Но-шпа на троих

– Ты брал из альбома снимок, тот самый, где мы все вместе у ресторана. У меня был такой же, да я его испортила.

– Ну и что?

– Дай на некоторое время свой.

– Какой?

Я глубоко вздохнула. Господи, вот непонятливый, придется объяснять сначала:

– Ты взял снимок.

– Кого?

– Лени!

– Откуда?

– Из альбома!!!

– Которого?

– Тинкиного!

– Я?

– Нет, я!!!

– Ты?

Было отчего обозлиться.

– Нет, ты!

– А говоришь – ты!

– Хватит дурака валять, – зашипела я, – отдай фотку.

– Так я не брал ничего.

– Но ее нет на месте.

– А я тут при чем?

– Тина сказала, будто ты последним лазил в альбом.

– Ну да, – спокойно согласился Женя, – карточки вставлял, мы на Гоа много нащелкали. Но мы же с Тинкой разбежались.

– Значит, ты только засовывал снимки?

– Ну да.

– И ничего не брал?

– Да зачем бы мне фото вынимать? – совершенно индифферентно спросил Женька. – Я вспомнил сейчас, лежат там карточки с Лениной попойки. Только они совершенно идиотские. Фотограф попался натуральный кретин, кто же…

И Женя завел нудную лекцию о фотоделе. Я старательно попыталась скрыть разочарование. Похоже, Женька и впрямь не трогал фотографию. Мои расспросы его совершенно не смутили и не испугали.

– Слушай! – выпалил Женька. – Я вспомнил! Погибла фотка.

– Где?

– Ну мы с Тинкой-то разошлись…

– Знаю!

– И мне понадобились кое-какие снимки с Гоа.

– Зачем?

– Ну там были интересные интерьеры.

– И что?

– Я позвонил Тинке…

– Короче!

– И она мне отдала снимок, один! Остальные, ну те, что с интерьерами, а не с пляжа, погибли. Тинка на альбом чашку с кофе пролила. И та фотка накрылась. Мне жаль было, помнится, там интересное дерево имелось.

Я вздохнула, да уж! Я сама перепортила кучу снимков, на один, как сейчас помню, выплеснула кетчуп, когда смотрела альбом, потом уронила пакет с другими в лужу. Все ясно! Надо идти дальше.

– Коли у тебя обе руки левые, – бухтел Женя, прихлебывая кофе, – то, учитывая…

Я встала:

– Извини, мне пора.

Женька кивнул:

– Покеда. Стой!

– Что случилось?

– Твоя клиентка когда придет?

– Она позвонит.

– Ладно, – согласился Женя и, схватив со стола забытый кем-то журнал, вперился в него взглядом.

Я пошла на выход и около двери машинально посмотрела на себя в зеркало. Да уж, видок не из лучших: чересчур бледная кожа, серые губы и глаза почти без ресниц. Надо срочно покупать себе косметику. Хотя, если признаться честно, жаба душит отдавать большие денежки зря. Ведь все мазилки у меня есть, надо просто заехать к Раисе и взять забытую у нее косметичку.

Резкий звонок мобильного заставил вздрогнуть. Я поднесла трубку к уху и услышала недовольный голос Борьки Крюкова.

– Романова, ты где?

– Ну… в районе Таганки.

– Молодец, – уже более веселым тоном сказал Боря, – я испугался, что ты забыла!

– О чем? – осторожно поинтересовалась я.

– Шутница ты, Романова, – захихикал Крюков, – катишь себе на передачу, а сейчас надо мной издеваешься. Впрочем, молодец, от Таганки три минуты езды до нас, а эфир только через час.

Я едва не шагнула мимо ступеньки. Радио! Господи, совершенно вылетело из головы! Какое счастье, что «Стройкварт» расположен в двух шагах от станции, носящей мелодично-интеллигентное название «Бум».

Глава 9

Борька встретил меня у охранника.

– Эй, Романова, двигай сюда.

Я не успела опомниться, как он втянул меня в лифт, довез до второго этажа, протащил по длинному коридору и втолкнул в небольшую комнату, заставленную кожаными диванами, произведенными в тридцатых годах прошлого столетия. Если вы когда-либо смотрели кинофильмы о застенках НКВД, то сразу представите, о чем речь. Отчего-то наши кинематографисты любят запечатлевать чекистов, сидящих на таких черных, мрачных, чуть проваленных диванах.

– Устраивайся, – велел Борька.

Я плюхнулась на скользкие подушки.

– Значит, так, – зачастил Крюков, – у тебя сегодня гость, певец Луис.

– Кто?

– Дед Пихто, – мигом обозлился Борька. – Слушай внимательно!

– Извини, я не поняла, какой певец? Он тенор, баритон или бас?

Крюков замер с раскрытым ртом.

– Луис? Фанерщик.

Я растерялась:

– Столяр?

Борька заморгал, потом спросил:

– Ты издеваешься?

– Нет, конечно, ты же сам только что заявил: Луис – фанерщик.

– Романова! – взвыл Борька. – Умереть не встать! Луис поет под фанеру, усекла?

Я с трудом пыталась сориентироваться.

– Под фанеру? В каком смысле? На ней играют? А как?

Крюков закатил глаза:

– Романова, ты что, пролежала всю жизнь в нафталине? Не знать про фанеру! С ума сойти. Фанера – это запись. Луис только бегает по сцене, приплясывает и разевает рот. Честно говоря, он полный ноль. Все его хиты сделаны звукорежиссером в студии. Неужто ты не слыхала про такое?

Я кивнула:

– Уж не настолько я отстала от жизни, просто не знала, что данное явление называется «фанера». Откровенно говоря, я не слежу за популярной музыкой.

– Ладно, – успокоился Борис, – едем дальше. Луис завалит к тебе на полчаса, задашь ему пару «оригинальных» вопросов, типа: ваши творческие планы или: о чем вы думали, когда сочиняли песню «Очи синие», и дело с концом. Луис треплив, любого диджея переговорит. На всякий случай возьми.

– Это что? – спросила я, беря листок.

– Информация о Луисе, – скривился Борька, – ну там, родился, женился, развелся, женился, развелся, в общем, всякая лабуда.

– Зачем она мне?

– Вдруг пригодится. Потом Луис уйдет, затем будет перерыв на новости и викторина. Плевое дело! Задаешь вопросы, режиссер выведет в эфир ответы зрителей, давай пошли.

Борька вскочил и резво впихнул меня в крохотную комнатенку, все свободное пространство которой занимал стол, над ним висело два микрофона, рядом стояли стулья. Я села слева, увидела большое окно и женщину, сидевшую по ту сторону стекла перед большим пультом. Она помахала мне рукой и сделала такое движение, словно надевала шапку. Я поняла ее правильно и натянула на голову лежащие на столе наушники.