Николай и Александра

Из-за спешки наступление русских войск было плохо подготовлено. Великий князь Николай Николаевич выехал в Ставку лишь в полночь 13 августа. Пропуская воинские эшелоны, направлявшиеся на фронт, на место он добрался только утром 16 августа, пятьдесят семь часов спустя. Генерал Самсонов, астматик, в это время отдыхал с женой на Кавказе. В штаб армии он прибыл 16 августа, когда его войска начали движение в сторону границы. Генерал Ренненкампф, сам лихой рубака, еще 12 августа отправил своих казаков в рейд по неприятельской территории. Два дня спустя на лужайке в Петергофе уже стоял захваченный в одной из таких дерзких вылазок немецкий пулемет, который с интересом изучали государь и цесаревич. 17 августа первая русская армия перешла государственную границу и, смяв пограничный заслон, стала продвигаться вглубь рейха. В первых боях Ренненкампф применял тактику столетней давности: он посылал гвардейскую кавалерию под огонь германских пушек. В результате в первые же дни наступления погиб цвет гвардии.

Хотя германский Генеральный штаб предвидел русское вторжение в Восточную Пруссию, при известии о том, что русские кони топчут богатые нивы прусских юнкеров, берлинцев обуял ужас. Не обращая внимания на двигавшуюся с юга 2-ю армию Самсонова, немецкие войска контратаковали армию Ренненкампфа. Русская артиллерия, выпускавшая по 440 снарядов в сутки, действовала успешно и нанесла большой урон неприятелю. Охваченный паникой германский Генштаб послал на фронт двух новых генералов. 22 августа в поезд, направлявшийся в Восточную Пруссию, сели Пауль Гинденбург и Эрих Людендорф. Этому грозному дуэту суждено будет сыграть ключевую роль в продолжение всех четырех лет войны.

Пока Ренненкампф, отказавшийся от преследования немцев, отдыхал после победы, армия Самсонова с трудом преодолевала бездорожье к северу от польской границы. Людям приходилось форсировать множество речек, преодолевать болота. Население было малочисленным, дороги никуда не годились, железные дороги отсутствовали. Лишь изредка попадались фермы, солдатам приходилось питаться тем, что везли в обозах. Накануне сражения некоторые части пять дней подряд получали лишь неполный хлебный рацион.

И все-таки армия Самсонова продвигалась вперед. Солдаты, в основном бывшие крестьяне, с живым интересом разглядывали прусские городки. Достигнув Алленштейна, солдаты 23-го корпуса радостно воскликнули «ура!». Они решили, что вошли в предместье Берлина. Сам командующий был настроен не столь оптимистически. По цепочке, начинавшейся в Париже, через Палеолога, великого князя Николая Николаевича и командующего Северо-Западным фронтом Самсонов получал настойчивые указания ускорить наступление. «Продвигамся согласно плану, без остановки, проходя по песку по двадцать верст в сутки. Быстрее идти не могу», – отвечал он. Он умолчал, что солдаты без провианта, лошади без фуража, обозы отстали, артиллерия застряла в трясине.

Двадцать четвертого августа, день спустя после прибытия в Восточную Пруссию, Гинденбург и Людендорф начали рискованную игру. Оставив для прикрытия всего две бригады [64] , противостоявшие армии Ренненкампфа, прохлаждавшейся уже пять суток, они погрузили в эшелоны остальных солдат, направив их навстречу Самсонову. К 25 августа переброска была закончена. Ренненкампф так и не возобновил наступления, и армия Самсонова оказалась лицом к лицу с многочисленным противником, превосходившим его, к тому же и по количеству орудий. Доложив генералу Жилинскому, командующему Северо-Западным фронтом, о тяжелой обстановке, в какой оказалась его армия, Самсонов получил грубый ответ: «Видеть противника там, где его нет, – это малодушие. Я не позволю генералу Самсонову праздновать труса. Настаиваю на том, чтобы он продолжал наступать».

64

В действительности были оставлены две пехотные и одна кавалерийская дивизия.

Утомленные изнурительными переходами, войска Самсонова за четыре дня сделали все, что было в их силах. Однако, окруженные с трех сторон, подвергаемые шквальному артиллерийскому огню, они потерпели поражение. Самсонов отнесся к этому фаталистически. «Сегодня повезло неприятелю, завтра повезет нам», – заявил он и, отъехав в лесок, застрелился.

Это сражение под Сольдау немцы назвали «битвой под Танненбергом». То был реванш за поражение тевтонских рыцарей, понесенное ими от литовско-славянских войск в этих же местах в 1410 году. В сражении под Сольдау потери русских составили сто десять тысяч человек, в том числе девяносто тысяч пленными. Вина за поражение была возложена на генерала Жилинского, который был смещен, и на Ренненкампфа, который был уволен из действующей армии, а в октябре 1915 года и с военной службы. Великий князь Николай Николаевич, под командованием которого русские войска одерживали в Галиции одну победу за другой, довольно спокойно отнесся к поражению под Сольдау (Танненбергом). В ответ на соболезнование французского военного атташе он сказал: «Мы счастливы принести такие жертвы ради наших союзников». В Петрограде Сазонов сообщил Палеологу: «Армия Самсонова уничтожена. Это все, что я знаю». После некоторого молчания он добавил: «Мы должны были принести эту жертву Франции, которая показала себя верной союзницей». Поблагодарив русского министра иностранных дел за такую «душевную щедрость», Палеолог тотчас перевел разговор на единственную тему [65] , которая его заботила: опасность вторжения немцев в Париж увеличивалась с каждым часом.

65

По словам одного из предшественников Палеолога, Жоржа Мишо, этот «напыщенный дурак» заявил: «Французы и русские стоят не на одном уровне. Россия одна из самых отсталых стран… Наши потери будут чувствительнее русских потерь».

Несмотря на самоубийственную храбрость русских войск и неподготовленность наступления в Восточной Пруссии, главная его цель была достигнута: немцы сняли часть своих войск с Западного фронта. Незначительное проникновение русских армий в Восточную Пруссию наделало в Германии много шума. Вне себя от гнева и отчаяния, беженцы, многие из которых принадлежали к знатным родам, обрушились на правительство; кайзер был взбешен, сам фон Мольтке признал, что «все успехи германского наступления на Западе будут сведены на нет, если русские войдут в Берлин». 25 августа, решив нанести удар по армии Самсонова, фон Мольтке отказался от первоначального своего намерения не обращать внимания на русских до тех пор, пока не будет разбита Франция. Сняв с первого фланга Западного фронта два армейских корпуса и кавалерийскую дивизию, он перебросил их на Восток. К битве под Сольдау (Танненбергом) части эти опоздали, вернуться же назад для участия в сражении на Марне уже не успели. «Возможно, именно это нас и спасло, – признавался генерал Дюпон, один из помощников генерала Жоффра. – Такая ошибка, совершенная начальником германского штаба в 1914 году, должно быть, заставила его знаменитого дядю перевернуться в гробу».

Как и предполагали французские генералы, спасение Франции заключалось в том, чтобы расшевелить русского великана. А чем это кончится для русских – победой или поражением, – не имело для французов значения; главное – помешать немцам продвигаться к Парижу. С этой точки зрения русские, которые гибли в лесах Восточной Пруссии, в той же мере способствовали союзническому делу, как и французы, умиравшие на берегах Марны.

Глава двадцать первая Ставка

С началом войны первым порывом императора было принять на себя командование армией по примеру древних царей, которые сами вели войско на супостата. Но министры принялись отговаривать государя от такого решения, убеждая его не рисковать своей репутацией как монарха, тем более что, по словам Сазонова, «надо быть готовыми к тому, что мы будем отступать в течение первых недель».

Верховным главнокомандующим стал великий князь Николай Николаевич, выехавший со своим штабом из Петрограда 13 августа. Ставку он организовал в Барановичах, узловой железнодорожной станции посередине между германским и австрийским фронтами, на боковой ветке железной дороги Москва – Варшава. Великий князь и штабные офицеры жили и работали в вагонах, поставленных веером и укрытых от посторонних глаз листвой деревьев в березняке, где кое-где росли сосны. Ставку охраняло тройное кольцо часовых. Со временем над вагонами были устроены навесы, защищавшие их от жары и снега, вдоль составов были проложены мостки.

Главной фигурой в Ставке был великий князь, занимавший отдельный вагон. На полу вагона лежали медвежьи шкуры и восточные ковры. На стенах спального купе висели сотни две икон. Над дверными проемами во всех помещениях, куда заходил великий князь, были прикреплены листки белой бумаги, напоминавшие саженного роста генералиссимусу о необходимости нагибаться.

Британский военный атташе в Петрограде генерал сэр Джон Хенбери-Вильямс, приехавший в Ставку на поезде великого князя, оставался там вплоть до отречения государя. В дневнике, который вел генерал все эти два с половиной года, дается яркая картина жизни в генеральном штабе Российской императорской армии во время этой войны: «Все мы ходили молиться в маленькую деревянную церковь, построенную на территории Ставки. Гвардейцы и лейб-казаки… в полевых гимнастерках и длиннополых серых шинелях стояли не шевелясь, похожие на статуи в сосновом лесу. Неожиданно раздавались звуки горнов, и вдали показывался великий князь Николай Николаевич – суровое лицо, высоко поднятая голова. Обожаемый всей армией, в которую он и сам был влюблен, он был почти мистической личностью… Дойдя до шеренги, он поворачивался лицом к военным и, глядя им прямо в глаза, приветствовал всех, невзирая на чины, общим приветствием: „Здорово, молодцы!“ Те дружно отвечали… Потом все мы чинно входили в церковь».

Государь любил приезжать в Ставку, где царила суровая и мужественная атмосфера. Когда вереница синих вагонов с золотыми двуглавыми орлами на бортах останавливалась возле великокняжеского состава, император с радостью погружался в армейские будни. Ему по душе была деловая обстановка, установившаяся в Ставке, нравилось, как четко отдаются и исполняются приказания; он любил профессиональные разговоры в офицерской столовой, простую жизнь среди природы. Все это напоминало государю его молодость, когда юного офицера больше всего заботило, как бы не проспать и не опоздать к утреннему построению. К тому же он отдыхал здесь от государственных забот и министров. И хотя государь всей душой был предан жене и детям, такие поездки заставляли его забыть оторванный от внешнего мира, тесный, по существу, женский мирок Царского Села.

Во время визитов в Ставку император старался никоим образом не ущемлять права великого князя. Садясь рядом с главнокомандующим во время утренних совещаний, царь играл роль почетного гостя. Оба выслушивали доклады о ходе боевых действий, происходивших накануне, оба склонялись над простынями карт Польши, Восточной Пруссии и Галиции, изучая красные и синие линии, обозначающие позиции противоборствующих армий. Но когда следовало отдать приказ, царь умолкал, предоставляя действовать великому князю.