Нищета. Часть первая

— Крайне огорчен, дорогой граф, что не могу пойти вам навстречу, но…

— Как, черт побери? Вопреки нашей договоренности, вы хотите…

— Виноват, господин де ла Рош-Брюн, эта договоренность изложена в письменной форме, и, к сожалению, теперь мое дело — сторона. Как бы мы сейчас с вами ни порешили на словах, я уже не в состоянии что-либо изменить в подписанном вами документе, так как больше не являюсь вашим кредитором.

— Будьте любезны объясниться, господин Мадозе! Выражайтесь яснее! Мне не нравятся загадки, ответом на которые для меня служит слово «разорение», а для вас…

— А для меня?..

— Вероятно, слово «прибыль», сударь. Но сейчас не о вас речь. Соблаговолите сказать, почему я более не ваш должник и в чьи руки вы передали мой долг?

— Я перестал быть вашим кредитором потому, что, как вам известно, две недели назад купил поместье Понт-Эстрад с четырьмя фермами.

— Не знал об этом. Но при чем тут я?

— Очень даже при чем, сударь. Раз уж вы требуете у меня объяснений, то знайте, что это поместье со всеми угодьями продано мне с торгов за пятьсот двадцать две тысячи франков.

Названная сумма сама по себе была огромна; в Оверни же, где богачей немного, она казалась колоссальной. Услышав цифру, обе девушки широко раскрыли глаза. Мадозе, с радостью отметив произведенное впечатление, продолжал:

— Такой капитал не всегда найдется в сундуке мелкого собственника вроде меня. Пришлось доставать деньги любыми путями, и я, господин де ла Рош-Брюн, согласился за наличные деньги перевести ваш долг на имя того лица, которое мне порекомендовал нотариус. Вас должны были уведомить о переводе долга, но, очевидно, из-за небрежности нотариуса…

— И, по-видимому, этот человек, которому вы, не предупредив меня, передали право выгнать нас из Рош-Брюна, отказывается дать отсрочку? — заметил граф Поль, саркастически улыбнувшись.

— Да, отказывается.

Граф бессильно опустил руки. Наступило молчание. Его нарушила Валентина, обратившись к Мадозе.

— Значит, вы привезли нам весть о разорении и нищете?

— Возможно, мадемуазель. Все зависит от обстоятельств.

Снова воцарилось молчание.

— Правда, я ничего не понимаю в делах, — сказала наконец Валентина, — но мне кажется, сударь, что такому богатому человеку, как вы, нетрудно было бы занять где-нибудь недостающие двадцать тысяч!

Делец злорадно осклабился.

— Так вы думаете, — спросил он, пристально глядя на девушку, — что я мог бы их занять?

— Послушайте, Мадозе, — вмешался граф, — выложите карты на стол, прошу вас! Если вы позволили себе нарушить законы справедливости, отступиться от своего слова, стало быть, у вас есть причина. Вы хотите что-то от нас получить, собираетесь предложить какую-то сделку. Зная, как я дорожу Рош-Брюном, вы решили воспользоваться моею привязанностью к этим руинам, где покоится прах моих предков. Если я угадал, то скажите прямо о своих претензиях.

— Не оскорбляйте меня, полагая, что мною руководят низменные помыслы! Я докажу, что это не так. Единственное, чего я хочу, это быть полезным вам, если вы согласитесь принять мои услуги.

Граф покраснел, вспомнив, как он говорил своему кредитору, что может иметь с ним только деловые отношения.

— Следовательно, — спросил он, — вы хотите выручить нас из беды безвозмездно?

— Нет. Сейчас вы узнаете, какую цену я потребую за свою услугу.

Валентина посмотрела на Мадозе сурово, почти презрительно.

— Послушайте, — продолжал делец, как бы отвечая на взгляд девушки, — я не дворянин, и мне на каждом шагу дают это чувствовать. Для вас я лишь разбогатевший простолюдин. Буду называть вещи своими именами, не стану притворяться ни бескорыстным, ни движимым одной любовью. Итак, граф, буду откровенен: ваша знатность заставит людей больше уважать мои экю, а мои экю придадут вашей знатности новый блеск. У меня свыше миллиона; мне тридцать лет; я люблю мадемуазель Валентину и согласен жениться на ней без всякого другого приданого, кроме ваших долгов; я их уплачу в день заключения брачного контракта. Вас это устраивает, господин де ла Рош-Брюн?

Граф не ответил, погруженный в глубокое раздумье. Мадозе решил, что он размышляет, достаточно ли выгодно сделанное предложение, и поспешно добавил:

— В брачном контракте будет указано, что ваша дочь получила в приданое пятьсот тысяч франков; я дам вам расписку на эту сумму, восстановлю ваш замок и предоставлю вам, как моему тестю, право пожизненного пользования им.

— Вы поистине очень добры, — язвительно заметил граф Поль, — но… я отказываюсь!

— Как! — воскликнул удивленный Мадозе. — Вы отказываетесь? В вашем положении?!

— Даже будучи в моем положении, нельзя продавать свою дочь бесчестному человеку.

— Милостивый государь!

— Как ни обидна для вас эта истина, вам придется ее услышать. Между вами и дочерью графа Поля де ла Рош-Брюна лежит пропасть, через которую невозможно перекинуть мост, даже из золота.

— Смотрите, как бы я не заполнил эту пропасть вашими слезами!

— Вы угрожаете? Мне? В моем доме?

— Но, сударь, вы с упорством, достойным сожаления, оскорбляете меня в ответ на все, что я вам предлагаю.

— Я только говорю правду! Если она оскорбительна для вас, пеняйте на себя. Допустим, у вас миллион или даже два миллиона, но каким путем они вам достались? Может ли моя дочь принять от вас даже малую толику? Нет, нас разделяют не одни лишь дворянские грамоты, да и не так уж я ими дорожу.

— Это все, что вы скажете? Вы подумали о последствиях? Вы знаете, что вам грозит нищета?

— Мы, сударь, небогаты, это правда, но у нас осталась честь, и ее мы не продадим!

Граф поднялся и, повелительно указав дельцу на дверь, сел вновь.

— Тэк-с! — проговорил Мадозе, беря шляпу. — Сперва вы меня оскорбили, потом выгоняете. Тем лучше! Теперь я со спокойной душой могу объявить вам войну. Будем врагами, раз вы этого хотите. Чтобы осуществить свои намерения, я прибегнул к подставному лицу: это один из моих слуг. А потому не удивляйтесь, если послезавтра лакей явится вступить во владение вашим поместьем. Хоть вы и важный барон, вам все равно не достать суммы, необходимой, чтобы этому воспрепятствовать. Борьба между нами настолько неравна, что даже неловко ее начинать, и если бы вы захотели…