Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Они так устроились и смотрели вместе картину, и вот, когда она увидела, как там кружатся девушки в длинных платьях, легко, безмятежно улыбаясь, откидываясь назад, а музыка играет вальс, и какие-то цветы, и все такое, понимаете, после черного болота и грязного ватника, болезни, землянки и гранаты на взводе, - тут, понимаете, она первый и единственный раз расплакалась у него на плече... А после ему сказала: "А ведь ты меня ни разу в человеческом облике, женском, не видел, уж на меня в таком виде насмотрелся - наверное, я тебе опротивела". Что с вами?..

– Все слова... даже слова рассказывала, - невнятно бормотнул

Старик.

– Я же сказала: сестры... А на прощание их сняли на фотографию, там много народу - в штатском, с автоматами, и солдаты, и она там в платье, у кого-то выпросила надеть, и улыбается, нет, не губами, но видно... Вот эта фотография. Хотите посмотреть?.. Мелкая очень.

Они молчали долго, видно вместе рассматривали фотографию.

– Может быть, вам хотелось бы? Я могу ее вам оставить.

– Вы очень добрая, благодарю вас. Только пусть лучше у вас... Вот вы рассказали, я посмотрел... Это вам память...

– Как хотите... Правда, главное, что мы поговорили, и я вижу, что вам не все равно. Я все выполнила, - с печальной усмешкой в голосе повторила она и коротко, с силой выдохнула воздух: - Ф-ф! Больше, наверное, никогда ни с кем не буду так говорить... Вам, может быть, странно, что вдруг вот, через столько лет, когда, собственно, ведь все уже прошло и копчено, какая-то, вам только через брата известная, какая-то Леля Гедда, позабывая остальную жизнь, вдруг бросилась вспоминать давнишнее, возвращаться к тем годам? Странно?

– Вот что мне ни капельки не странно, так именно это. Это, может статься, покажется странным тем, у кого двадцать - тридцать за плечами. Им - да! Им непонятно, как это в человеке происходит.

– У меня за плечами и тридцати-то нет, - сказала женщина.
– А мне так понятно. Наверное, оттого, что я будто ее сестра. От сестры Лели... Ой, нам к поезду пора... Все, кажется, переговорили, а остановиться не могу. Ведь я уже не надеялась даже и следа найти...

Вы не представляете себе значения всего этого в моей жизни... Вот почему, когда я читаю в каком-нибудь романе, что "у них еще не было", а потом наконец случилось или "наступила полная близость", "последняя близость", честное слово, мне смешно или немножко противно делается от этих слов. Я ведь не девочка... Да ведь я знаю людей, которые тридцать лет живут: муж с женой, и пятерых детей народили, а что такое человеческая, последняя близость - понятия не имеют и близко не видали.

А у них ничего такого и быть не могло, и не было, и жизнь их развела по разным сторонам, а большей близости двух людей, чем у них, я уверена, не бывает... Ну, здравствуйте, вот, наконец, я и расчувствовалась, хотя не собиралась, да это и к делу не идет...

– Вы из-за меня... не стесняйте себя, - мягко уговаривал слабым голосом Старик.
– Видите, я-то хорош... Старик... Мне-то это совсем не к лицу.

Слышно было, как женщина глухо всхлипнула в платок, прижатый ко рту, нетерпеливо откашлялась, удерживаясь от слез.

Стараясь ей помочь, Старик вразброд, подыскивая слова, бормотал невпопад:

– Из прошлых лет... Это не дается... Это трудно дается понимать... Это очень, очень мне понятно...

Женщина вдруг свободно, ясным голосом, справившись с волнением, твердо, холодно проговорила:

– Ну, пора прощаться... Если вам понятно, что десять лет нужно человеку, чтоб понять совсем все... Ах, неважно, я ничего вам как следует

не сумела рассказать, дело не в том, что как там было, кто что сказал. Просто она потом всю жизнь его любила. Всегда. Когда не совсем понимала. И когда поняла совсем. И когда жизнь у нее уже совсем ускользала из рук... Всегда.

Тут Егор почувствовал, что девочка, оказывается, давно уже, все нетерпеливее, молча дергает его за рукав. Сдвинув наконец с места, она потянула его за собой вдоль кустов смородины, затащила за угол дома и тут первой отчаянно бросилась, высоко поднимая ноги, шагать сквозь крапивные заросли.

Когда крапива кончилась, она, похныкивая, обеими руками стала чесать и тереть голые икры.

– Стоит!
– сердито заговорила она, удерживая на минуту хныканье. Слушает, рот разинул. Зачем это тебе слушать!

– А сама?
– без всякой обиды, вполне машинально ответил Егор.

– Мало ли что я. А тебе рано такие вещи слушать, ты все равно ничего понять не можешь.

– А тебе?

– А мне поздно. Я сама все давно знаю.

– Тебе мама все рассказывала?
– почему-то шепотом спросил Егор.

– Если б я дожидалась всякий раз, пока мне что-нибудь скажут, я бы никогда ничего не узнала.

Они опять оказались на протоптанной тропке у лицевого забора и, как прежде, стали прохаживаться взад я вперед, только теперь им казалось, что прошло очень много времени с тех пор, как они тут были в первый раз, как будто это было давным-давно. Может быть, даже не сегодня.

– Тебе стыдно должно быть, - невзначай сказала девочка.
– Подслушивать стыдно и позорно.

– Мы же не хотели. Случайно так получилось.

– Ты думаешь?
– с неуверенной надеждой спросила девочка.
– Пожалуй, это верно - случайно... Надо было только уйти вовремя.

– А как мы могли узнать, когда вовремя?

– Ты довольно хитрый.

В это время Старик позвал Егора, настойчиво и требовательно, как никогда к нему не обращался.

Он стоял, по-прежнему крепко стиснув правой рукой на груди свой выгоревший, грубый плащ. Женщина открыла сумочку и, мельком заглянув в зеркальце, торопливо провела платком по щеке, мельком притронувшись, смахнула со лба прядку волос. Потом затолкала платок в сумку и протянула на прощание руку Старику.

Тот, отступая, низко поклонился, не подавая руки.

– Мы вас проводим... Егорушка, беги вперед, отворяй калитку.

Егор от удивления попятился, но пошел впереди всех к воротам.

Старик шел позади всех, все отставая. Егор нажал тугую щеколду и распахнул калитку.

Тут повторилось то же самое: женщина со вздохом улыбнулась и опять протянула руку, а Старик все дичился и очень низко, но опять издали, ей поклонился, что-то бормоча на прощание, кажется благодарил.

– Пошли, - сказала девочка Леля.

– Прощайте...

– Егорушка (он в жизни ни разу его Егорушкой не называл) вас переулками к станции проводит, так ближе будет, правда, Егорушка?..

Переулками было, может быть, чуть ближе, а может быть, ничуть не ближе, но Егор повел, как просили.

– Ты все закончила, мама?
– спросила Леля.
– Совсем все?

– Совсем все.

– Вот я рада... Теперь мы поедем... А ты тоже рада?

– Конечно. Теперь на душе легко. Подумать только, все-таки я нашла. Поговорила с его родным братом. Он, кажется, многое понял, а если даже и не все... все равно.

Поделиться с друзьями: