.

Но тому, о Господи, и силы... и т. д.

Вот человек предполагает, а Бог располагает. Приходится дописывать письмо стоя и карандашом.

Вот мой адрес: 102 полевая контора. Остальное все как прежде. Твой всегда Коля".

Из воспоминаний ротмистра Ю. В. Я н и ш е в с к о г о:

"С удовольствием сообщу... все, что запомнилось мне о совместной моей службе с Н. С. Гумилевым в полку улан Ее Величества. Оба мы одновременно приехали в Крачевицы (Новгородской губернии) в Гвардейский запасной полк и были зачислены в маршевой эскадрон лейб-гвардии уланского Ее Величества полка. Там вся восьмидневная подготовка состояла лишь с стрельбе, отдании чести и езде. На последней больше 60% провалилось и было отправлено в пехоту, а на стрельбе и Гумилев, и я одинаково выбила лучшие и были на первом месте.

Гумилев был на редкость спокойного характера, почти флегматик, спокойно храбрый и в боях заработал два креста. Был он очень хороший рассказчик и слушать его, много повидавшего в своих путешествиях, было очень интересно. И особенно мне - у нас обоих была любовь к природе и скитаниям. И это нас быстро сдружило. Когда я ему рассказал о бродяжничествах на лодке, пешком и на велосипеде, он сказал: "Такой человек мне нужен, когда кончится война, едем на два года на Мадагаскар..." Увы! Все это оказалось лишь мечтами".

В 1914 году н а п и с а н о:

Зимой 1913/14 года - стихотворение "Китайская девушка".

Конец 1913 - начало 1914 года - поэма "Мик и Луи".

Начало года - стихотворение "Юдифь".

1 марта - стихотворение "Как путник, препоясав чресла...".

16 марта - стихотворение: "Долго молили о танце мы вас, но молили напрасно...", посвященное Т. П. Карсавиной.

Первая половина года - стихотворения: "Почтовый чиновник", "Какая странная нега...".

Конец мая - стихотворение "Как этот вечер грузен, не крылат..."; рассказ "Африканская охота".

Первая половина июля - рассказ "Путешествие в страну Эфира".

20 июля - стихотворение "Новорожденному" ("Вот голос, томительно звонок...") - на рождение сына М. Л. Лозинского.

Первые числа октября -стихотворение "Наступление"(написано на фронте)

С 20 по 25 октября - пишет "Записки кавалериста".

Не позже первой половины ноября - стихотворение "Война".

Декабрь - пишет "Записки кавалериста".

Конец года -стихотворение "Солнце духа"(написано на фронте).

Н а п е ч а т а н о:

Стихотворения: "Долго молили о танце мы вас..." (в юбилейном сборнике Т. П. Карсавиной. Изд-во "Бродячей собаки", 26 марта); "Мотив для гитары" ("Ушла, завяли ветки...")- (Новая жизнь, No 3); "Китайская девушка" (Русская мысль, No 7); "Африканская ночь" (приложение к жур. "Нива", No XI); "Пролетела стрела..." (Лукоморье, No 1); "Юдифь" (Новая жизнь, декабрь); "Наступленье" (Аполлон, No 10).

Переводы: Вьеле Гриффен, "Кавалькада Изольды" со вступительной заметкой (Северные записки, No 1); Роберт Броунинг. "Пиппа проходит" (Северные записки, No 3, 4).

Статья. "Умер ли Менелик?" (Нива, No 5). В статье приведена одна абиссинская песня в переводе Н. Гумилева.

"Письма о русской поэзии":

1. "О. Мандельштам. Камень"; "В. Комаровский. Первая пристань"; "И. Анненский. Фамира-Кифаред"; "Федор Сологуб. Жемчужные светила" (Аполлон, No 1 - 2);