Ниже бездны, выше облаков
Шрифт:
Не ожидал…
– Димка, чего тебе каждый день ко мне бегать? – спросила мать. – Живи здесь. В твоей комнате никто ничего не трогал, даже не заходил. А то мотаешься в такую даль. Смотри, какой худой стал.
Но вернуться к матери я не мог. Бабка в последнее время тоже маялась то с сердцем, то с давлением. А опасаясь, что я всё-таки перееду от неё, и вовсе расклеилась. Вот и приходилось метаться туда-сюда: утром в школу, потом домой к бабке, потом к матери (а это полтора часа в один конец и две пересадки), вечером назад. В общем, хоть разорвись. Ещё и Анита психовала, мол, забросил её совсем, видимся только на переменах и чуть-чуть после уроков.
Мы и правда с ней стали встречаться гораздо реже. Вернее, встречались-то, конечно, ежедневно, в школе, на переменах, после занятий, пока я её
То есть ссорилась она, практически без моего участия. Я только скажу: «Нет, сегодня не могу. Да, опять не могу». И всё, понеслось: «Ты только и делаешь, что разные поводы ищешь, чтобы никуда со мной не ходить! В прошлом месяце у тебя то денег не было, то бабушка болела, то ещё какая-нибудь фигня. Теперь у тебя каждый день одно и то же – мама, мама, мама… Сколько можно?! Ты такой молодец у нас, обо всех заботишься, а я всё время побоку. Ты вчера меня даже с Днём святого Валентина забыл поздравить! Тебе вообще на меня плевать. А мне что же, прикажешь дома сидеть как дуре, дожидаться, когда ты соизволишь вспомнить про меня? Ну уж нет! Я не косая-кривая уродина. Тебе ничего не надо – найдутся и другие».
«Да пожалуйста», – отвечал я ей.
Ну а что тут скажешь?
Правда, на другой день мы опять мирились. Анита подойдёт, улыбнётся своей коронной улыбочкой: «Я там тебе вчера лишнего сказала, сорри. Мир?» Неделя в таком режиме – и я вообще перестал реагировать на её слова.
Бабка тоже ворчала:
– Мамаша твоя – живучая, как кошка. Ничего с ней не случится. Сразу не загнулась, а теперь и подавно оклемается. Так что нечего к ней бегать каждый день. А то опять из школы вылетишь за прогулы да за двойки. Учти, я такого позора второй раз не переживу. У меня и так моторчик сдаёт.
Всей правды бабка не знала. Я наврал ей, что у матери язва. Не хотел тревожить – из-за «моторчика». Может, и зря. Тогда бы она наверняка не была столь категорична и к матери бы отнеслась лучше. Хотя кто их разберёт…
Ну а на школу мне и правда было наплевать. Ходил только поприсутствовать, и то выборочно. Но так, скорее всего, было бы и при любых других обстоятельствах. Однако, раз уж бабка мое пофигистское отношение к учёбе списывала на излишнюю заботу о больной матери, почему бы не воспользоваться? В конце концов, такой мотив выглядит более благородно, чем банальная лень.
– Не бегал бы, – огрызался я, – если бы вы общались с матерью, как все нормальные люди.
На этом бабка заводилась и вываливала на меня все свои многолетние обиды:
– Да знаешь ли ты, что твоя мать вытворяла, когда была даже младше тебя? Деньги у меня из кошелька таскала. Могла всю ночь где-то шататься, а под утро пьяной прийти. В пятнадцать лет из дома сбежала. Я бегала её искала по всяким притонам. Морги, больницы обзвонила. А оказалось, она у взрослого мужика все эти дни преспокойно жила. А я ведь всё для неё делала. С институтом договорилась бы. Думала, после школы к нам пойдёт, выучится, специальность хорошую получит. Но нет, лучше перед пьяными задом крутить! А когда моя мать умерла и ей свою квартиру оставила, думаешь, что она сделала? Выгнала меня!
Я пришла к ней поговорить. А она чуть с лестницы родную мать не спустила, матом орала на весь подъезд. Никогда, до самой смерти не забуду этот срам.
Послушаешь бабку, так мать и точно была оторвой, но… Хотелось что-то возразить, а нечего. Потому и продолжал бегать меж двух домов… меж двух огней – мать тоже любила бабке косточки перемыть. Тем более у неё на руках такой козырь был – бабка меня не хотела.
– Отняла у меня сына, старая ведьма. Вцепилась когтями. Привязала к себе своими болячками. Не удивлюсь, если она всё придумала. А сама-то против ребёночка была. Всё помню – как сюда прибегала, как требовала, чтобы я на аборт шла. И такое меня зло взяло, что прогнала её. А теперь ты ей вдруг понадобился. Поди боится на старости лет одна остаться. Стакан воды и всякое такое… Ты смотри, Димка, она сначала пирожками кормит, а потом заставляет плясать под свою дудку. В свой задрипанный институт она тебя ещё не заманивала?
Вся эта беготня
и их взаимные нападки замотали меня вконец. Одно хорошо – мать действительно шла на поправку на удивление быстро.10. Таня
«Пр описка»
С прошлого года так повелось, что выходные мы проводили вместе с Ольгой, Женькой, Антоном и Эдиком. Это была инициатива Запеваловой. Ей вообще дома не сиделось, вот она и нас следом за собой всюду таскала.
Обычно мы ходили в кафе Лопырёва-старшего. Но тот, видимо, подсчитал доходы-расходы и запретил Эдику водить туда друзей – мы ведь там не платили. Не из наглости – Эдик сам так захотел, да нам и счёт не выставляли. Но в этом году лавочка прикрылась и чаще всего мы стали собираться у Ольги Лукьянчиковой. Мать у неё вечно в делах, отца не было и нет, так что квартира почти всегда пустует. К тому же Ольга умеет готовить, не так, конечно, вкусно, как, например, моя мама, но тоже ничего. Иногда, а точнее, пару раз, она доставала из закромов своей матери вино. Мы с Женькой даже пробовать не захотели, а Ольга и мальчишки оба раза не только пробовали, но и хорошенько выпивали. И вели себя потом по-дурацки. Бородин становился чересчур разговорчивым и доставал своей заумной болтовнёй на темы, которые никому не интересны. Вроде: «Вы представляете, на Марсе обнаружили в почве уникальное вещество. Провели анализы, и оказалось, что это сплав! Это ведь доказывает, что некогда там существовала жизнь! И не просто жизнь. Там была цивилизация! Это же так интересно! Я фанатею, когда думаю об этом». Бородин вообще сдвинут на фантастике, космосе и прочей ерунде и думает, наверное, что другие тоже должны всем этим восторгаться. Правда, обычно он держит себя в руках и не навязывается, но вот выпьет чуть, и начинается: миры, галактики, роботы, сверхлюди… Тоска! Причём оба раза как будто персонально мне рассказывал, так что не слушать вроде как было неудобно.
Лопырёв (впрочем, с ним-то как раз ничего необычного не было) хвастался новыми шмотками, навороченными гаджетами и прочей фигнёй – можно подумать, мы сами из леса вышли и ничего такого в жизни не видели. Но вот кто действительно выкидывал фокусы – так это Ольга. Она прямо липла к Бородину! Слушала его занудные речи и млела. А то вдруг прижималась к нему или наглаживала.
Потом, на другой день, мы с Женькой её подкалывали, но она категорически отрицала, что приставала к Антону. Говорила, что даже в мыслях ничего подобного не было, что она просто «общалась». Бородин смущался ничуть не меньше и с тех пор, по-моему, придумывал разные отговорки, только чтобы к Ольге не идти.
Я тоже была не в большом восторге от этих посиделок у Лукьянчиковой, и прежде и теперь. Теперь – особенно. Мне и в школе общества Запеваловой хватало за глаза и совсем не хотелось тратить на неё ещё и единственный в неделю выходной. Поэтому я, как и Бородин, в последнее время находила всевозможные отговорки, только чтобы остаться дома. С появлением Димы мне действительно лишний раз из дома выходить не хочется. Почему – не знаю. А уж тем более проводить время в компании, где к нему относятся так враждебно и говорят о нём одни гадости. В минувшее воскресенье, когда я снова отказалась, Женька даже вскипела, но я всё равно не поддалась. Зато в эти выходные отвертеться уже не удалось: Запевалова настояла, чтобы мы все обязательно пришли к Ольге.
Вечером позвонил Бородин, спросил, пойду ли я. Сказала, что да, видимо, придётся. Бородин понимающе усмехнулся и ответил, что тогда и он пойдёт. Раньше я бы весь вечер думала, почему он так сказал, словно готов идти туда только из-за меня. А теперь мне было плевать. Мне было интересно лишь то, что имело хоть какое-то отношение к Диме, а всё остальное меня вообще нисколько не волновало.
К Лукьянчиковой шла с нулевым настроением. Хотя теперь это моё обычное состояние. А она между тем приготовилась так, будто у нас какой-то праздник намечался: салатики, бутерброды с икрой, мясо, фрукты. Прямо пир горой. И сама принарядилась, накрасилась, кудри накрутила. Не то что я. Когда мне на душе плохо, я даже в зеркало на себя боюсь смотреть. Хотя здесь и не для кого стараться выглядеть хорошо. Я пришла первой, немного раньше, чем условились. Ольга наносила последние штрихи. К вечернему платью надела туфли на каблуках, на мой взгляд, это было лишним: и не шло ей, и вообще – к чему столько шика для обычных воскресных посиделок? Ольга, наверное, заметив моё кислое выражение, спросила: