No Logo. Люди против брэндов
Шрифт:
Повсеместное нарушение в зонах прав женщины на деторождение — самое яркое подтверждение того факта, что многие корпорации — производители массовых потребительских товаров, традиционно исполнявшие роль массового работодателя, эту функцию исполнять перестали. Нынешний «новый курс» обхождения с рабочими это курс на «отказ от всяких соглашений» с ними.
Бывшие производители, а ныне гении маркетинга, до такой степени избегают принимать на себя какие бы то ни было обязательства, что создают рабочие коллективы, состоящие из бездетных женщин, и систему ни к чему не привязанных фабрик с не привязанными к ним рабочими. В своем письме в адрес Human Rights Watch, объясняющем дискриминацию беременных женщин на maquiladoras, General Motors без лишних слов заявляет, что «не будет брать на работу женщин в состоянии беременности», чтобы «избежать существенных финансовых обязательств, налагаемых мексиканской системой социального страхования». Со времени опубликования критического отчета о GM компания изменила свою политику. Но и теперь она являет разительный контраст с теми днями, когда компания провозглашала принцип, что взрослый мужчина, работающий на ее автомобильных заводах, должен получать достаточно не только для того, чтобы содержать семью из четырех человек, но и иметь машину производства GM.
В этой заново созданной системе не только рабочие ходят с одноразовым пропуском. Дающие им работу фабрики-"ласточки" построены так, чтобы быть максимально гибкими: использовать налоговые льготы и стимулы, отслеживать колебания курсов валют и извлекать выгоду из жесткого правления диктаторов. В Северной Америке и Европе «миграция» рабочих мест стала слишком знакомой всем угрозой. Исследование, проведенное по заказу Комиссии по труду NAFTA, выявило, что между 1993 и 1995 годами в США «работодатели грозились закрыть 50% всех предприятий с зарегистрированными на них профсоюзами… Конкретные, недвусмысленные угрозы включали в себя наклеивание на все оборудование предприятия транспортных ярлыков с мексиканским адресом и вывешивание географических карт Северной Америки со стрелками, протянутыми от места расположения предприятия к Мексике». Исследование обнаружило, что в 15% такого рода случаев компании исполняли свои угрозы и закрывали полностью или частично предприятия с только что созданными там профсоюзами — в 80-х годах, до создания NAFTA, предприятия закрывались втрое реже. В Китае, Индонезии, Индии и на Филиппинах угроза закрытия заводов и «миграции» рабочих мест действует еще сильнее. Поскольку отдельные производства и целые отрасли настроены избегать налогов, растущей стоимости труда и усиления контроля за экологической чистотой производств, фабрики-"ласточки" строятся так, чтобы быть мобильными. Некоторые из них вполне могут «перелетать» три-четыре раза и, как показывает история субподрядчиков, после каждого нового «перелета» становятся все более легки на подъем.
Когда «летучие» транснациональные корпорации впервые приземлились на Тайване, в Корее и Японии, многими из их предприятий владели и управляли местные предприниматели. Например, в южнокорейском городе Пусане, известном в 80-х годах как «кроссовочная столица мира», корейские предприниматели управляли заводами, работавшими на Reebok, L.A.
Gear и Nike. Но когда в конце 80-х корейские рабочие стали бунтовать против низкой — доллар в день — заработной платы и создали профсоюзы для борьбы за улучшение условий труда, «ласточки» снова снялись с места. Между 1987 и 1992 годами корейские зоны экспортного производства лишились 30 000 рабочих мест; в обувной промышленности меньше чем за три года исчезла треть рабочих мест. Весьма похожая ситуация и на Тайване. Имеются документы о производителях продукции для Reebok, наглядно демонстрирующие закономерности «миграции». В 1985 году Reebok производила почти все свои кроссовки в Южной Корее и на Тайване, в Индонезии же и Китае не имела никаких предприятий. К 1995 году почти все фабрики «улетели» из Кореи и с Тайваня, а 60% контрактов Reebok «приземлились» в Индонезии и Китае.
Но на этом новом этапе своего путешествия фабрики уже не принадлежали индонезийским и китайским подрядчикам. Ими владели и управляли те же корейские и тайваньские компании, что и до «перелета». Когда транснациональные корпорации отозвали свои заказы из Кореи и с Тайваня, их подрядчики последовали за ними, закрывая бизнес у себя дома и строя фабрики в странах, где рабочая сила по-прежнему дешева — в Китае, Индонезии, Таиланде и на Филиппинах. Один из таких подрядчиков — самый крупный поставщик продукции для компаний Reebok, Adidas и Nike, тайваньская фирма под названием Yue Yuen. Yue Yuen закрыла большинство своих предприятий на родине и в погоне за дешевой рабочей силой ринулась в Китай, где в рамках одного только производственного комплекса создала 54 000 рабочих мест. Для Чи Нэнь Цая, одного из хозяев компании, это просто разумное деловое решение — направляться туда, где рабочие голодают: «Тридцать лет назад, когда Тайвань голодал, мы были более эффективны именно там», — говорит он.
Положение тайваньских и корейских боссов уникально для эксплуатации этого голода: они могут на личном примере объяснить рабочим, что происходит, когда приходят профсоюзы и повышается заработная плата. А поддерживать связи с подрядчиками, у которых уже не раз выбивали почву из-под ног, — это со стороны западных транснациональных корпораций просто гениальное управленческое решение. Вчерашние жертвы — сегодняшние надсмотрщики: лучшего способа держать себестоимость на низком уровне не найти.
Такая система не очень способствует ощущению стабильности в Кавите и в филиппинской экономике в целом, которая уже и так слишком уязвима для сил глобализации — ведь большинство тамошних компаний принадлежит иностранным инвесторам. Как сказал мне филиппинский экономист Антонио Туйан: «Подрядчики вытеснили филиппинских посредников». Туйан, директор расположенного в Маниле научно-исследовательского центра, крайне критично относится к экономической политике правительства и поправляет меня, когда я называю здания, которые видела в зоне Кавите, «фабриками». «Это не фабрики, — говорит он, — это склады рабочей силы».
Он объясняет, что, поскольку все материалы импортируются, на этих фабриках ничего не производят, а только собирают. (Компоненты производят в третьих странах, где рабочие более квалифицированы, чем здесь, но их труд не так дорог, как в США или Европе.) И правда, теперь, после слов Туйана, я вспоминаю: когда я однажды влезла на водонапорную башню, увидела под собой зону и ощутила «невыносимую легкость» Кавите, одной из составляющих этого впечатления было отсутствие — кроме как над единственным мусоросжигателем — дымовых труб. Для чистоты воздуха Розарио это, несомненно, плюс, но для промышленного комплекса такого размера, как Кавите, очень странно. Как странно и то, что с точки зрения местных потребностей нет ни малейшего смысла вообще производить то, что производится на территории зоны. Бродя по недавно вымощенным улочкам Кавите, я удивлялась многообразию производимой там продукции. Как и большинство несведущих,
я полагала, что азиатские экспортные зоны полны производителями одежды, обуви и электроники. В Кавите это не так: завод по производству автомобильных сидений соседствует с обувной фабрикой, а у ворот предприятия напротив сложена дюжина алюминиевых корпусов быстроходных катеров. На соседней улице через открытые двери видны стойки-вешалки с платьями и пиджаками, а на стоящей впритык фабрике Сальвадор делает сувенирные брелоки и прочую галантерею.— Понимаете, — говорит Антонио Туйан, — в нашей стране промышленность настолько деформирована, настолько хаотична, что сама по себе существовать уже не может. Все это, знаете ли, мифология. Все вокруг твердят о развитии местной промышленности в обстановке глобализации, но все это — миф.
Неудивительно, что обещание индустриализации в Кавите звучит, скорее, как угроза. Это место — мираж экономического развития.
Все, что только ни происходит в зоне, происходит на фоне страха перед тем, что «летучие» транснациональные корпорации снова отменят свои заказы и «мигрируют» в места с более благоприятными условиями. Этому способствует и давняя «нестыковка»: несмотря на то, что производители брэндов, такие, как Nike, Gap и IBM, не имеют здесь никакой недвижимости — им не принадлежат ни здания, ни земля, ни оборудование, — они вездесущи и держат в руках бразды правления. Как покупатели, они настолько могущественны, что хлопоты, которые неизбежно причиняет им владение фабриками, стало выглядеть, с их точки зрения, никому не нужным микроменеджментом. А поскольку фактическим владельцам и менеджерам фабрик, если они хотят, чтобы их оборудование продолжало работать, абсолютно необходимы крупные подряды, позиция рабочих, добивающихся улучшения условий труда, оказывается, как никогда, слабой: ведь невозможно сесть и договориться с бланком заказа. Таким образом, даже классическое Марксово противоречие между трудом и капиталом в зоне не работает: транснациональные корпорации, владельцы крупнейших брэндов, отказались, используя терминологию Маркса, от «средств производства», не желая обременять себя ответственностью, налагаемой фактическим владением и управлением предприятиями и наймом рабочей силы.
Если уж на то пошло, не владея предприятиями, транснациональные корпорации получают даже больше влияния на производство. Как и большинство преданных своему брэнду потребителей, они не видят причин утруждать себя вопросом о том, как именно производят то, что они так выгодно покупают: просто берут товар, а поставщиков заставляют ходить на цыпочках, потому что имеют выгодные предложения от уймы других подрядчиков. Один подрядчик из Гватемалы по имени Йонг Ил Ким, чья фабрика Sam Lucas производит одежду для магазинов Wal-Mart и J.C. Penney, говорит, что его клиенты-брэнды «заинтересованы только в высококачественной одежде, быстрой доставке и низких ценах на пошив — и больше ни в чем». В такой обстановке беспощадной конкуренции каждый подрядчик готов поклясться, что сможет поставлять товар дешевле других, если только брэнды не начнут производить товары в Африке, Вьетнаме или Бангладеш или не обратятся к услугам надомных работников.
Власть брэндов может порой проявляться в еще более бесцеремонной форме — ее используют для воздействия на государственную политику стран, в которых расположены экспортные зоны. Компании или их представители делают публичные заявления о том, как повышение минимальной предусмотренной законом заработной платы может сделать данную азиатскую страну слишком дорогой на существующем рынке труда, — о чем и не замедляют сообщать индонезийскому правительству подрядчики компаний Nike и Reebok всякий раз, когда забастовочное движение начинает выходить из-под контроля. Назвав забастовку на фабрике Nike «недопустимой», Антон Супит, председатель Индонезийской ассоциации производителей обуви, которая представляет подрядчиков Nike, Reebok и Adidas, призвал к вмешательству индонезийскую армию. «Если власти не смогут справиться с забастовками, особенно с такими, что ведут к насилию и зверствам, мы лишимся наших иностранных закупщиков. Правительственные доходы от экспорта упадут, а безработица возрастет». Корпоративные покупатели порой участвуют и в разработке международных торговых соглашений, стремясь понизить квоты и тарифы, или даже напрямую давят на правительство, добиваясь смягчения законодательных ограничений. Например, рассказывая об условиях, на которых Nike согласилась сделать «страной происхождения» своей обуви Китай, вице-президент компании Дэвид Чанг объяснил: «Мы сразу же сказали китайцам, что по ценам они должны быть способны конкурировать с другими нашими дальневосточными странами-поставщиками, потому что стоимость передислокации бизнеса в Китай была огромна… Мы надеемся на 20-процентное преимущество в цене перед Кореей». Ну а какой следящий за ценами покупатель не сравнивает разные магазины? И если переключение на более «конкурентоспособную» страну вызывает массовые увольнения в каком-то другом уголке мира, то в чьей-то чужой крови оказываются чьи-то чужие руки. Как сказал глава Levi's Роберт Хаас: «Речь идет не о „миграции“ рабочих мест».
Транснациональные корпорации бурно открещиваются от обвинений в том, что устраивают «гонку к пропасти», заявляя, что их присутствие способствует повышению жизненного уровня слаборазвитых стран. CEO Nike Фил Найт сказал в 1996 году: «Последние 25 лет Nike приносит с собой повсюду, где работает, хорошие рабочие места, совершенствование трудовых отношений и повышение жизненного уровня». А когда представителю Disney указали на нищенский уровень оплаты труда на Гаити, тот сказал корреспонденту Globe&Mail: «Это процесс, через который проходят все развивающиеся страны, — Япония и Корея несколько десятилетий назад тоже находились на этой стадии». И нет недостатка в экономистах, готовых переворошить имеющиеся горы свидетельств о корпоративных злоупотреблениях и «научно доказать», что потогонная система — не признак поруганных прав человека, а знак того, что процветание уже не за горами. «Меня заботит, — сказал прославленный гарвардский экономист Джефри Д. Сакс, — не то, что существует слишком много предприятий с потогонной системой труда, а что их слишком мало… это те самые рабочие места, что были ступеньками на пути прогресса в Сингапуре и Гонконге, и именно такие рабочие места должны прийти в Африку, чтобы помочь людям вырваться из изнурительной деревенской нищеты». Коллега Сакса Пол Крагмен вторит ему, доказывая, что развивающимся странам приходится выбирать не между хорошими рабочими местами и плохими, а между плохими и полным их отсутствием. «Среди ведущих экономистов преобладает мнение, что развитие такого рода системы занятости — благая весть для мировой бедноты».