No Logo. Люди против брэндов

Аргументация здесь примерно следующая: разумеется, компании должны платить налоги и строго исполнять законы страны, но вот в данном отдельном случае, на данном конкретном участке земли, на данный небольшой отрезок времени — сделаем исключение ради будущего процветания. Таким образом, ЗЭП находятся как бы «в скобках» — юридических и экономических, — отделяющих их от остальной страны. Например, зона Кавите находится под исключительной юрисдикцией Филиппинского федерального департамента труда и промышленности; местная полиция и муниципальные власти не имеют права даже пересекать ее границы. Ряды заграждений служат двоякой цели: не подпускать народ к дорогостоящему добру, производимому в зоне, и, самое главное, не позволять стране знать, что именно происходит внутри.

Поскольку такие лакомые сделки предлагают с тем, чтобы соблазнять «ласточек», стены вокруг зоны служат укреплению представлений о том, что происходящее внутри лишь временно, а то и вообще не происходит. Такое коллективное отрицание реальности особенно важно в коммунистических странах, где зоны являют собой присущие самому что ни на есть Дикому Западу бесчеловечные формы капитализма: на самом деле ничего этого не происходит, нет-нет, только не здесь, не в нашей стране, где находящееся у власти правительство утверждает, что капитал — это зло, где пролетариат властвует безраздельно. В своей книге Losing Control? («Теряем контроль?») Саския Сассен пишет, что свободные экономические зоны являются частью процесса разделения наций, так как «некий реальный участок страны становится денационализированным». Не важно, что границы этих «только временных», денационализированных участков, где «ничего такого не происходит», постоянно расширяются и включают в себя все большую часть населения страны. 27 миллионов человек по всему миру ныне живут и работают «в скобках», и эти скобки не то что не устраняются, а прямо на глазах расширяются.

По злой иронии, каждый новый стимул, подкидываемый правительствами для приманки транснациональных корпораций, только подкрепляет ощущение того, что эти компании — экономические туристы, а не долгосрочные инвесторы и партнеры. Это классический порочный круг: в попытке уничтожить нищету правительства предлагают все больше экономических стимулов; но после этого ЗЭП приходится ограждать, как лепрозории, и чем больше их ограждают, тем больше эти заводы и фабрики выглядят так, как будто существуют в мире, совершенно отдельном от страны-хозяйки, а вне зоны нищета становится все более отчаянной. В Кавите зона — это нечто вроде футуристического индустриального пригорода, где все приведено в порядок: рабочие носят форму, трава подстрижена, фабрики устроены по образцу воинских частей. По всей территории висят аккуратные плакаты, поучающие рабочих «Содержать зону в чистоте» и «Содействовать миру и прогрессу на Филиппинах». Но выйди за ворота, и иллюзия лопается.

Если бы не потоки рабочих в начале и конце смены, вы бы никогда не узнали, что городок Розарио дает пристанище более чем двум сотням фабрик и заводов. Дороги отвратительны, питьевой воды не хватает, улицы завалены мусором.

Многие рабочие живут в барачных поселках на окраине города или в близлежащих деревнях. Другие, в частности, самые молодые, ютятся в общежитиях, этом нагромождении цементных бункеров, отделенных от анклава зоны одной только толстой стеной. На самом деле это бывшая ферма, и некоторые комнаты в ней, по словам рабочих, — реальные свинарники с накинутыми на них крышами.

Филиппинский опыт «индустриализации в скобках» ни в коей мере не уникален. Нынешнее всеобщее помешательство на модели ЗЭП вызвано успехом так называемой экономики «азиатских тигров», в частности, экономики Южной Кореи и Тайваня. Когда свободные экономические зоны были лишь в небольшом числе стран, в том числе в Южной Корее и на Тайване, заработная плата там стабильно росла, действительно осуществлялась передача современных технологий, постепенно вводились налоги. Но, как не упускают отметить критики зон, конкуренция в глобальной экономике стала гораздо жестче с тех пор, как эти страны совершили переход от низкооплачиваемых отраслей к отраслям, требующим более высокой квалификации. Ныне, когда семьдесят стран соревнуются за вкладываемые в свободные экономические зоны доллары, стимулы для заманивания инвесторов множатся, а заработная плата и условия труда становятся заложниками угрозы их ухода из страны. Кончается все тем, что целые страны превращаются в индустриальные трущобы и трудовые гетто с нищенской заработной платой, и конца этому не видать. Президент Кубы Фидель Кастро, выступая на праздновании пятидесятилетия Всемирной торговой организации в мае 1998 года, прогремел над головами лидеров мировых держав: «На что мы будем жить?… Какое промышленное производство останется нам? Только низкотехнологичное, трудоемкое и ядовитое? Может быть, они хотят превратить весь „третий мир“ в огромную свободную экономическую зону, набитую сборочными цехами, которые даже не платят налогов?».

При всей мерзости ситуации в Кавите, она и близко не сравнима с положением в Шри-Ланке, где длительные налоговые каникулы приводят к тому, что города даже не в состоянии обеспечить рабочих ЗЭП общественным транспортом. Дороги, по которым они ходят на работу и с работы, темны и опасны, потому что денег на освещение нет. Комнаты в общежитиях переполнены настолько, что спальные места очерчены на полу белой краской — спальни, по наблюдению одного журналиста, «похожи на автомобильную стоянку».

Сомнительная честь быть мэром Розарио выпала Хозе Рикафренте. Мы беседовали с ним в его маленьком кабинете, а за дверями ждала очередь людей, пришедших со своими проблемами. Когда-то скромная рыбацкая деревня, ставшая теперь городком, имеет самые высокие на Филиппинах показатели инвестиций на душу населения — и все благодаря зоне Кавите, — но у него нет средств даже на то, чтобы навести в городе порядок, исчезнувший с приходом новых фабрик и заводов. На Розарио разом навалились все проблемы и трудности индустриализации — загрязнение окружающей среды, стремительно растущее число рабочих-мигрантов, рост преступности, реки промышленных отходов — и никаких преимуществ. По оценкам федерального правительства, не более 30% из 207 расположенных на зоне фабрик и заводов платят хоть какие-то налоги, но и эти низкие цифры все подвергают сомнению. Мэр говорит, что многим компаниям продляют их «налоговые каникулы», или они закрываются и снова открываются под новым названием и заново получают свои льготы.

— Они сматывают удочки перед окончанием «налоговых каникул» и потом регистрируются как новая компания, чтобы не платить налогов. Муниципалитету они не платят совсем ничего, так что мы сейчас находимся в весьма затруднительном положении, — сказал мне Рикафренте.

Этого невысокого человека с глубоким и сильным голосом избиратели любят за ту непримиримую позицию, которую он занимал в вопросах прав человека и демократии во времена жестокого правления Фердинанда Mapкоса. Но в день нашего знакомства мэр выглядел усталым от бессилия хоть что-нибудь изменить к лучшему.

— Мы не можем предоставить людям даже самых элементарных услуг, каких они вправе от нас ожидать, — сказал он с явно ставшей уже привычной яростью. — Нам нужна вода, нужны дороги, медицинское обслуживание, образование. Люди ожидают, что мы дадим им это все сразу: они думают, что мы получим налоговые деньги из зоны.

Мэр убежден, что всегда найдется страна — будь то Вьетнам, Китай, Шри-Ланка или Мексика, — готовая предложить еще более низкую цену. И в процессе этих торгов городки типа Розарио будут продавать свой народ, жертвовать своей системой образования и уничтожать свою природу.

— Эти отношения должны быть взаимовыгодными, симбиотическими, — говорит Рикафренте об иностранных инвестициях. — Они зарабатывают на нас деньги, значит, и правительство должно получать деньги от них. Это должен быть совсем другой Розарио.

Работая «в скобках»

Итак, раз уже стало ясно, что эти заводы не приносят налоговых денег и не создают никакой местной инфраструктуры, что все произведенное на них добро экспортируется — почему же тогда страны вроде Филиппин по-прежнему лезут вон из кожи, чтобы заманить их в свои границы? Официальная причина — теория «просачивания благ сверху вниз»: свободные экономические зоны создают рабочие места, и доходы, которые получают рабочие в конце концов приведут к повышению внутреннего спроса и к существенному росту местной экономики.

«Нестыковка» в этой теории очевидна: оплата труда в зонах настолько низкая, что рабочие тратят большую часть денег на общежитие и транспорт; остаток же уходит на макароны и рис с лотков, выстроившихся за воротами. Они и помыслить не могут о том, чтобы позволить себе те самые потребительские товары, которые они производят. Эта низкая оплата — отчасти результат жесткой конкуренции за размещение фабрик со стороны других развивающихся стран. Но самое главное здесь то, что правительство следит за исполнением собственного трудового законодательства без малейшего рвения, боясь спугнуть «ласточек». Поэтому права трудящихся нарушаются до такой степени, что у них почти не остается шансов просто прокормить себя, а где уж говорить о стимулировании местной экономики!