Николай Негодник

— Служим Советскому Союзу! — обрадованно рявкнули воины.

Шмелёв чуть с крыльца не свалился от неожиданности и поперхнулся дымом от прикуренной трубки. Но вспомнил Годзилку и его пристрастие к рассказыванию баек из якобы жизни древних государств и героев. Видимо, многое из побасенок пришлось по вкусу, не зря же Хведор Лешаков весьма прозрачно намекал на необходимость введения погон, орденов и медалей. Вот только обращение «товарищ» не приживается — воины не хотят называться торговым званием.

Хотя и этих дрессирует неугомонный командир лешачьего спецназа — неслышному шагу, умению замаскироваться даже в чистом поле, хождению в темноте, ориентируясь по слуху и еле заметным очертаниям. Очень уж хорошо крадутся следом, стараясь остаться невидимыми и неслышимыми. Только дар небесных техников, проявляющийся в последнее время все больше и больше, позволял видеть и слышать сопровождение, но делать вид, что ничего не замечает. Все равно не отвяжутся, а эти хоть на глаза не попадаются в отличие от предыдущей смены. Те чуть пятки не оттаптывали, что для молодого и теоретически холостого князя доставляет некоторые неудобства.

На самом деле, надо будет по медали придумать ребятам за образцовое несение службы. Только бы награждение не подвигло на стрельбу по комарам, покушающимся на охраняемую особу.

Никто так и не разглядел, откуда появились в темноте серые размытые силуэты. Только шепот в ночи, едва различимый за шелестом берез:

— Вшистко… разом…

Следом два глухих удара. Николай резко обернулся — один из охранников лежал ничком, и полная луна отбрасывала на булыжную мостовую короткую тень ушедшей в спину по самое оперение стрелы.

— Ох, ни х… — Еще одна исчезла в синей вспышке прямо на груди. Будто блеснул и пропал огонек электросварки. И на спине…

Шмелёв успел только вытащить из кобуры огнестрел, когда в двух шагах перед ним, словно из-под земли, выросла фигура в сером бесформенном балахоне.

— Пся крев! — Направленный в голову удар отклонился, притянутый толстыми наплечными пластинами кольчуги.

Ответная пуля отбросила нападавшего, но на его место встали четверо. Два вражеских клинка зажгли вспышки так, что затрещали опаленные волосы, а щеку обдало жаром. Выстрел от бедра… Еще одного снесло. Да что, бля… неужели никто не слышит? Ой! Успел прикрыться огнестрелом — клинок скользнул по стволу и застрял в камере. Разрубленная пополам саламандра взорвалась, ослепив противника, а ставшее почти бесполезным оружие вбило ему в глотку крошево зубов. Минус три. Николай отскочил в сторону, вытягивая меч, и оглянулся на близкие городские ворота, распахнутые настежь по обыкновению. Сидевшие у костерка стражи и ухом не вели, не видя и не слыша ведущееся в паре сотен шагов сражение.

— Можешь не смотреть, колдун, — подал голос один из нападавших. — Помощи не будет. Никто не заметит, как мы тебя убьем.

— Хрен вот тебе, — Шмелёв нырнул под меч разговорчивого убийцы и уколол того в пах. — Или без хрена, как пожелаешь.

За временный успех тут же пришлось расплачиваться — удары, задерживаемые кольчугой, слились в единое синее свечение. Теплое железо или блокировка небесных техников? Не важно, лишь бы подольше держалась. Бессмертие бессмертием, но если разрубят на сотню мелких кусков, то столько же раз и пожалеешь о нем.

— У-у-у… больно… На тебе!

В увеличенную от пьянства печень трудно промахнуться — воин в сером балахоне, недоуменно разглядывающий оплавленный топор, сложился пополам и упал вниз лицом, царапая булыжники мостовой латными рукавицами. Но своего добился — защита сразу ослабла и перестала держать удары на расстоянии, экономила энергию, просто не позволяя пробить доспех. Тут же достали в ногу чуть выше сапога, и там противно захлюпало.

— Заразы…

Николай перепрыгнул через зарубленного, охнул от боли и упал на одно колено. Щеку опять обожгло, и теплая струйка пробежала по шее за воротник. Меч вдруг стал тяжелым и непослушным. Перекатился, уходя из свалки, и мельком скользнул взглядом в сторону ворот — сидят, в ус не дуют. И как этим тварям удалось заморочить целый город?

Нужно пробиваться к Шолокше — текучие воды развеют любое колдовство. А больно-то как… И нет упоения в бою. Вообще нет. Просто хочется жить.

Глава 9

Звездный бархат опять лежал под ногами, чуть покачиваясь незаметно и неслышно. Вот из его неведомых глубин сорвалась звездочка и прочертила темноту от края до края. Выпал еще один серебряный гвоздик, которым небо приколочено к тверди, выпал, и вот оно чуть дрогнуло, пошло мелкой рябью и стало ближе.

Нет, показалось. Просто набежал ветерок и потревожил звездно-серебряное отражение в гладкой поверхности тихого омута. Сидевшая на камне русалка подняла голову и с надеждой прислушалась. Нет, показалось. Разве можно спутать шаги князя с чьей-то далекой шаркающей торопливой пробежкой? И звон мечей… Опять люди воюют. Зачем? И опять из-за войны и суеты никто не обратит внимания на маленькую русалочку.

Но она будет ждать. Она готова вечность посвятить своей любви, своему ожиданию. Что войны и подвиги против великого чувства? Оно вечно, а все остальное преходяще. Уйдут в прошлое злые кочевники и коварные грекосы, хитрозадые буяне и простодушные славельцы, грязные франконцы и жадные до денег каганиты… Останется вот этот омут и ясноглазое небо в нем. И грустная русалка на камне, ожидающая в темноте шагов своего князя. Так было, так будет.

Из небесного отражения вынырнула мокрая голова водяного и окончательно разбила потревоженную ветерком красоту. Да и откуда у простого омутника, пусть и главного на полноводной Шолокше, чувство прекрасного?

— Все сидишь?

— Сижу, — кивнула едва заметно. От легкого движения заструился по плечам поток длинных волос.

— Опять не придет. Занят он. И не ведает про тебя.

— Знаю.

— Смотри, перегреешься на ветру, заболеешь. Может, пойдешь к нам? Дядька Черноморд дельфинов ученых прислал в подарок с оказией. Забавные.

— Извини, дедушка Бульк, я лучше здесь посижу. Как тихо на реке, только у того берега рыба хвостом бьет.

— Да это сом Софроний учения щучьи проводит. Как их там… тренировки, вот, — старый водяной с удовольствием прислушался к далекому плеску. — Самых злых набрал. Ерунда, что глупые, зато зубастые… Так идешь?

— Нет.

— Ну, тогда оставайся, красавица. Авось и дождешься своего счастья. Кхе-кхе… Бог тебе в помощь, — и исчез бесшумно в опрокинутом небе.

И буквально через мгновение появился опять. Высунулся из воды по пояс, сухощавая (если так можно говорить про водяных) рука оттопырила поросшее зеленой тиной ухо:

— Ничего не слышишь?

— А какое мне до всего этого дело?

— Дура ты сушеная, — обругал красавицу дедушка Бульк. — У городских ворот смертоубивство творится. Нут-ко глянь, что там такое? У тебя глаза помоложе будут.

— Вот еще, на людские драки смотреть. Вечно они из-за сущей малости… И тебе какой интерес? Это же люди, — русалка поерзала на камне, устраиваясь поудобнее, с явным намерением и дальше предаваться сладкой грусти.

Но крепкий подзатыльник от выбравшегося на берег деда выбил ее из мира грез в суровую реальность. Красивый носик пропахал в песке глубокую борозду, а по заднице звучно хлопнула мокрая пятерня.