Никто не спит

Коммивояжерская улыбка исчезла с лица Буссе. Вид у него не угрюмый, а скорее решительный и собранный: он уверенно стоит на коврике, чуть расставив ноги. Чувство нереальности отделяет меня от происходящего вокруг, как фильтр. Издалека доносится голос Буссе: он рассказывает нам о ритуалах, объясняет, что самые опытные стоят справа, что носки у всех должны быть на одной линии. Словно издали вижу, как некоторые убегают в раздевалку, чтобы снять часы, украшения, а кому-то приходится заклеить скотчем пирсинг, который невозможно вынуть. Я вижу, что в зале много людей без белых костюмов и что почти половина — девушки. Потом Буссе выкрикивает какие-то непонятные слова — наверное на японском. Все выглядит ужасно странно, и нам приходится садиться, кланяться, вставать, снова кланяться. И я не понимаю, есть ли на земле место, где мне сейчас хотелось бы оказаться.

— Разбиваемся на пары, — говорит Буссе. Слава богу, по-шведски.

Я осторожно оглядываюсь по сторонам и встречаюсь взглядом с парнем в черном джемпере, стоящим рядом. Буссе и его помощник в белом одеянии показывают нам, как надо взять друг друга за рукава и прыгать в такт. Я смотрю на ноги парня в черном джемпере и пытаюсь уловить ритм. Получается не очень. Через пару минут Буссе говорит, что каждый должен найти себе нового партнера. Возникает заминка: новички, не знающие друг друга, стоят и глупо смотрят по сторонам — как в младших классах, когда в игре надо выбрать пару. Буссе решительно обращается к нам:

— Когда я говорю «найти нового партнера», надо немедленно выбрать нового партнера.Не надо стоять и ждать, когда выберут вас, не надо топтаться на месте, глядеть по сторонам, надо выбрать нового партнера. Понятно? Представьтесь друг другу, если вы незнакомы.

Мне нравится то, что он говорит, — это необычные для спортзала слова.

Девушка из тех, с кем Буссе поздоровался при входе, берет меня за руку. Я сразу узна ю ее и не задумываясь улыбаюсь — всем лицом. Она улыбается в ответ, радостно и удивленно. Заметив это, я вдруг понимаю, что я, может быть, ее вовсе и не знаю. Глупое такое чувство: иногда вдруг понимаешь, что тот, с кем ты только что радостно поздоровался, — вовсе не знакомый, а кассир из соседнего магазина. Проходит несколько секунд, но я так и не могу вспомнить, откуда знаю эту девушку.

У нее зеленый пояс, зовут ее Юлией. Она кланяется мне, я кланяюсь в ответ. Выходит как-то по-дурацки, но я рад оказаться в паре с опытным человеком. Мы по-прежнему должны держаться за рукава друг друга и прыгать, но теперь уже поочередно поднимая то левую, то правую ногу, тоже в такт. Девушка все время смотрит мне прямо в глаза. Судя по ее сосредоточенности и зеленому поясу, именно так и надо делать, поэтому я тоже стараюсь прыгать, не отводя взгляда. Глаза у нее каре-зеленые или зелено-карие, сложно сказать точно. И я понимаю, что за последние несколько дней прикоснулся уже к двум девчонкам: к той светленькой малявке и теперь вот к Юлии — и что в последний раз такое было на дискотеке в шестом классе. Я совсем не понимаю, почему мы должны тут прыгать, но через некоторое время, когда у нас начинает получаться и мы поднимаем ноги поочередно и в такт, а я сосредоточенно удерживаю ее взгляд, приходит какое-то облегчение. Как будто это упражнение, пусть и дурацкое, освобождает от необходимости думать: просто делай то, что велено, просто выполняй указание.

Остаток тренировки мы проводим, стоя в разных позициях — оборонительных, как их называет Буссе, — и в определенном порядке выставляем перед собой руки и одну ногу. Еще мы странным образом ползаем по коврику, чуть не до мозолей натирая подъемы стоп, и пробуем несколько защитных приемов.

Я чаще всего оказываюсь в паре с Юлией. Когда мне удается верным приемом освободиться от «двухзапястного заднего захвата», она одобрительно хлопает меня по плечу.

— У тебя здорово получается, — хвалит она. Интересно, сколько ей лет?

В конце тренировки — тот же ритуал, что и в начале. Буссе выкрикивает команды на японском, а мы кланяемся сидя и стоя. Потом он произносит бодрое напутствие и приглашает прийти снова на следующий день.

— Увидимся завтра, — говорит Юлия, когда я сажусь на велосипед.

Письмо № 117

Твои глаза.

Иногда они превращались в две темные глубокие впадины.

Как будто взгляд обращался внутрь.

А за глазами — великая пустота.

Порой мне становилось страшно, что ты провалишься в эти бездны и исчезнешь.

Может быть, так и случилось?

Э.

6

Субботнее утро. На столе стоит готовый завтрак: отец заварил чай, достал йогурт, хлеб и прочее. Я не говорил ему, во сколько начинается тренировка, но он выведал сам. Когда-то он, кажется, хотел стать журналистом — и, наверное, из него вышел бы толк.

— Как все прошло вчера?

Ему так хочется услышать, что все было хорошо, что мне понравилось, что я нашел себе хобби, с мыслью о котором буду просыпаться каждое субботнее утро, что я окажусь в кругу людей, разделяющих мой интерес. Восходящая интонация выдает его надежды. Слышно, как он сдерживает рвение, изображая непринужденность.

— Ну… хорошо.

Ответ, конечно, не вполне удовлетворительный. К тому же, наверное, и не очень правдивый. Там, конечно, были каре-зеленые (или зелено-карие?) глаза. Но чувство нереальности все время отзывалось внутри ноющим отголоском. Об этом я, разумеется, говорить не буду. Говорить о чувстве нереальности в этой кухне, в этой квартире, в этой семье невозможно. И без того хватает странностей.

— Буссе — тренер?

— Да.

— Ну и как он?

— Он… наверное, хороший тренер.

Выйдя из подъезда, я вижу, как светленькая малявка по имени Эсмеральда-Анна отстегивает велосипед.

Взглянув на меня, она расплывается в широкой улыбке, глаза и губы смеются.

— Привет, Элиас! — радостно произносит она.

— Привет, — отвечаю я. В моем голосе нет и трети той радости.

— Ты куда?

Так теперь и будет, с ужасом думаю я. Угораздило же меня назвать свое имя. Стоило обратить на нее немного внимания, и она уже преследует меня, заговаривает при встрече.

Наши велосипеды пристегнуты рядом. Когда я наклоняюсь, чтобы вставить ключ в замок, наши головы оказываются в десяти сантиметрах друг от друга. Она глядит на меня сквозь белобрысые пряди, я смотрю на нее. Взгляд у нее ярко-голубой, не обращенный внутрь, а открытый и ясный. Под носом еле заметный след засохшей крови.

— Не могу отпереть замок. Поможешь?

Она спрашивает так прямо, так смело, как будто для меня само собой разумеется помогать ей. Я думал, такие малявки побаиваются парней моего возраста. Разве мамаши не учат их не заговаривать с лицами мужского пола старше двенадцати лет?

— Кажется, с ключом что-то не так, — говорит она, с силой пытаясь повернуть его в скважине. Белобрысые локоны свисают на лицо.

Я отодвигаю свой велосипед с тяжким вздохом. Можно подумать, я всю жизнь мечтал помочь малявке с засохшей кровью под носом. Ладно уж, на этот раз…

Вообще-то я не специалист по механике и в велосипедах особо не разбираюсь, но тут не надо быть техническим гением, и так все ясно.

— Замок надо смазать.

Она вопросительно смотрит на меня. Лицо у нее и вправду выразительное. Глаза, нос, рот — все недоуменно сморщилось.