Никто, кроме тебя

– А знаешь, что раздражало больше всего? – Я обхватила правой рукой шею и потёрла ключицы. Мне хотелось, чтобы мама больше не продолжала. Закончила эту пытку, но она, как будто специально, вытаскивала наружу самые отвратительные воспоминания. – Он всюду ходил в кольце. Всюду. В кино, в клуб, в кафе. Я - нет, а он – да. Вот в такие моменты я чувствовала себя любовницей особенно остро и часто даже забинтовывала руку. С женщиной из плоти и крови трудно бороться, а с призраком вообще невозможно. Они прожили всего три месяца, и он её обожествлял. Казалось, что это его Наташа вообще не имела недостатков.

– И, в конце концов, ты не выдержала и уехала?

– Я уехала, чтобы уберечь тебя.

– Меня?

– Из декрета я вышла рано. Устроила тебя в садик и села в «Магнит» на кассу. Наша главная все уши мне прожужжала, какой у неё замечательный второй муж и как он сильно любит её дочь от первого брака. Дескать, так отцы родных дочерей не любят. А потом я узнала, как именно он её любит. А девочке тогда едва исполнилось десять.

Я убрала руку от груди и прислонила к губам.

– Ты понимаешь, что ты говоришь и в чём его обвиняешь?

– Я ни в чём не обвиняю. Я говорю, как есть. Он не ко мне ходил, а к тебе. С рук тебя не спускал. А смотрел, знаешь, как… – Мама покачала головой, словно перед глазами у неё до сих пор стояла картинка того, как Роман смотрел на меня, когда я ходила пешком под стол. – В те годы были популярны «Сумерки», и я даже начала верить в импритинг и как-то в шутку спросила, не было ли у него в роду волков. Потом решила, что Наташа ждала ребёнка, перерыла тонну информации, но ничего не нашла. Хотела ещё раз забеременеть, но он естественно не дал. За этим Рома следил зорко. Конечно. – Мама посмотрела себе на туфли и стряхнула с них пыль. – Я ведь всего лишь была заменой его драгоценной жены. Причём понятно для каких целей.

Я встала с металлического кресла и повернулась к ней затылком. На сегодня с меня было достаточно.

– Только ты сильно не обольщайся. Ты такая же замена, как и я. Не знаю, что он там питал к тебе раньше, но сейчас он пытается слепить из тебя её. Разница лишь в том, что я походила на неё внешне, а ты внутренне.

– Я не замена. – Оглянувшись, я посмотрела маме в глаза.

– Думаешь? – Она приподняла брови. – А ты знаешь, что носишь её кольцо.

– Неправда.

– А ты спроси у Романа. И посмотри, что он скажет. Я два года с этого кольца глаз не спускала. Оно лежало в его квартире возле телевизора. Как-то раз тайком даже примерила. Не подошло. У Наташи были очень тонкие пальцы.

«Похоже, я немного не угадал с размером».

Я снова предприняла попытку уйти. Мама продолжила говорить мне в спину.

– Не надейся её победить. Наташа никогда не подпустит к Роману другую женщину.

Я больше не могла её слушать и покинула здание вокзала бегом.

Глава 27

– Сильно болит?

Роман стоял передо мной на коленях. В его правой руке был зажат ватный диск, смоченный в перекиси водорода. Им он обрабатывал ссадины на моём колене.

Я покачала головой и посмотрела в окно. От утренней лазури без единого облачка не осталось и следа. Небо заволокло иссиня-чёрными тучами. Молнии ещё не сверкали, но раскаты грома были уже слышны.

– Перелома нет. Просто сильный ушиб. Утром вылезет синяк и на второй ноге, скорее всего, тоже. Если завтра боль не спадёт или колено опухнет, съездим в травмпункт и сделаем снимок.

Я кивнула и скользнула взглядом по полу, пытаясь вспомнить, когда последний раз пылесосила ковёр.

– Сегодня тебе лучше полежать. Не надо ничего готовить. Со вчерашнего дня ещё целая кастрюля супа стоит. Но если хочешь, можем что-нибудь заказать.

Я пожала плечами и погладила пораненное колено. Оно и правда почти не болело. Либо я попросту не ощущала этой боли…

Упала я минут пятнадцать назад. У самого входа в подъезд. Каблук отклонился в сторону - я потеряла равновесие и со всего размаха шлёпнулась на асфальт. Кисти рук не пострадали, а вот брюки на правом колене светили дырой в диаметре не меньше трёх сантиметров. Больше всего при падении мне было жаль их.

Роман заметил меня, когда припарковывал у дома машину. Поднял на руки, донёс до лифта и помог зайти в квартиру. Лишь у дверей, столкнувшись с соседским Андрюшкой, он бросил ему ключи от «Пашки» и попросил принести что-то с заднего сидения. Этим чем-то оказались кроваво-красные розы с большим бутоном. На вскидку не меньше пятидесяти штук. Теперь они лежали на диване справа от меня, и я, боясь задеть их, пыталась не шевелиться.

– Ты поедешь вечером на кладбище?

– Нет. – В его голосе послышалось искреннее удивление. – Зачем мне на кладбище? Это тебе цветы. Раз уж с обедом ничего не вышло… Ты ведь любишь розы?

– Люблю.

Повернув голову, я снова посмотрела в окно. Точнее, на подоконник. Там стояла подаренная Романом хризантема. Цветы давно завяли, и я срезала их ножницами, но стебли дали новые отростки, отчего «садик», как я её называла, приобрёл на редкость пушистый вид. Больше всего этой хризантеме подходил эпитет «живучая». Со всеми волнениями из-за приезда мамы я совершенно про неё забыла. Не поливала четыре дня, и вчера она «повесила уши». Правда, вечером Роман сжалился над ней и вылил в горшок целый стакан воды. Сегодня хризантема выглядела так, словно и не испытывала мук жажды.

– Может, приложить лёд?

– Не надо.

Убрав руку с колена, я дотронулась до лепестков роз. Они были гладкими и холодными, как лоб покойницы. Неделю назад за такой подарок я бы отдала всё, что имела, а сегодня даже поблагодарить как следует не смогла. В голове крутилась только одна мысль: «Точно такие же розы Роман когда-то возил на могилу Наташе…»

– Как дела в больнице?

– Пока сложно сказать.

– Ты что-то забыл в том пациенте? Тампон? Зажим?

Он промолчал, и я вдруг осознала, насколько показным было его равнодушное спокойствие. Он волновался из-за приезда моих родственников точно так же, как я… А может, и сильнее.

– Где ты была?

– Говорила с матерью.

Шумно выдохнув, он сжал губы и сел на стул напротив меня, поставив локти на колени и обхватив голову руками. Прямо, как в мой последний день рождения, когда принял меня за одну из тех, с кем привык проводить ночи.

– Она сказала, что с ней ты был порядочной сволочью.

Я нарочно подобрала «крепкое» выражение, надеясь, что он попытается оправдаться. У каждого в этой жизни своя правда. Ревность – штука страшная. Она способна толкнуть даже доброго человека на отвратительнейшие из поступков. Что же тогда взять с моей матери? Она, в общем-то, никогда не была особенно положительной. И если бы Роман назвал её лгуньей и сказал, что она раздула из мухи слона, я бы поверила ему безоговорочно.