Никто, кроме тебя

Однако надолго его не хватило. В тепле его «повело» буквально минут через десять, и он схватился за стенку, чтобы не упасть.

– Воды можешь принести?

– Может, лучше чаю или кофе?

Смущённо потерев руки, я поправила на груди халат. Роман пожал плечами, но в кухню всё же прошёл. Движения его были рваными и неровными. Я достала из шкафа заварку и включила под чайником газ. Роман сел на табуретку и, поставив локти на стол, обхватил голову руками.

– Обычно вечер двадцать седьмого февраля я проводил здесь. В этой квартире, а у плиты точно так же, как ты, суетился Николай Андреевич.

– Двадцать седьмого февраля праздник какой-то? – удивилась я, засыпая в заварочный чайник чай.

– Праздник… – Роман усмехнулся и посмотрел на потолок. Рядом с люстрой образовалось крохотное коричневое пятнышко и, почесав нос, я подумала о том, что завтра его нужно будет обязательно оттереть. – Только лет пять назад не удалось: выдалось ночное дежурство, а ещё в самом начале. Я тогда принимал домашние роды.

– Ммм, – промычала я, не представляя, что обычно говорят в таких случаях. Вода в чайнике закипела, и я поспешила залить ей заварку.

– Я тогда бросил университет и вообще не собирался связывать свою жизнь с медициной, а поздно вечером, примерно часов в десять или одиннадцать, наткнулся на женщину. У той начались схватки прямо на улице, а «скорая» никак не ехала. Пришлось вести её к себе домой. Ночью она родила девочку. Мёртвую девочку. Понимаешь, мёртвую? – Роман с силой ударил кулаком по столу и посмотрел на меня. – Я знал, что её не спасти, но все равно за неё боролся. И она задышала. Представляешь, задышала! Резко так… Я сам не понял, как это произошло. Её мать тогда сказала, что я замечательный доктор. Представляешь, так и сказала: «Ты замечательный доктор». А я в тот момент вообще был никем.

– И что теперь с этой девочкой?

Я присела на табуретку рядом и поставила перед ним чашку крепкого только что заваренного чая.

– Не знаю. Ничего не знаю ни о ней, ни о её матери. Я обидел её сильно. Потом. Несколько лет спустя, и она уехала. А той девочке, наверное, сейчас примерно столько же, сколько тебе.

– Выпейте чай, – мягко сказала я и пододвинула чашку. – Вы ели сегодня?

Он посмотрел на чай и покачал головой.

– Хотите? Правда, у меня только торт. Бисквитный, с белковым кремом.

– Ну, давай свой торт.

Я отрезала четверть и положила на блюдечко. Роман вставил в него чайную ложку, отломил кусочек, но до рта так и не донёс.

– В ту ночь я почему-то решил, что всесилен, что мне всё по плечу и что Наташа была права, когда говорила, будто из меня выйдет хороший врач. Стал хирургом, и в мою смену ни разу, слышишь, ни разу за тринадцать лет никто не умирал. До сегодняшнего дня.

Сглотнув, я схватилась за край стола и сжала зубы. Глаза у Романа были мутными и с большим количеством красных прожилок. Он несколько раз пытался поднести чашку с чаем к губам, но всякий раз промахивался.

– Женщина, молодая, двадцать три или двадцать пять. Ножевое ранение в живот. Разрыв селезёнки. Бытовая ссора. Я не первый раз такое видел и думал, что там нечего делать, а она взяла и умерла. А знаешь, что самое скотское? – Он дёрнул подбородком и прикрыл глаза, как от сильной боли. – Что её тоже звали Наташей. Казанцева Наталья Петровна. Я это имя надолго запомню. С неё началось моё персональное кладбище.

Мне захотелось встать, прижать его голову к своей груди и, обняв за плечи, долго-долго гладить по макушке и шептать что-то доброе и ободряющее. Что всё образуется и завтра уже будет легче и дышать и просто смотреть на мир. Но я не могла, и, сжав ладони в кулаки, буквально пригвоздила себя к табуретке.

Так мы и сидели молча, пока он не встал и, всё так же пошатываясь, побрёл к дверям. Вскочив с табуретки, я пробежала вперёд и преградила ему дорогу.

– Думаю, Вам не стоит садиться за руль в таком состоянии. Вдруг гаишники остановят, или в аварию попадёте. Останьтесь. Останьтесь сегодня здесь.

Оголив ряд ровных белых зубов, он потёр глаза и тихо рассмеялся.

– То есть ты хочешь, чтобы я остался? Здесь? С тобой?

Я кивнула и, быстро развернувшись, вошла во всё ещё открытую комнату Николая Андреевича.

– Шуруповёрт я поищу с утра, а Вы пока посидите на диване. Я постелю Вам.

На возню в шкафу ушло не больше двух минут, но, когда я собрала подушку, одеяло и комплект постельного белья, Роман уже мирно посапывал на диване. Во сне его лицо разгладилось, стало более молодым и спокойным, словно все печали и тревоги, что постоянно вились вокруг, растворились в воздухе. Надев на подушку наволочку, я легонько подложила её ему под голову и укрыла одеялом.

Хотелось коснуться его щеки, погладить по волосам и взять за руку, но я чувствовала, что не имею на это право и, выключив свет, на цыпочках выскользнула из комнаты.

В ту ночь я спала сном без сновидений. Крепко, спокойно и ни разу не проснувшись и, скорее всего, встала бы по будильнику, если бы около шести утра в прихожей что-то не грохнулось с шумом упавшего на асфальт слона. Ничего не понимая, я вскочила с кровати и босиком побежала к входной двери. На пороге стоял полностью одетый Роман, а около его ботинок валялась полка для шапок. По-видимому, именно она и стала причиной такого грохота.

Переведя взгляд с полки на меня, Роман приподнял левую бровь так, что та почти коснулась волос у лба. Руки его больше не дрожали, глаза смотрели спокойно - от вчерашней красноты не осталось и следа.

Что-то на моей футболке привлекло его внимание, и прежде, чем я сумела понять, что конкретно, он шагнул ко мне и, прошептав: «Хорошо, возьму», впился в мои губы своими.

Глава 16

А потом мои ноги оторвались от пола, а спина коснулась дивана. Жарко. Жарко, жарко, жарко… Жарко было от поцелуев Романа. Его губы скользили вдоль моих щёк, подбородка, шеи и… отчаянно стремились к груди. Руки задрали футболку и, оголив живот, потянули к коленям шорты. Пальцы его были везде: сжимали, гладили, надавливали и... И тут в моей голове что-то щёлкнуло, и я распахнула глаза. Ощущение неправильности происходящего ввергло меня в ужас. В мозгу, воспалённом и испуганном, раненной птицей забилась одна-единственная мысль: «Не хочу. Так я не хочу! Мы же не животные, в конце концов!»

Шумно выдохнув, я озвучила свою мысль вслух:

– Я не хочу так.

На секунду он поднял на меня свои чёрные, как уголь, глаза, и я испугалась ещё сильнее. Затуманенные, с поволокой, они казались такими же пьяными, как вчера вечером.

– Хорошо, как ты хочешь?

Его голос звучал хрипло, но в то же время в нём чувствовались странные бархатистые нотки. Раньше их не было. Либо они появлялись только по особым случаям.

– Никак не хочу! – взвизгнула я.