Ночь Седьмой тьмы

Амирзаде снова пожал плечами, отстранение, безразлично.

– Сейчас она в безопасности. Но я думаю, нам нужно что-то предпринять.

Рубен повернулся, чтобы опять заговорить с Джин. Она неподвижно смотрела на него, словно пыталась сообразить, кто он такой и что она здесь делает. Но она, похоже, уже лучше владела собой, как будто первый кризис миновал, а следующий еще не наступил.

– Миссис Хупер, как вы считаете, в этой истории есть хоть доля правды? – спросил Рубен. – Я знаю, что ваш муж вспыльчив, но, конечно же...

Задавая вопрос, Рубен вдруг понял, почему ему было так трудно поверить в эту историю. Он не относился к Дугу Хуперу как к взрослому человеку. Хупер не пил, не курил, не употреблял бранных слов, может быть, не занимался сексом. Некоторые религиозные люди являются детьми во взрослой одежде. Но все выглядело так, словно Дуг Хупер только что повзрослел.

– Он все грозился с прошлой ночи. Вы слышали его сегодня утром. Угрозы, ужасные угрозы. В нем нет прощения. В нем больше нет любви: ни ко мне, ни к Богу. Этот пожар стал последней каплей. Я думаю, это могло бы быть правдой.

– Они утверждают, что у него был пистолет, – сказал Амирзаде.

– Что за пистолет?

Иранец пожал плечами:

– Они не сказали. Какой-нибудь автоматический пистолет, наверное.

Рубен посмотрел на Джин Хупер:

– Вы знаете что-нибудь о пистолете?

Она покачала головой:

– Нет. Дома Дуг никогда не имел пистолета. И он не знал бы, где ему раздобыть пистолет здесь. – Она повернулась к Анжелине. – Пожалуйста, миссис Хаммел, вы должны что-то сделать. Вы должны поговорить со своим братом. Вере придет здесь конец, конец навсегда. Мы должны вытащить его из тюрьмы, заставить их забыть о том, что это вообще когда-либо происходило.

Это было все, что ее заботило, – репутация ее веры. Ей было наплевать на Дуга, как и на его предполагаемую жертву. Рубен нимало не расстроился бы, если бы всю миссию Баха'и пинком вышвырнули с Гаити; но выходка Хупера могла иметь очень неприятный конец.

– Миссис Хупер, – заговорил Рубен, – сейчас никто из нас ничего не сможет сделать. Действует комендантский час. На улицах полным-полно солдат с пальцами на спусковых крючках, которым не терпится отыскать себе мишень. Ситуация не облегчится, если меня или Анжелину подстрелят.

– Я могу помочь вам, – сказал Амирзаде. – Я могу провести вас через патрульные заставы.

Рубен покачал головой:

– Слишком рискованно. Они стреляют без предупреждения.

Амирзаде сделал жест, не знакомый Рубену, иранский эквивалент короткого покачивания головой – быстрый подъем головы вверх, сопровождаемый цоканьем языка.

– Они сделают исключение, вот увидите. Я фармацевт. Даже в комендантский час людям нужны лекарства. Кто-то может заболеть, кто-то еще может оказаться при смерти. У меня есть специальный пропуск. На моей машине нарисован красный крест. На крыше установлена голубая мигалка. Поверьте мне, вы будете в безопасности. Я уже много раз это проделывал. Комендантский час – вещь на Гаити не новая.

– Пожалуйста, – взмолилась Джин Хупер. – Пожалуйста, поезжайте с ним, профессор. Вы и миссис Хаммел – наша единственная надежда. Если вы отложите все до утра. Дуг может погибнуть. Они говорят, что он пытался убить министра правительства во время комендантского часа.

Рубен повернулся к Анжелине. Джин Хупер в кои-то веки продемонстрировала немного реализма в оценке ситуации.

– Что скажешь? Макс послушает тебя?

Она пожала плечами:

– Не знаю. Но я могу поговорить с ним. Если мистер Амирзаде может доставить нас в Петонвиль целыми и невредимыми, я готова поговорить с Максом. Если Макс захочет говорить со мной.

– Что ж, прекрасно, – сказал Рубен. – Давай рискнем.

67

В комендантский час тишина мутирует. Неощутимо она приобретает новые формы, новые тональности. Она плывет, собирается в подъездах, проникает в окна с незапертыми ставнями, замочные скважины, в которых не торчит ключ, веерообразные окошки над дверями. Иногда она напряжена, как в моменты перед взрывом бомбы, выстрелами, смертью ребенка. Иногда обольстительна, как в миг безмолвия между мужчиной и женщиной перед минутами любви. Или печальна, словно прошло совсем немного времени и они собираются поссориться.

Такое многообразие молчаний, их оттенков, такое множество щитов, которыми можно отгородиться от громозвучного мира.

Рубен чувствовал, как они сжимаются вокруг него в этот момент, все эти оттенки тишины, облегающие тело, как безупречно подогнанная одежда, – мантии его страха. Они проделали половину пути в Петонвиль. Амирзаде остановил машину и заглушил мотор; внутрь хлынул поток молчаний. Они уже миновали два сторожевых поста, на каждом из которых иранец тряс своими бумагами. Он объяснил, что доктор Фелпс был вызван из Адвентистской больницы в Дикини к югу от столицы для лечения генерала Валриса в его резиденции в Петонвиле. Солдаты слышали о покушении, но не имели точных сведений о состоянии здоровья генерала. Не желая быть причиной возможно роковой задержки, они тут же взмахом руки пропускали «вольво-универсал» иранца дальше.

Дороги и улицы были перекрыты основательно. На одной из уличных застав стоял легкий танк, тихо урча двигателем, готовый к немедленным действиям в случае сигнала тревоги. Рядом с ним находился бронированный автобус «Фиат-55-13». Амирзаде шепнул Рубену, что этот автобус набит солдатами или полицейскими из сил особого назначения, специально экипированными и способными справиться с любыми гражданскими беспорядками. У Рубена возникло впечатление, что иранец одобряет такие действия. Беспорядок любого рода был для него проклятием, как и для Хуперов.

Они въехали в сердце Петонвиля. Справа от них потянулась череда вилл, построенных над обрывом, выходившим на дорогу; по другую сторону – сам город. Фары «вольво» освещали длинные, посыпанные щебнем подъездные дорожки, усаженные по бокам красными розами гибискус. Цветы мерцали, как пятна крови, создавая впечатление кровоточащей тьмы. Огромные белые ночные бабочки танцевали в свете фар, трепеща, как кусочки серебряной фольги; их матовые от пыльцы крылья мелькали головокружительно и бестолково. Анжелина крепко сжимала руку Рубена на заднем сиденье.

Площадь была запружена полицейскими и военными машинами. Ровный тяжелый рокот доносился от двигателей двух бронемашин AML H60-7 фирмы Панхард, поставленных перед отелем «Шукун». Сегодня в отеле никто не веселился. Нервничающие солдаты, большинство из которых были немногим старше детского возраста, стояли рядом с бронетранспортером, дымя сигаретами или вглядываясь в темноту. Все здания вокруг были погружены во мрак, за исключением главного полицейского управления. Прожектора заливали вход голым белым светом. У дверей стояла охрана.