Ночь последнего дня

— Привет, — сказал он в некотором замешательстве.

— Привет, — ответила я, ожидая, что будет дальше. Дальше стало совсем интересно.

— Ты сейчас где?

— А тебе что? — удивилась я.

— Я.., это.., ну… — Серега парень исключительно подвижный, не в состоянии на одном месте усидеть, за что и получил свое прозвище, но разговаривать он не мастер, любое связное предложение дается ему с трудом, сквозь его «это» и «ну», точно сквозь заросли в джунглях, далеко не каждый способен пробраться, и я заранее загрустила. — Ты это.., приезжай ко мне, — произнес он вполне внятно.

— Куда? — не поняла я, на что он с обидой ответил:

— Домой. Помнишь, где я живу? Ты меня как-то подвозила.

Два предложения подряд — личный Серегин рекорд, однако я так и не поняла, по какой надобности он звонит, и миролюбиво спросила:

— Зачем?

— Чего?

— Приезжать зачем?

— А.., ну.., поговорим. — Я тяжко вздохнула, а он добавил:

— Поговорить я с тобой хочу.

— Ты мне лучше напиши.

— Чего?

— О господи, — не выдержала я. — Какого черта тебе от меня надо?

— Дело такое… — Снова пауза. Я, конечно, не ожидала, что он сможет объясниться, так и вышло. — Ты где, а? Давай я приеду. У меня тачка под окном.

— Я почти что сплю.

— Слушай, я серьезно. Разговор есть.

— Ну, так говори.

— Не могу по телефону.

— Ты и не по телефону не сможешь! — Я опять вздохнула, пытаясь решить, какая муха парня укусила. Любопытство было сильнее здравого смысла, и я предложила:

— Приезжай на Комиссарова, это рядом с моим домом, там есть кафешка, называется «Бабочка». Буду ждать там.

— Ага, — обрадовался Серега и отключился, а я подошла к зеркалу, постояла немного, разглядывая свое отражение, и доверительно сообщила:

— Все точно рехнулись. Может, правда чего затевается?

Я еще немного потопталась возле зеркала и вышла на улицу. Надоевший за последние дни дождь набирал силу, и я припустила к «Бабочке» бегом.

Кафешку так назвали не без умысла: открыто здесь до утра, и заведение облюбовали уличные проститутки. Заходили сюда погреться, а если повезет, то подцепить клиента. Хозяин «Бабочки», дядька шестидесяти пяти лет с редким именем Виссарион, по моему глубокому убеждению, свихнулся на русском классике Чернышевском. Только влиянию этого мыслителя я могу объяснить невероятную тягу Виссариона к падшим женщинам, причем тягу особого свойства: Виссараион их спасал. Они не только грелись у него по ночам, но иногда жили по несколько дней в задних комнатах, где он устроил что-то вроде приюта, сам залечивал их раны (он был когда-то фельдшером) и наставлял на путь истинный. Выглядело это примерно так: Виссарион, прикладывая лед к очередному синяку девицы, со вздохом вопрошал: «Что ж ты со своей жизнью делаешь, курва?»

Девки занимали у него деньги, рассказывали о своих проблемах, прятались от рассвирепевших сутенеров и всякий раз божились завязать завтра и навсегда. Виссарион словам не верил, но денег в долг давал. Иногда устраивал коллективное прочтение выдающихся произведений литературы, повествующих о нелегкой доле «ночных бабочек». Особой популярностью у него пользовалось «Воскресение», но девки больше любили «Даму с камелиями», в основном в пересказе, прослушать пьесу целиком мало кому удавалось из-за скользящего графика работы. Водрузив очки на нос, Виссарион читал произведение выразительно, я бы даже сказала — проникновенно, время от времени взывая к дремлющей аудитории: «Набирайтесь ума, дуры». Дуры перемежали дрему вздохами и жалобно шмыгали носами в особо волнующих местах.

Отчего Виссарион не подался в священники, а спасал заблудшие души в баре, для меня загадка, однако сам он чувствовал себя здесь в своей тарелке и жизнью был доволен. Я решила, что мужичок он непростой, потому что, несмотря на явный идиотизм ситуации, умудрялся уживаться как с ментами, так и с бандитами, по крайней мере, и те, и другие его не трогали и на свой лад даже уважали. Виссарион организовал кассу взаимопомощи, зачастую выступал третейским судьей в многочисленных разборках, так что, по моим прогнозам, все неумолимо скатывалось к созданию профсоюза. Однажды я эту идею высказала вслух, и Виссарион задумался, а я решила больше так не шутить.

Жил он в одиночестве, в квартире по соседству, но, по-моему, редко покидал свое заведение — я не помню, чтобы хоть раз, заглянув на огонек, не застала его здесь или, к примеру, встретила где-то на улице. На девок он воздействовал не только художественным словом, но охотно использовал другие виды искусства, например музыку. У него была обширная фонотека. Особенно уважал Генделя. Когда кто-нибудь из девок, измученных искусством, в отчаянии вопил: «Да приглуши ты эту бодягу!» — он поднимал вверх указательный палец и наставительно изрекал: «Классика — это тебе не ногами дрыгать, тут душа…» — после чего заблудшей овце надлежало либо углубляться в душу, либо выметаться на улицу, так что с углублением здесь был порядок.

Но этого Виссариону показалось мало — он приволок откуда-то старенький рояль. По виду, так нашел на помойке, но скорее всего купил за гроши или просто выпросил. Играть на нем Виссарион не умел, но сам вид рояля вызывал у него умиление, иногда он его поглаживал и произносил невпопад: «Искусство». Девки смотрели на рояль и впадали в задумчивость.

Своей дружбе с Виссарионом я обязана все тому же роялю. Не помню точно, когда впервые меня занесло в его «Бабочку», но в тот момент душа жаждала общества, и я заглянула в кафе по дороге. Было далеко за полночь, и меня приятно удивило, что кто-то, как и я, не спит. Увиденное произвело незабываемое впечатление: история дамы с камелиями подходила к концу, Виссарион читал особенно выразительно, девки выразительно шмыгали носами. Мысленно присвистнув, я опустила свой зад на стул и замерла минут на двадцать, пребывая в абсолютном обалдении. Когда чтение закончилось, я подошла к стойке, изнывая от желания выяснить, куда меня угораздило забрести.

— У вас тут клуб любителей словесности? — робко поинтересовалась я.

Виссарион ответил в своей обычной манере:

— Болтаются по ночам кому не лень.

Я перевела взгляд на рояль, который будоражил мое любопытство не менее художественного чтения, и спросила:

— На нем кто-нибудь играет?

— Добрые люди в это время спят, — ответил Виссарион.

— Ясно, — кивнула я, подошла к роялю и подняла крышку.

Виссарион вытянул шею, поглядывая из-под очков. Рояль был расстроен, играть на нем не представлялось возможным, но, странное дело, впервые за столько дет меня потянуло к инструменту, пальцы сами по себе легли на клавиши. Я поморщилась, потому что расстроенный рояль терзал слух, и поспешно захлопнула крышку.

Тут подскочил Виссарион и спросил:

— Училась?

— Давно.

— Тебе чего налить: кофе или водки? Сегодня холодно.

С этого, собственно, и началась наша дружба, и теперь своим домом я, по справедливости, считала не квартиру на пятом этаже, а бар под названием «Бабочка», в котором по ночам отогревались проститутки.

Поначалу девки отнеслись ко мне настороженно и едва ли не враждебно, но так как Виссарион ко мне благоволил, с моим присутствием мирились. Время шло, и наши отношения, которые постепенно становились добрососедскими, переросли в нежную дружбу. Не знаю, кем они меня считали, но, конечно, догадывались, что со мной что-то неладно, раз я ночи напролет торчу здесь. Никто никогда вопросов мне не задавал и разговоров о моем житье-бытье избегал, из чего я заключила, что девки знают гораздо больше, чем я могла бы предположить, что неудивительно, учитывая специфику их профессии.

Сегодня, едва переступив порог заведения, я поняла, что в святом семействе очередная разборка: кто-то истошно вопил под аккомпанемент мужского баса, дюжий парень с бритой башкой матерился на чем свет стоит, Верка Зеленая укрылась от своего сутенера за стойкой за спиной Виссариона. Парень, который был мне известен под кличкой Рыхлый, пытался дотянуться до Верки, чему препятствовал Виссарион, застывший наподобие монумента. Лицо его сохраняло олимпийское спокойствие, и с места он не двинулся. Рыхлый продолжал размахивать руками без всякого толка. Должно быть, ораторствовал он уже довольно давно, потому что заметно выдохся и наконец захлопнул пасть, свирепо глядя на Виссариона. Тот вытер стойку полотенцем и невозмутимо изрек: