Ниоткуда с любовью

— Я…

— Когда ты мне хотел рассказать, что согласился помогать с поиском шкатулки лишь потому… — она вздохнула, — лишь потому, что моя сестра тебя об этом попросила?

— Полин. Послушай. — Расков выглядел по-настоящему растерянным. — Я же не мог тебе показать этого письма. Она сама мне написала его.

— Да, написала. Но никто тебя не заставлял со мной общаться. Мог бы и сказать, если тебе это не нравилось. Мог бы просто… не соглашаться! Я тебя за язык не тянула, и она тоже. Ты не хотел помогать мне, ты бы сделал, что угодно, чтобы не помогать мне, но Нина тебя попросила, и ты пошел на это. Какое потрясающее благородство!

— Это было не благородство! — вскипел Родион.

— А что же? А я еще думала, почему ты вообще на это пошел? Хотя у тебя на лице было все написано!

— Мы же все равно сталкивались постоянно!

— Но никто не заставлял тебя идти на поводу у моей сестры! И ты мог показать мне это письмо тогда же, когда приходил ко мне с тем письмом от Нины! Что тебя остановило?! — охрипшим голосом проговорила Полина.

— Я не знаю. Я просто подумал, что ты не захочешь этого знать или будешь думать, что я все это специально.

— Это было бы честно. — Отрезала Полька. — Но тебе же понадобилась помощь в опеке над Катькой, да? Рассказывать об этом кому-то еще — зачем, если под рукой человек, который все равно рядом живет и в курсе всего, относящегося к Бухте! Это отличный выход из ситуации. А таким образом ты пытался взять с меня долг! Ты помог мне, я — тебе, все логично.

— Вот это уже бред. Я тогда не знал про Катю!

— Ах, бред? — усмехнулась девушка. — Вот что я делаю здесь — вот это и есть настоящий бред! Я больше не хочу. И тебе… — она остановилась прямо перед Родионом. — Не нужно больше стараться и делать вид, что интересно со мной.

Она припечатала письмо к его рубашке и вышла из комнаты. В зале было тихо. Не играла музыка, не было звуков мультфильма, но Полина не хотела знать, что там с Катькой — подслушивает она или просто не мешает? Она выскочила на площадку и побежала по ступенькам вниз.

Когда-то давно Полька дружила с мальчиком. Под полуденным дневным солнцем, их дружба, основанная на серии детективов «черный котенок» и популярности жанра фэнтези, разрослась до размеров шикарной лавины. Лавина была такой всеобъемлющей и ослепляющей, что погребла под собой и самих друзей.

От дружбы той не осталось ничего. Она оказалась выжженной, затопленной, уничтоженной. Дружбы будто и не было. Так гордиться своими успехами может только ураган, оставляющий после себя пустую, чистую землю, на которой якобы можно воздвигнуть все, что угодно, включая и новый мир.

Горе лишь тем, кому удастся уцелеть после этого урагана. Их болезнь будет самым тяжелым клиническим случаем — воспоминания. От них нет лекарств, они напоминают о себе постоянно, даря лишь ощущения дискомфорта. На той земле уже ничего не построить — Полька понимала это абсолютно точно. Она была старожилом, она смогла выжить, и помнила все — и тот мир, что существовал когда-то, и выжженную пустошь, и постоянно, неотрывно, машинально сравнивала эти свои воспоминания с тем, что царило теперь. Новый мир казался ей пустыней, и она отдала бы все, чтобы променять его на свое прошлое.

Тогда все было не очень хорошо, а потом стало только хуже. Но тогда все было простым и понятным — чувства и отношения, слова и поступки. Тогда у фраз не было двойного дна, а жизнь казалась то плохой, то хорошей, но все же не пятнистой. А сейчас… могла ли она винить его, могла ли осуждать за то, что она сама прекратила их отношения пять лет назад, а теперь обижается, что он ничего не чувствует к ней?

Она не должна была обижаться на него за это. За то, что он так долго пытался и все никак не мог… но все же однажды забыл. Он забыл, какого цвета ее глаза и запах шоколадного пирога, царивший на площадке перед их квартирой; забыл, какой невнимательной она становилась, когда читала книгу и как рассеянно накручивала прядь волос на палец; забыл, что зиму она ненавидит и всегда с нетерпением ждет ее окончания; забыл, как прерывистые их дыхания сливались воедино, забыл, что озеро всегда показывало их лучшими, чем есть на самом деле, как после шторма в их доме всегда открывались все окна, — и это лучшее очищение, которое только может быть.

Нет, она не винила его за это. Она бы и сама все это забыла, если бы появилась такая возможность. Она винила себя. Винила за то, что посмела в него влюбиться, когда все уже было много лет как окончено.

XIV

Маша открывает глаза и видит море. Оно близко, как никогда близко и она может смотреть на него из окна. В принципе, ей даже не нужно выходить для этого на балкон, достаточно лишь сесть, выпрямив спину на огромной кровати, чтобы увидеть синее спокойное море и голубоватое блеклое небо, не нависающее над городом, а любовно накрывающее его.

Когда Маше хочется ощутить его аромат, его соленый привкус, она выходит на балкон и открывает пошире окна. Они и так раскрыты круглыми сутками, но Маша стремится открыть их еще шире, чтобы слиться с этим местом воедино.

Это была награда за десятилетнюю жизнь под самым боком у моря, но без моря перед глазами, а лишь с въедливым запахом рыбы под носом круглыми сутками.

Маша полюбила это место, но если бы кто-то сказал ей, что она сейчас живет в раю, она бы с досадой покачала головой и прожгла бы этого человека насмешливым взглядом.

Она не верила в рай на земле и ненавидела ставить диагнозы. А мысль, что она живет в раю на земле, была весьма диагностична. Она умела ценить то, что есть у нее сейчас, и в качестве мгновения это место было поистине прекрасно.

Маша спускается по крепким ступеням, проводя рукой по шершавым перилам, и оказывается в гостиной с высоким — на все стену — окном, которое тоже отражает широкий морской вид, весьма притягательный. Находятся даже безумцы, плескающиеся и веселящиеся в холодной воде.

Не дойдя до пола гостиной несколько шагов, Сурмина усаживается на приятные твердые ступени и откидывается назад. Из ниоткуда, из пространства этого дома появляется Олег и садится на ступени рядом с ней.

Рядом с ним она снова забывает, о чем думала, о чем размышляла всего минуту назад.

Это место, как Остров Развлечений в «Незнайке на луне», словно специально было создано Красовским для нее, чтобы она не тревожилась больше ни о чем и ни о ком, в том числе. Это был его план — хитроумный, никто не спорит, но она все равно в один момент разгадала его. И грустно было именно это, потому что ей совсем не хотелось анализировать то, от чего он ее оберегает.

В конце мая в городе окончательно установились солнечные дни, и Олег увез ее в это место, открыв ключами дверь в свой новый дом и будто специально демонстрируя их новую жизнь, вышедшую из «подполья» его старой квартиры. Он не оставил Машу там, закрыв дверь за прошлыми воспоминаниями, он забыл все, чтобы не забыть ее. О ней никогда так не заботились.

Первую неделю они, кажется, не выходили совсем, появляясь изредка на балконе или сидя на ступеньках дома и не имея никакого желания заступать за его границы. Потом в доме появились его друзья, и он наполнился шумом и светом, и Маша познакомилась с умным Реснянским и талантливым Черновым, и веселой общительной Никой, и сдержанной Настей. Все эти люди поселились в доме Олега, они были странно на него похожи и все же чем-то отличались — каждый по-своему. Они милостиво приняли Машу, и сделали это легко и тактично, правда, периодически она ловила на себе чей-то из них удивленный взгляд, будто она сильно расходилась с их представлениями. Сурмина и сама понимала, что отличается, что они перевидали явно не одну подружку Красовского, и сейчас удивлены так же, как и она. Об этом ей как-то сказала Ника, когда она помогала Маше готовить завтрак.