Никто не видел Мандей

– И еще завтра нам нужно сходить в церковь, – добавила мама. – На тот случай, если ты забыла.

Я вздохнула.

– Нет, не забыла.

Мама хмыкнула.

– Может быть, она просто болеет… Не исключено, что в понедельник она примчится в школу с самого утра! Ты же ее знаешь.

Подумав об этом, я улыбнулась.

– Верно. В понедельник!

Понедельник был любимым днем недели у Мандей, и не только потому, что она была названа в честь него. Мандей любила этот день сам по себе. Она приходила в школу рано, как обычно, и сияла, словно солнышко, даже в разгар зимы, когда от холодного ветра склеивались ресницы.

Стояла у ворот, одетая в тонкое пальто и совершенно не подходящий по цвету шарф, ожидая, пока двери откроются.

– Почему ты так радуешься, приходя в школу? – ворчала я, тоскуя по своей теплой постели. – Никто не радуется школе. Особенно по понедельникам.

Она пожимала плечами.

– Я люблю школу.

Я закатывала глаза.

– Но школа не любит нас.

А она смеялась:

– Понедельники – самые лучшие дни! Разве ты не предвкушаешь начало новой недели? Это все равно что новая глава в книге. А самое лучшее – пусть даже в школе, мы можем снова быть вместе целый день, целую неделю.

Поэтому утром в понедельник я выпрыгнула из автобуса и стала ждать у ворот; в сумке у меня лежал ломтик маминого ананасового торта. Мандей любила мамину выпечку, и я была уверена: проболев так долго, она оценит сладкое угощение. Я ждала и ждала, пока не прозвенел звонок. Мандей так и не появилась.

Вернувшись домой, я снова позвонила Мандей, и автоответчик опять сообщил об ошибке. Я с криком бросила трубку на рычаг. Я не могла ошибиться! Мы дружили с Мандей целую вечность. Я знала ее лучше, чем себя: ее любимым цветом был розовый, она обожала крабовые ножки и кукурузу в початках, ненавидела опаздывать, и у нее была аллергия на арахис. Зная все это, я не могла игнорировать голос, звучащий у меня в голове.

Что-то было не так.

После

Я люблю грифельные пылинки, которые наточенный цветной карандаш оставляет за собой, проводя первую линию. Люблю звук, который он издает, касаясь страницы, когда я заполняю пустые поля. Первый мазок яркого цвета на безупречной белой странице, начало чего-то нового… Такое чувство, будто я занимаюсь только раскрашиванием с тех пор, как папа в какой-то статье прочитал, что это оказывает на меня терапевтическое воздействие. Здорово, что он перестал покупать детские раскраски и начал дарить мне другие, с более сложными и изящными рисунками. Геометрические и психоделические формы, мозаики, мандалы… В этом хаосе есть спокойствие, которого не видит большинство людей.

Я неспешно выбираю правильный оттенок. Есть четкое различие между барвинково-голубым и кобальтово-синим цветом. Оттенок должен быть правильным, иначе вся гармония рисунка будет разрушена.

Такой же разрушенной я чувствовала себя без Мандей.

– Разве тебе не нужно делать домашнее задание? – спросила мама, держа в руках охапку свежей стирки.

– Сегодня суббота, – с улыбкой ответила я, валяясь на диване с раскраской на коленях и наслаждаясь громкой музыкой. Я бы посмотрела телевизор, но папа еще не починил его. Наш телик стоял на двух старых корпусах от динамиков, и никто не трогал его черт знает сколько времени.

– Это не значит, что тебе не нужно делать домашнее задание, чтобы не заниматься этим завтра после церкви.

– Мам, мне просто… – Зазвонил телефон, и я спрыгнула с дивана. – Я возьму!

Мама отскочила с моего пути, когда я ринулась за телефонной трубкой.

– Алло? Алло!

– Алло, Клодия? Здравствуй, это сестра Бёрк из церкви. Как дела? Твоя мама дома?

Мое сердце сдулось быстрее, чем проколотый воздушный шарик.

– Здравствуйте, мисс Бёрк. Подождите секунду, она здесь, рядом.

Когда я передала маме трубку, мои руки бессильно повисли. Мама сочувственно улыбнулась мне.

– Ждешь кого-нибудь, Горошинка?

Я вздрогнула, покачав головой, и потопала обратно на свое место.

– Здравствуйте, сестра Бёрк, – произнесла мама, пристраивая корзину с бельем на бедро. – О, у нее все хорошо. Очень хорошо. Сейчас эта лентяйка валяется на диване, но все равно помолитесь за нее, ладно? А как у вас дела? И у Майки? Хорошо, хорошо… Значит, вы звоните насчет того заказа? Да, завтра вам доставят те пироги.

Мама развивала свое дело по приготовлению и доставке еды, которым занялась несколько лет назад. Людям нравились ее картофельные салаты, пироги с курицей и свиные ребрышки-барбекю.

– Черт… – Спеша поднять телефонную трубку, я ободрала себе ноготь. Пришлось бежать наверх, чтобы достать из органайзера жидкость для снятия лака. Мой органайзер – это что-то с чем-то. Назовите цвет – и я выдам его вам. Земляничное мокко, светлая мята, гранитно-серый… Я так хорошо умела красить ногти, что могла бы открыть собственный салон. Однажды я сказала об этом маме, и на следующий день она притащила мне кучу буклетов из соответствующего колледжа.

Этот цвет назывался «дьявольская слива» – глубокий матовый пурпурный оттенок, который я подчеркнула крошечными лавандовыми стразами; в цвет дневника, который Мандей в прошлом году подарила мне на Рождество. Он стоял нетронутый на полке рядом с телевизором. Это был странный подарок. Я имею в виду, Мандей знала, как сильно я ненавижу английский язык. А писать что-то за пределами школы было для меня настоящей пыткой. Но мне так много нужно было ей сказать, так много поведать! Не раздумывая, я открыла этот дневник. Сжимая ручку вспотевшими пальцами, попыталась накорябать несколько слов. Просто для того, чтобы ничего не забыть.

Дорогая Мандей!

Где ты? Бабужка купила мне новый ливчик. А у нас сейчаз один розмер груди, да?

За год до прежде

– О боже, поверить не могу, что так похолодало! И как будто всего за одну ночь. Посмотри, какая темень. Как это называется – переход на зимнее время? Когда он снова будет?

Мандей обернула шею толстым красным шарфом, дрожа в своей джинсовке. По правде говоря, это была моя куртка, которую я одолжила ей несколько месяцев назад. У Мандей не было куртки, да и вообще на ней моя джинсовка смотрелась лучше. Мы шли домой из школы, и проносящиеся мимо машины обдавали холодным ветром наши голые ноги. Пора было надевать теплые колготки.

– Подруга, ты меня вообще слушаешь? Ты слышала, что я сказала? Пастор хочет, чтобы я – я! – в это воскресенье зачитывала в церкви отрывок из Писания. Перед всеми людьми! Я не могу! Я все испорчу, опозорюсь, и тогда…

Взгляд Мандей смягчился, она почесала себя за косичкой «рыбий хвост» под красной банданой. Мандей могла заплести чьи угодно волосы так, что это смотрелось круто. Когда она оставалась у меня с ночевкой на выходные, то заплетала мои волосы так же, как свои, так что в школе мы выглядели, словно близняшки.