Нить, сотканная из тьмы

— Понимаете, он хотел изгнать духа, в результате чего оказался в больнице. Жизнь ему спасли, но он по-прежнему был в лапах духа-маньяка. Прежние дурные привычки вернулись, и юношу объявили душевнобольным. Полагаю, ныне он пребывает в сумасшедшем доме. Бедняга! А ведь все могло обернуться совсем иначе — вы понимаете? — если б только он искал близких себе людей, кто дал бы ему разумный совет...

На последних словах мистер Хитер понизил голос и посмотрел на меня весьма многозначительно — полагаю, он догадался, что я имела в виду Селину Дауэс, поскольку так ею заинтересовалась в свой прошлый визит. Мы помолчали. Казалось, мистер Хитер ждет, чтобы я заговорила. Но я не успела — нам помешала мисс Кислингбери, которая возникла в дверях читальни и позвала коллегу.

— Сию секунду, мисс Кислингбери! — откликнулся мистер Хитер и, накрыв мою руку своей, прошептал: — Мне бы хотелось продолжить наш разговор. А вам? Непременно приходите еще, ладно? И хорошо бы, когда я поменьше занят.

Мне тоже не хотелось с ним расставаться. Было бы интересно узнать, что он думает о Селине и каково ей неизбежно видеть упомянутый им красный цвет. Я знаю, она страшилась, но была счастлива, о чем сама говорила: дескать, нашлись мудрые друзья, которые ее направляли и огранили ее дар, чтобы сделать его «редкостным».

Так она считала. Но кто у нее был на самом деле? Тетка, перевернувшая ее жизнь. Миссис Бринк, приводившая в Сайденхем чужаков, которые сажали ее за штору и украшали бархоткой с бечевкой; та самая миссис Бринк, что оберегала ее ради своей матери, превратив в находку для Питера Квика.

Но что же он с ней сотворил или к чему подтолкнул, что привело ее в Миллбанк?

И кто теперь ее хранители? Мисс Хэксби, мисс Ридли, мисс Крейвен. Во всей тюрьме ни единой доброй души, кроме мягкой миссис Джелф.

Из-за двери доносились голоса мистера Хитера, мисс Кислингбери и какого-то посетителя, но в читальню никто не входил. Я так и стояла возле шкафа и теперь нагнулась, чтобы еще раз посмотреть на слепки. Рука Питера Квика по-прежнему лежала на нижней полке, прижавшись к стеклу тупорылыми распухшими пальцами. В прошлый раз она казалась монолитом, но сегодня я смотрела чуть сбоку, со стороны, где заканчивалось восковое запястье, и видела, что рука полая. На внутренней стороне желтоватого слепка отчетливо пропечатались линии и узоры ладони, ямки от фаланг пальцев.

Рука, запомнившаяся как твердая, крепкая отливка, больше походила на этакую перчатку. Казалось, ее бросили на полку секунду назад и она еще хранит тепло выронивших ее пальцев... В пустой комнате мне вдруг стало жутковато. Я вышла из читальни и отправилась домой.

Сейчас у нас Стивен; он разговаривает с матерью — я слышу его громкий и весьма раздраженный голос. Завтра ему предстояло выступать в суде, но клиент сбежал во Францию, и теперь полиции его не достать. Стивен лишается дела и гонорара... Вот опять доносится его голос, еще громче.

Интересно, почему мужской голос всегда так отчетлив, а женский так легко приглушить?

24 ноября 1874 года

Ездила к Селине в Миллбанк. Сначала я навестила пару других узниц и сделала вид, что записываю кое-что из их рассказов, а затем наконец пришла к ней, и она сразу спросила, понравились ли мне цветы. Ей хотелось, чтобы они напоминали мне об Италии и тепле.

— Их принесли духи, — сказала она. — Простоят месяц и не завянут.

Цветы меня напугали, призналась я.

Я провела у нее полчаса. Потом в коридоре хлопнула дверь, раздались шаги, и Селина шепнула: мисс Ридли; я подошла к решетке и кивнула проходившей надзирательнице, чтобы выпустила меня. Я держалась очень сухо и лишь сказала:

— Прощайте, Дауэс.

Лицо Селины выражало покорность; она сложила перед собой руки, сделала книксен и ответила:

— До свиданья, мисс Приор.

Я понимала, что все это для матроны.

Мисс Ридли запирала решетку. Я смотрела на ключ, неподатливо проворачивавшийся в скважине, и мечтала, чтобы он оказался у меня.

2 апреля 1873 года

Питер потребовал, чтобы меня привязывали. Нынче я ощутила его ужасно тяжелую руку, а потом он вышел за штору и сказал:

— Я не смогу являться, если не выполню возложенную на меня задачу. Вам известно, что я послан в подтверждение истинности спиритизма. В сем граде есть маловеры, кои сомневаются в существовании духов. Они насмехаются над нашими посредниками и считают, будто те, покинув будуар, сами разгуливают среди вас в личине духа. Мы не можем являться, когда есть подобные сомненья и неверие.

Я услышала голос миссис Бринк:

— Здесь нет маловеров, Питер, ты можешь приходить к нам, как и раньше.

— Нет, нужно кое-что сделать. Смотрите, а потом разнесите весть об увиденном, и тогда, может быть, неверующие обретут веру, — ответил Питер и медленно отдернул штору...

Прежде он никогда этого не делал. Я была в глубоком трансе, но чувствовала, что круг на меня смотрит.

— Вы ее видите? — спросила одна дама, а другая ответила:

— Вижу ее контур на стуле.

Питер сказал:

— Когда я здесь, ваши взгляды причиняют посреднику боль. Но я иду на это, дабы отринуть сомнения, и даже готов устроить проверку. Откройте ящик стола и подайте мне то, что в нем найдете.

Я услышала скрип выдвигаемого ящика, а затем чей-то голос:

— Здесь веревки.

— Давайте сюда, — приказал Питер. Он привязал меня к стулу и сказал: — Вот так делать на каждом сеансе. Не привяжете — не явлюсь.

Он связал мне запястья и лодыжки, надел повязку на глаза и вернулся в комнату; я услышала скрежет стула и голос духа:

— Пошли со мной.

Он подвел ко мне даму по имени мисс д'Эстер.

— Видите, что посредник привязан? Потрогайте и скажите, крепки ли вязки. Снимите перчатку.

Я услышала шорох перчатки, а затем почувствовала прикосновение горячей руки, которую направлял Питер.

— Она дрожит! — воскликнула мисс д'Эстер.

— Я делаю это для ее же блага, — сказал Питер. Он отправил даму на место, нагнулся ко мне и шепнул: — Все это ради тебя.

— Понимаю, Питер.

— Я — твоя сила.