Нищие

Белякова вошла в образ этакой простушки: * Ну, может быть, мне так и сказать, мол, нет работы, ребенок голодный... * Дура!
– перебила её бабка.
– Кто тебе за это даст? Почти у всей Москвы дети голодные! Ты скажи, что у тебя туберкулез, старший ребенок уже умер, а младший только заболел. Говори, что и ты скоро помрешь, а младшенького ещё можно спасти. С этим текстом моя подруга работала. Только она теперь в Греции. * Как?
– только и нашла, что спросить Белякова. * Замуж вышла за грека. Вот и умотала. Так что, легенда свободная. Дарю! А работать, дорогая, мы будем с тобой в одной электричке. Завтра хватай ребенка, одежку я ему здесь подберу, и к половине восьмого утра подъезжай сюда, в Мытищи. Будешь отдавать мне половину выручки. Только, смотри, не виляй и без хитростей! И ещё учти - половину нужно отдавать ментам. Так что, будешь отдавать мне все, а я тебе уже сама начислю зарплату.

Белякова согласно кивала. Но её подмывало спросить о главном: каков же будет её дневной заработок? * А вы сами, сколько получаете? поинтересовалась она.

Старуха не обиделась, но и не назвала точной цифры. * Я тебе так скажу: сколько я получала штукатуром - с этой работой даже сравнивать смешно. Деньги хорошие. Когда-то у меня было в сберкассе три тысячи рублей - всю жизнь их копила. Они, как сама знаешь, быстро обесценились. Словно сгорели. На работе тоже меня сократили - старая уже была. Так что, нищей я и правда считалась. Это теперь я могу, к примеру, норковую шубу себе купить или в любой ресторан завалиться. Но при деньгах надо голову на плечах иметь. У тех, кто выпить любит, - вся выручка и уходит на водку. Глядишь, через месяц-другой и подавать почти перестают. Благодетель, он ведь синюшек не любит.

Конечно, ни на какую встречу на другое утро Белякова не пошла, но глубоко задумалась о том, что многие люди буквально паразитируют на нищенстве. Ощутив вкус легких денег, многие даже увольняются с работы и, облачившись в бутафорские одежды, выходят на промысел.

Теперь она, Маргарита Павловна, была бы не против, если бы вновь начала действовать статья, карающая за тунеядство и бродяжничество. Пусть направленная наперекор свободе. Но, бомжачья свобода-то была мнимой. Да и приводила эта свобода не к процветанию, а к деградации слабой личности. Статьи же в газете "Милосердие" поддерживали нищенское братство, и создавалось впечатление, что сотрудники газеты во главе с редактором даже вовсе не хотели, чтобы сами нищие выбрались из грязи.

В статьях звучал лишь призыв, чтобы им, нищим, больше помогали, чтобы их не трогала милиция, чтобы каждый привлекался для санэпидемобработки только по собственной воле и желанию.

Вот и в последнем номере смысл статьи сводился к тому, что наша страна, как и вся Европа, подписала Международную конвенцию о правах человека, и что в результате этого акта была отменена двести девятая. И автор призывал не законопослушных граждан города, а бомжей и нищих жить так, как им хочется. При этом смаковал прелести бездомной жизни, ностальгировал по горьковским ночлежкам. Он с гневом обрушивался на тех, кто распихивал "свободный народ" по приемникам и распределителям, принудительным санитарным приютам для больных, вытаскивал бомжей из канализационных колодцев, подвалов, спускал с крыш. И тогда они, нищие, сами смогут прокормиться и позаботиться о себе.

Но вот чего не могла понять Маргарита Павловна, так это того, как газета с названием "Милосердие" с завидной четкостью и регулярностью, причем тайно, попадает ей не стол. Она вспомнила, что видела эту же газету в приемной префекта и даже у некоторых чиновников из мэрии.

В это утро, прикрыв дверь в свой кабинет и сев за стол, она вновь под рукой увидела свежий номер "Милосердия". Перевернула газету, отпечатанную на одном листочке, но цифры, обозначающей тираж, в выходных данных так и не нашла. Не указывала редакция, в какой типографии была отпечатана сея листовка, называемая газетой, отсутствовал лицензионный номер Комитета по печати.

"Очень странная газета, - в который раз подумала Маргарита Павловна. Конечно, если журналисты действительно проявляют бескорыстную заботу о нищих, то редакции нужно помочь. Но только, какая корысть может быть в помощи нищим?" Этого Маргарита Павловна понять не могла. Тем более что редактор никогда не изъявлял желания распределять гуманитарную помощь продукты, медикаменты, одежду.

Она ничего не понимала. Она сомневалась в существовании целого редакционного коллектива. Все статьи и заметки были написаны в одном стиле. А она знала, что не может быть двух одинаковых способов письма, так же как не может быть двух в точности похожих друг на друга людей.

Нет, конечно, она, не откладывая в долгий ящик, посетит и редактора, и сотрудников газеты, если таковые имеются. Только перед этим хорошо было бы справиться о личности самой Татьяны Сергеевны...

Ее рука непроизвольно потянулась к телефонному аппарату: * Приемная начальника отделения милиции... * Это Белякова из префектуры округа, а Бурдаков на месте? * Секундочку, сейчас соединю. * Здравствуй, Марго! услышала она знакомый ещё с первого курса института голос. * Привет, Миша. Ты не хочешь вспомнить давние времена и пригласить меня на свидание? * Марго-Марго, - с грустью воспоминаний ответил голос в трубке.

– Ты издеваешься и, как прежде, насилуешь мое сердце. Да я прямо сейчас готов, как мальчишка, бежать к тебе или в Сокольники на наше место. * Миша, неужели это было так давно? * Вчера это было, Марго, ещё вчера... * Ладно, как-нибудь посидим в ресторанчике, выпьем по рюмочке коньяка и до мелочей покопаемся в былом. * Ну вот, сначала обнадежила, а потом сразу "как-нибудь", - обиделся начальник отделения милиции. * Я могу, Миша, и сегодня к тебе приехать. Но - по делу. * Ну вот, совсем осадила, - сказал он иронично и перешел, как ей и хотелось, на деловой тон.
– Ты мне скажи, что за вопрос тебя волнует, мы его проработаем и, чтобы ты не теряла времени, скажем, когда приехать. А может быть, и сразу дадим исчерпывающую информацию. * Хорошо. Меня интересует редактор и сотрудники газеты "Милосердие". Кто такая Татьяна Сергеевна Афонина? И вообще как появилась эта газета? Каков тираж? Я бы не напрягала тебя и обратилась бы в Комитет по печати, но в выходных данных не видно, чтобы газета прошла соответствующую регистрацию. Ты сам-то слышал о такой газете? * Даже получаю, - последовал рассеянный ответ, - но, к сожалению, ни разу не читал. Об инвалидах что-нибудь? * Скорее всего, о бомжах и попрошайках, которых у тебя в районе развелось видимо-невидимо. * Ну вот, Марго, начали за здравие, а кончили за упокой. Можно подумать, что ты в другом округе работаешь. Ты что, позвонила, чтобы с меня стружку снимать?

Она уловила в его голосе знакомые нотки строптивости и неповиновения, те черты его характера, которые были ей так знакомы с беззаботной юности, когда они любили друг друга, но и не уступали при ссорах ни в чем. Тогда он, как и сейчас, вставал в позу непокорности и отчуждения. Она поспешила его успокоить: * Нет, Миша. Никто с тебя стружку снимать не собирается. Но меня действительно интересует количество бомжей и нищих в нашем районе, а также личность редактора газеты "Милосердие". * Заказ принят, - сказал он холодно.
– Можете, Маргарита Павловна, подъезжать через пару часиков, все данные возьмете у дежурного... * Миша...
– с укоризной в голосе сказала она, как и раньше, когда в её планы не входили ссоры, и когда она была им неправильно понята. * Ну, о чем разговор, заходи, конечно, ко мне. Кофейку попьем. Я действительно пустил нищенский вопрос на самотек. Просветим друг друга в том, что нам известно.

Он смягчился и говорил уже с ней прежним добрым голосом. И ей было приятно вспомнить свой роман с Мишкой Бурдаковым, который длился на протяжении трех курсов в Юридическом институте, где они учились. Возможно, они б несли свою любовь и дальше, но Мишка перешел на заочное отделение и устроился младшим опером в отделение милиции. У него совершенно не стало свободного времени, и потому их встречи и набеги в Сокольники становились все более редкими. А потом Мишку направили за девяносто километров в подмосковный городок, где он, студент-заочник, не имеющий диплома, был утвержден в должности начальника отдела по борьбе с бандитизмом. Она же успешно сдала выпускные экзамены и получила должность юриста-эксперта на заводе шампанских вин. И они полностью потеряли друг друга из поля зрения.

Когда же её, Маргариту Белякову, пригласили работать в префектуру, она уже оставила должность юрисконсульта в крупном министерстве. Работа юриста в течение пятнадцати лет приелась, и ей захотелось попробовать себя на новом месте. И когда в префектуре она в новой должности пришла на совещание руководителей округа, увидела его, Мишку Бурдакова, в ранге начальника управления. И, честно говоря, в тот вечер, до конца совещания была рассеянной и отрешенной, забыв, по какому случаю находится в огромном зале, где все с деловыми лицами слушают доклады, о чем-то спорят, выражают свое доверие и недоверие. Их взгляды несколько раз встречались, и она точно могла сказать, что в его сердце возник тот же самый переполох, который не позволял ни ей, ни ему вникнуть в ход проходившего совещания.

После окончания совещания они долго держали друг друга за руки и поедали глазами. Но смогли произнести только дежурные фразы. Его ожидала оперативная машина, и они договорились оставить основную беседу "кто и как" на потом. Но этого самого "потом" так больше и не представилось. То ли он не хотел звонить, то ли действительно был слишком занят.

...Она надела пальто, бросила взгляд в окно - тучи со всех сторон набегали на Москву. Подняла воротник, готовая к неожиданностям, и покинула кабинет. Она ехала на свидание. И пусть кто-то считает, что оно деловое.