Ночь на Днепре

— Значит, четыре убитых и семь раненых? — переспросил Белов.

— Так точно, товарищ гвардии лейтенант. Но трое останутся в строю, Ануфриев в том числе.

— Так, так… Хорошенькое дельце, — машинально обронил Белов. — А как твое самочувствие? Ожил?

Сотников расправил плечи, словно хотел удостовериться, точно ли он ожил после контузии, полученной на переправе.

— Вроде все в порядке, товарищ гвардии лейтенант.

— Ну и хорошо. А теперь слушайте, товарищи…

Белов разделил траншею на два участка, закрепил их за взводами, дал указания командирам о построении обороны, расстановке людей и непрестанном наблюдении за врагом. Приказал беречь патроны и гранаты.

— День будем держаться и оттягивать на себя силы врага. Атакующих подпускать вплотную. Еще раз приказываю беречь боеприпасы! Действуйте быстро. Остаток ночи полнее используйте.

Белов и парторг проводили заспешивших к своим взводам командиров и молча повернулись в сторону противника. Вражеская траншея затихла, там, видимо, тоже совещались, как лучше уничтожить гвардейцев.

— И вечно на войне все получается кверху ногами, — заговорил Белов, и в голосе его зазвучали грустные нотки. — Хорошенькое дельце. Командир батальона скажет теперь: «И переправиться-то толком не сумел. А я-то, мол, надеялся…»

— Зачем зря наговаривать на себя. Война — не игра в солдатики: всюду поджидают неожиданности. Командир батальона так не скажет. Будем и здесь помогать ему решать общую задачу.

— А все-таки не так я думал воевать на правобережье…

— По-разному еще придется, Владимир Васильевич, — спокойно заметил Князев, вставляя в автомат новый диск. — Правобережная Украина большая. Сейчас самое главное для нас — устоять и как можно больше сил оттянуть на себя.

— Это-то мне поня-атно…

Белов замолчал.

Сергей взглянул на него — Белов смотрел в сторону плацдарма. Большие серые глаза его погрустнели, губы сложились в робкую, какую-то детскую, задумчивую улыбку. И так непривычно было парторгу видеть своего друга в расслабленном, печальном настроении, что он ни о чем не спросил его. Без слов было ясно, о чем думает Владимир, как он завидует товарищам, к которым не сумел привести свою роту.

Некоторое время они стояли рядом, прикасаясь друг к другу плечами, и смотрели на далекий, озаряемый вспышками разрывов плацдарм, где были свои, где кипел жаркий бой…

Наступал трудный, страдный и страшный день.

4. Обстановка усложняется

Начинало светать. Слабо обозначились контуры близлежащих предметов — крупных камней, кустарников, отдельных деревьев.

Вся седьмая рота работала. Не отставали от бойцов и командир с парторгом. Белов уже успел углубить свой окоп и теперь тщательно отделывал бруствер. Энергично орудовал лопатой и старший лейтенант. Он был на пол-головы ниже Белова, но не уступал тому в силе. Легкость, с которой Князев вонзал лопату в землю, показывала, что он был неплохим спортсменом. Парторг работал раздетым, шинель и автомат лежали в стороне, на дне траншеи. Большой, синевато-красный шрам, пересекший щеку от уха до шеи, заметно портил красивое, немного осунувшееся потное лицо Князева. На его изрядно выгоревшей гимнастерке поблескивал орден Красного Знамени и медаль «За отвагу».

Время от времени, делая перерывы в работе, они поочередно всматривались в окружающую местность.

— Паршиво еще видно, но, можно сказать, позиция нами занята неплохая. Потрудились фрицы за наше здоровье.

— Хорошенькое дельце. Если б мы не захватили траншею, туговато пришлось бы, это точно.

— Не доделали, чёрт бы их драл… Кого послал связным к командиру полка?

— Кушко. Проворный хлопец, доползет.

Они разговаривали без тени какой-либо тревоги, словно находились на обжитом НП полка, словно сейчас им было совсем не туговато. Окончив отделку окопа, Белов своим обычным, неторопливым, крупным шагом отправился в первый взвод. Через несколько минут и парторг пошел к бойцам.

Рота редкой цепочкой рассредоточилась по всей траншее, и везде шла молчаливая, напряженная работа. Того бодрого, жизнерадостного настроения, какое отметил парторг ночью, при высадке на вражеский берег, уже не было. Но не чувствовалось и упадка. Люди понимали, в каком положении они находятся, понимали, что теперь все зависит от них самих, и ночное, несколько бездумное оживление сменилось суровой сосредоточенностью и скрытым упорством. Это упорство видел парторг и в изуродованном лице Исакова, размашисто кидавшего наверх полные лопаты земли, и в тщедушном Васине, любовно отделывавшем свой окоп, и в присмиревшем Духовном. Даже у тяжелораненых, лежавших в углубленных окопчиках, замечал парторг это суровое упорство. Он шел по траншее, задерживаясь возле каждого бойца, шутил, давал совет, как лучше оборудовать окоп, или рассказывал о бое на большом плацдарме.

Старший сержант Круглов, завидев парторга, встал было по стойке смирно, но Князев сказал добродушно:

— Не тянись, делай свое дело.

Осмотрев почти готовую позицию, щуря свои цепкие, острые глаза, похвалил:

— Молодчина. И камни толково пристроил. А вот здесь надо расчистить, — он показал на правую сторону окопа. — Отсюда плохо просматривается местность, а атаки жди с любой стороны.

— Понятно, товарищ парторг. Это я разом. Окоп углублю, а после примусь за бруствер…

— Тоже верно. — Князев вспомнил, как умело, по-хозяйски, распоряжался старший сержант на плоту, и подумал: «Этот и здесь в грязь лицом не ударит». — Сколько патронов у тебя?

— Патрончики имеются: два диска своих, два у товарища взял, — Круглов указал глазами на выбывшего из строя бойца. — Да в вещевом мешке сотни две наберется.

— Гранат сколько?

— Вот этого маловато: три лимонки, три таких, одну израсходовал еще при атаке, — старший сержант вздохнул и добавил: —Жаль, не знал, что дружок туда же бросил. Одной хватило бы.

— Ничего. В следующей атаке учтешь… А как у бойцов в твоем взводе — есть припасы?

— Бедновато, товарищ парторг.

— Экономить надо… Ну доканчивай, да взвод проверь хорошенько. У тебя меткий глаз.

Князев пошел дальше вдоль траншеи. Заметив в конце ее раненого ефрейтора и Веру Казакову, направился к ним.

Ефрейтор полулежал на дне окопа, походившего на небольшой открытый сверху блиндаж. Вера перевязывала ему ногу. Он был бледен, густая щетина покрывала его впалые щеки.

— Что, дружище, — Князев присел около ефрейтора на корточки, — снова вывели тебя из строя?

— Никак нет, товарищ старший лейтенант, — с некоторым задором ответил Ануфриев и погладил вытянутую ногу, на которой Вера оправляла повязку. — Ходить, верно, нельзя, покалечил фриц. Но вот сестрица, спасибо ей, здорово меня обработала. Так что стрелять смогу, товарищ старший лейтенант.

С этими словами ефрейтор, опираясь одной рукой на ящик из-под патронов, а другой на автомат, с силой рванулся, желая встать.