Николай I Освободитель // Книга 9

Статья была опубликована в «Правде», но без подписи. При всем моем авторитете сама идея отказа от сословных привилегий — даже при том, что границы между дворянином и простолюдином изрядно подразмылись за последние десятилетия — высказанная императорам вполне могла привести к непредсказуемым последствиям.

Статью в итоге заметили, обсудили в обществе, сошлись на том, что дело это конечно очень интересное, но малоприменимое на практике здесь и сейчас. А вот термин «Меритократия», можно сказать, полюбился современным философам и мыслителям и «ушел в народ». Так же собственную жизнь в дальнейшем получила идея развития человечества и стремление к постоянному прогрессу.

Этому к тому же способствовала необычайная популярность книжной фантастики в России. Запущенная когда-то почти пятнадцать лет назад литературная волна — кроме Одоевского на этой ниве успело отметиться несколько десятков той или иной маститости писателей, часть из которых уже сейчас вполне могли претендовать на статус классиков — лишившись подпитки сюжетами с моей стороны не затихла, а наоборот продолжала набирать обороты.

Вообще различные философские кружки, общества, салоны и прочие объединения в эти времена были крайне популярны. СИБ хоть и присматривала за ними, но чаще всего не вмешивалась, поскольку ничего крамольного в духовных поисках творческой интеллигенции зачастую не имелось. Да и в принципе очень тяжело обсуждать революцию снизу, когда фактически каждый день происходит революция сверху. Может не совсем так, как хотелось бы разного рода радетелям за народное благо, но зато плоды каждой этой маленькой революции зачастую можно было пощупать буквально руками.

Выросла целая плеяда отечественных философов, имена большинства из которых мне, если честно, ничего не говорили. Впрочем, попадались и узнаваемые персонажи — Бакунин, например, который в этом варианте истории вполне счастливо жил в России, и слыл ярым радикальным монархистом, что для философской тусовки было, откровенно говоря, не характерно.

Я только посмеивался про себя, читая отдельные отрывки из его статей, удивляясь — и местами радуясь, не без того — такому выверту истории. Видимо склонность к радикализму у него имелась природная, а вот в какую сторону ее применять — это уже от обстоятельств и окружения зависело. Теория подковы, как она есть.

Все эти движения уже в середине 1850 сформировали философское направление известное в мире как «Русский прогрессизм». По Канту прогресс — это движение от дикости к цивилизации, русские прогрессисты же ставили во главу угла глобальное движение цивилизации вперед соединяя воедино научное, социальное и культурное развитие. Мол, только то общество, которое двигается вперед от одной цели к следующей, можно определить как здоровое. Любой застой, любой перекос — в пользу материальных ценностей или наоборот отказ от материального в пользу духовного — рассматривался прогрессистами как признак болезни общества.

Официально «русский прогрессизм» в качестве государственной идеологии, конечно, принят не был, в условиях ускоренного развития жесткое идеологическое давление будет только мешать, не к чему это. Но вот лозунг прогрессистов — явно слизанный с французского «свобода, равенство, братство» — «знание, единство, прогресс» с середины 19 века стал в Российской империи практически официальным.

Интерлюдия 5

— Тудух-тудух. Тудух-тудух. Тудух-тудух, — поезд бодро двигался на запад, за окном проносились бесконечные поля, леса, реки. Хутора, деревни, села. Местечки и города. Россия. От Суворовска до Александрова-Тихоокеанского. Семнадцать часовых поясов из двадцати четырёх. Меньше, чем у Британии, но не на много.

Его Императорское Высочество Великий Князь Александр Николаевич отложил позолоченное перо, которое держал в руке, и устало потер переносицу. Мерный стук колес поезда о рельсы навевал на него неодолимую дремоту, работать не хотелось совершенно. Наследник русского престола встал с кресла, подошел к стоящему на тумбочке самовару — специальная конструкция, разработанная после катастрофы 1837 года, в случае переворота вагона емкость останется на месте, как и содержащийся в ней кипяток — набулькал себе в чашку исходящей паром воды, кинул мешочек с заваркой и вернулся за свой рабочий стол у окна.

На затянутой зеленым сукном поверхности в живописном беспорядке был разложен отчет комиссии по борьбе с голодом. С голодом для разнообразия боролись не в России — не слишком холодная, и снежная зима обещала добрый урожай озимых в этом году — а в Ирландии. Именно наследника по сугубо политическим мотивам император назначил ответственным за помощь пострадавшим от болезни выращиваемого ими картофеля островитянам.

В Ирландии происходило настоящее бедствие, которое дополнительно усугублялось действиями правительства в Лондоне. То, что британцы не любят — взаимно, тут нужно признать — своих рыжеволосых соседей, в общем-то не было никаким секретом, но устраивать целенаправленный голод целому народу — это уже выходило за любые рамки. Сам Саша предполагал — и тут отец был с ним солидарен — что подобные действия являются ответом на регулярные «эксцессы», происходящие на островах. То военного какого-то застрелят, то взорвут что-нибудь… А учитывая участие ирландцев в подготовке того самого ВЗРЫВА — наследник так сказать по должности был допущен к материалам дела, так что прекрасно представлял себе всю подноготную — данные действия Лондона вполне можно было расценивать как месть. И как далеко она зайдет, было одному только Богу ведомо.

Поезд меж тем начал постепенно замедляться, приближаясь к станции. Саша достал из кармана часы — половина двенадцатого — после чего бросил взгляд на расписание движения. Курск. Ветка, соединяющая Яссы и Львов еще только строилась, поэтому на запад из Николаева приходилось добираться по длинной-длинной дуге через Екатеринослав, Москву, Минск и Суворовск. Не слишком удобно, эту линию вообще-то должны были достроить уже в этом 1848 году, но долбанный финансовый кризис поломал все планы, и теперь сроки ее сдачи сдвинулась «вправо» на неопределенный срок.

Наследник собственного литерного поезда не имел — их вообще в империи было всего пара штук и пользовался ими только император лично, поскольку такие поездки сбивали график движения на железной дороге и вносили известным образом долю хаоса в расписание — поэтому путейщики просто прицепили четыре лишних вагона к регулярному поезду, идущему от Николаева в Москву. Салон-вагон самого наследника, вагон с прислугой, канцелярией и охраной. Самый минимум, который можно было себе позволить.

— Курск, ваше императорское высочество, — в салон заглянул дежурный адъютант в чине майора, — будут какие-то приказания?

— Нет, Федор Станиславович, все по распорядку, задерживаться тут не будем.

— Тогда позвольте мне… — Адъютант подошел к окну и рывком задвинул металлическую «шторку». Снаружи все окна императорского вагона — причем сам вагон не отличался внешне от «служебных» собратьев и ставили их в произвольном порядке, каждый раз по-новому — на станциях по правилам должны выглядеть одинаково, чтобы террорист, буде такой появится, не знал какую часть ему нужно атаковать. Ну и просто борт вагона, собранный из стальных листов толщиной в семь миллиметров так просто из пехотного оружия, не пробьешь, тут нужны калибры помощнее. — Вот так будет правильно.

Великий Князь только вздохнул в ответ. Не смотря на все неудобства от действий охраны, рисковать своей жизнью лишний раз он тоже не хотел. Тот день, когда оставшийся неизвестным польский бомбист подорвал едущую в каких-то двух десятках метров карету с матерью и сестрой, он запомнил на всю жизнь. Переживать что-то подобное еще раз, теперь уже на собственной шкуре, желания не имелось ни на грамм.

— Спасибо, Федор Станиславович, распорядитесь пожалуйста насчет обеда.

— Сюда?

— Да, очень много бумаг, боюсь обрадовать вас своим обществом у меня просто не получится, — улыбнулся цесаревич. В менее загруженные дни он регулярно обедал прямо с бойцами своего конвоя, благо проникся к казакам большим уважением еще во время своего путешествия через всю Сибирь в середине 1830-х.