Ниоткуда с любовью

— Просто мне кажется, я что-то путаю… — с искренним недоумением посетовал Расков, затем перевел взгляд на Полину: — И что ты здесь делаешь?

— Родион! — отец и дочь действовали слаженно. Переглянулись и отвели взгляды. Андрей Валентинович первым нарушил молчание:

— Вообще-то Поля пришла к тебе.

— Да ладно сказки-то рассказывать! Знаю я эти визиты — уже обсудили мою заблудшую душу?

Полина молчала. Впервые ей не хотелось отвечать, язвить, острить, выкручиваться, выискивать его слабые места… В этом фарсе она больше не хотела участвовать.

Родион бросил сумку на стул.

— Корчит из себя мать Терезу… — он не договорил, резко осекся. Похоже, понял, что перегнул палку.

Полина встала, закинула в сумку телефон, а сумку повесила на плечо и шагнула к двери. Через секунду хлопнула дверь.

Отец и дочь тяжело вздохнули и разбрелись по своим делам.

Родион посмотрел вокруг, на себя в зеркало и едва удержался от того, чтобы парочку раз не стукнуться лбом об стену.

Как и все люди, Родион Расков ненавидел чувствовать себя виноватым, а именно так он и вынужден себя был чувствовать. Паршивее всего, что это перед Полиной-то! Перед ней быть виноватым почему-то особенно трудно. Вдобавок, отец многозначительно молчал, убирая посуду со стола, Катька тихо попивала свой чай перед телевизором, переключая каналы с выключенным звуком, и вообще, вся обстановочка царила напряженная и «со смыслом».

— Я пойду… пройдусь, — неожиданно отчитался он, подчеркнув голосом, что собирается именно пройтись, а не куда-то еще. Его родственники одинаково и с одинаковым выражением на лицах кивнули, подтвердив свое родство. А Катька еще и прибавила ехидно вслед:

– Топай-топай! — Черт побери, его разобщенная неуклюжая семейка объединилась, встав на сторону Полины! Докатились…

Он скатился по лестнице, выбежал на улицу, озираясь по сторонам и будто ожидая, что девушка сейчас выскочит на него из-за угла. Но в это предвечернее время двор был почти пуст, за исключением пары-тройки бабушек со своими внуками. Разумеется, Полина уже ушла.

Больше всего он этого и боялся. Того, что ему все же придется идти к ней домой. Тащиться, просить прощения, выслушивать язвительные замечания в свой адрес…

Избежать этого уже не получалось.

…Полина обнаружилась у своего подъезда — видимо, хотела скрыться сразу, но грузчики, вносящие мебель, загородили весь дверной проем, и она мялась, не зная, что предпринять.

Родион знал. Схватил ее за руку и не позволил сделать шага в открывшийся дверной проем.

— Полька.

— Да?

Он ошибся. Она, судя по всему, не собиралась убегать. Полина особо и не торопилась, как будто все — даже непрозвучавшие еще Родионовы извинения — были ей глубоко до лампочки. Родион хотел было что-то сказать, а потом заметил ее взгляд. Все было совсем не так, как он ожидал. Ей действительно не нужны были его оправдания. Впервые он почувствовал это так явно и так остро.

Все действительно было между ними в прошлом. Все эти слезы, ссоры, дружба и вражда, соперничество, братство, все проведенные у озера и в Затерянной Бухте дни и ночи, вся несостоявшаяся любовь. И то, что было сейчас — а было ли? — являлось лишь остатком тех незавершившихся отношений, которые они с таким трудом сейчас вымучивали из себя, поминая прошлые обиды и причины, заставившие их расстаться.

Полина больше не могла чувствовать на себе их груз, потому что, как бы они ни хорохорились друг перед другом и что бы ни говорили, даже этот остаток мучил сильнее, чем реальные отношения. Все было слишком неопределенно.

Слишком. В детстве он умел читать ее, как открытую книгу. Даже ее дерзкие замечания и оскорбления он мог предвидеть с точностью до интонации. Просто им нравилась их игра, она захватывала, и никто третий никогда не был нужен. Возможно, потому они и перестали общаться когда-то — ускользнуло то главное, что связывало их или наоборот, его стало слишком много. Так много, что голова, сердце, легкие, больше не могли это вынести. И когда сейчас они свалились друг на друга со своими жизнями, личностями, вполне сформированными, с годами, полными всего, далекого от них обоих, оказалось, что тот вечер у пруда под дождем ничего не расставил по местам и не поставил точки. Все «то» потонуло новыми событиями, лицами, забылось, как забывается кошмарный сон, вспоминаемый редкими холодными вечерами. И быть может, для того, чтобы забыть его, а может, чтобы вспомнить и расстаться с иллюзиями, с самой большой иллюзией своей жизни, Родион Расков притянул Полину к себе и поцеловал.

Чужое выражение ее всегда ярких голубых глаз ушло, сменившись бурей эмоций, оттенков и чувств от недоумения до холодной ярости. Цвет глаз поменял свой окрас, став, как всегда пронзительно синим в минуты волнения. Что-то знакомое плескалось в их глубине, но что именно опознать было трудно — непривычно, полузабыто. Она оттолкнула его и правильно сделала, потому что неизвестно до каких бы мыслей Родион Расков дошел в следующую минуту.

Мгновения, тянущиеся бесконечно, падающие тонкой струйкой в песочные часы, они смотрели друг на друга ошарашено и потрясенно. Полина вдруг ощутила небывалую усталость, длящуюся уже месяцы или даже больше, ломающую волю, как сломил ее обыкновенный поцелуй обыкновенного (пусть и привлекательного, в чем никто не сомневался) парня. И холодная ярость и отчуждение — ее, и его презрение и замкнутость — все ушло, даже иллюзии, от которых они оба мечтали избавиться.

В 20 лет нельзя быть уставшими друг от друга людьми, для этого нужны годы, долгие годы, побитые и потрескавшиеся, как пожелтевшие фотографии в старом рыжем чемодане на пыльном чердаке. Но сейчас им не хватало мужества даже начать все сначала или просто принять друг друга такими, как есть — с их изменениями (внутренними и внешними), обоюдной гордостью, с ушедшими годами, в которых они помимо воли винили друг друга (ведь это то, что нельзя вернуть никакими средствами).

— А когда-то мы были отличными недрузьями, — хрипло выдохнул Родион, отворачиваясь от Полины и ее глаз.

— Да, — фыркнула она мрачно. — Когда-то. В те несчастные несколько минут, в которые удалось убедить друг друга в этом.

— Минут? — присвистнул Расков. — Как бы не секунд. Но… правда в том, что мы как бы и являемся недрузьями. До сих пор.

— Недрузьями, которые целуют друг друга, — согласилась Полина.

— Недрузьями, которые распивают на кухне чаи с отцами недрузей, — подытожил Родион.

— Но если бы ты захотел и не превращался в быка, несущегося на красную тряпку, всякий раз, когда видишь меня, ты бы узнал, почему я сидела на твоей кухне. — Отрезала Полина.

— Правда? Жажду услышать, — он скрестил руки на груди, будто только и ждал момента, когда может накинуться на нее. Но Полина больше и правда не собиралась устраивать с ним бессмысленных словесных баталий.

Покачав головой, она двинулась к двери, бросив напоследок:

— Когда действительно захочешь услышать, я тебе расскажу.

— Ладно, прекрати! Я, правда, хочу узнать это. Правда, — повторил он, хотя и не был до конца уверен, что она не разыгрывает его.

Помедлив, она остановилась перед дверью и, держась за нее, повернулась:

— Я встретила сегодня твою сестру в Затерянной Бухте возле «корабля». Ничего не говорила твоему отцу, но, похоже… она там увязла уже серьезно. Собиралась проходить испытания.

Это была минута, когда Полина окончательно убедилась, что Родион не так эгоистичен и высокомерен, каким притворяется. С него вмиг слетел весь его неестественный налет, который она всегда ощущала очень ясно, даже до сих пор. Он мгновенно схватил ее за руку.

– Катька? В Затерянной Бухте?!

Полина молчала.