Никому не говори…

Поэтому она думала о Мэтте, о сексе, который действительно оказался грандиозным, о договоре об отсутствии обязательств, который закончился катастрофой, и о том, как взыграло ее сердце в первые секунды после его предложения, пока не стало ясно, что Мэтт сделал его просто из чувства долга.

И о том, как потрясающе выглядел преклонивший колено Мэтт, делающий ей предложение.

Если бы еще при этом она не знала, что предложение ей делают из жалости!

Обо всем этом Карли думала ночью, когда врач заканчивал ее осматривать.

Потом ей сделали укол, после которого она спокойно уснула. В девять утра ее разбудила сестра, пришедшая мерить температуру. В кресле рядом с кроватью храпел Мэтт.

Карли не знала, что он храпит, не знала, что по утрам он бывает ворчливым и любит есть яйца (которые принесли на завтрак ей, а не ему) с кетчупом. Это знание не доставило ей ни малейшего удовольствия.

К несчастью, все эти недостатки не смогли побороть ее любовь. Утром Карли любила его ничуть не меньше, чем накануне. Хорошо еще, что крепкий сон без всяких сновидений вернул ей способность здраво мыслить.

Она не собиралась сохнуть по мужчине, который любил ее как друга или сестру, по мужчине, который с удовольствием спал с ней, но испытывал из-за этого угрызения совести, по мужчине, который не хотел прожить с ней до самой смерти, но сделал ей предложение, потому что чувствовал себя виноватым.

Даже если этим мужчиной был Мэтт.

У Карли было много недостатков, однако мазохизмом она не страдала. Она любила его, а он всего-навсего заботился о ней как о своей сестре. Она не собиралась идти путем, который привел бы ее прямиком к трагедии.

– Куда ты собралась? – прервав разговор с Антонио, спросил Мэтт, когда она вышла в коридор. Форма обоих мужчин была помята. Антонио выглядел просто усталым и взъерошенным, а Мэтт – усталым, взъерошенным, сексуальным и таким мужественным, что у нее сладко заныло сердце.

– Поговорить с Сандрой, – лаконично ответила она.

Мэтт кивнул. Карли спиной чувствовала его взгляд.

Больница представляла собой трехэтажное кирпичное здание с двумя крыльями. Пол устилал серый линолеум, стены были выкрашены в пастельные тона. Здесь имелось только самое необходимое, включая рентген.

Тяжелых больных отправляли в Атланту. Поскольку их с Сандрой решили оставить здесь, подразумевалось, что травмы и у той, и у другой оказались не слишком серьезными. Карли потребовались несколько швов, перевязка, выведение из шока и спокойный сон. Сандре досталось сильнее. У нее было сотрясение мозга, колотая рана на бедре и, возможно, синяки на ребрах.

Палата Сандры представляла собой точно такую же маленькую прямоугольную комнатку, как и ее собственная. Десяток таких палат окружал пост медсестры, как спицы окружают ступицу колеса.

Сандра, облаченная в зеленый больничный халат (который Карли отвергла с негодованием), полулежала в кровати. Повязка на ее голове напоминала тюрбан, из руки торчала капельница, а нога, обмотанная толстым слоем бинтов, висела на вытяжке. Подруга держала в руке пульт и переключала телевизионные каналы.

– Привет, – поздоровалась она.

Они уже поговорили ночью – сначала в коридоре особняка, когда Сандру спустили на первый этаж, потом в приемном покое и в пункте неотложной помощи. Во время этих бессвязных, нервных бесед обе заново пережили ужас неожиданного нападения, а заодно рассказали обо всем Мэтту и его помощникам, которые сняли с них официальные показания. Обе были потрясены, напуганы, дрожали и плакали. Но утром, если не считать халата и бинтов, Сандра выглядела почти нормально.

– Ну, похоже, тебе намного лучше. Что, выписываешься? – Сандра выключила телевизор.

– Скоро. Привезти тебе что-нибудь?

– Приличную еду. От их яиц меня тошнит. И приличный халат. Глаза бы мои не глядели на эту мерзость. Пришлось попросить Антонио выйти, чтобы встать и доковылять до ванной. Не хотелось смущать беднягу. Такое зрелище напугало бы кого угодно… Да, и программу телевидения.

– Будет сделано, – сказала Карли и села в кресло рядом с кроватью. – Как ты себя чувствуешь?

Сандра пожала плечами и поморщилась.

– Так, словно меня огрели по голове, пырнули ножом, отравили какой-то дрянью и избили. А в остальном неплохо.

Карли улыбнулась. Во время разводов они с Сандрой осознали ценность старой поговорки «смех сквозь слезы». Плакать бессмысленно. Когда смеешься, на душе становится легче.

– Знаешь, я у тебя в долгу. Сегодня ночью ты спасла мне жизнь. Помнишь, как я упала на тебя, когда ты лежала в ванне? Если бы ты меня не вытолкнула оттуда, я превратилась бы в гренок. Или гамбургер. На меня уже опускался нож.

– Конечно, я тебя вытолкнула. Ты упала на мои сломанные ребра. Думаешь, не больно? – Сандра поморщилась, потерла ребра и улыбнулась. – Кстати, ты не такая уж легонькая. Но сначала ты спасла жизнь мне. Не могу поверить, что ты сумела оттолкнуть такого детину, но я рада, что тебе это удалось. Иначе он ткнул бы меня прямо в горло.

Внезапно на Карли нахлынули воспоминания. Она снова увидела лицо в черной маске, белую пластмассовую руку, сверкающий нож, который стукнулся о край ванны в нескольких сантиметрах от Сандры.

У нее свело живот и замутило.

– Пора ставить новую капельницу, – сказала медсестра.

Пока она меняла мешочки с раствором, Карли пыталась выкинуть из головы жуткие воспоминания. К тому времени, как сестра ушла, Карли почти справилась с собой.

– Прости за то, что тебе пришлось вынести. Когда я думаю, что ты оставалась наедине с этим чудовищем, мне становится плохо, – тихо сказала чуть побледневшая Карли. – Это я виновата. Если бы я не привезла тебя в Бентон, этого не случилось бы.

– Нет. Я осталась бы чикагской официанткой с плохими манерами. – Сандра слегка улыбнулась, а потом вздрогнула. – Давай не будем говорить об этом, ладно? У меня мурашки бегут по коже. Не хочу думать об этой ночи. – У негритянки задрожали губы, и она плотно стиснула их. Потом сделала вдох через нос и сурово посмотрела на Карли. – Когда я в следующий раз скажу, что не люблю дома с привидениями и хочу вернуться в большой город, может быть, ты прислушаешься к моим словам.

Карли скорчила гримасу.