Ночь в Кэмп Дэвиде

— Я получил от него странное письмо. И это меня, понимаешь, беспокоит. На него это совсем не похоже!

— Что ты хочешь сказать, дорогой?

— Да просто он ругает меня за отметки в этом семестре. Господи, а я-то думал, что они у меня в порядке, ведь я получил среднее число баллов — 85. Я — среди лучших студентов нашей группы. А он, оказывается, считает, что отметки — барахло. Уж если эти ему не хороши, то что он скажет тогда об оценке по истории?

— Полно, Марк, ты ведь знаешь нашего мистера президента! Он хочет, чтобы каждый везде был первым. Я его в таких случаях спрашиваю: кто же тогда будет вторым, если все захотят стать первыми, но разве он слушает? Все, кто с ним связаны, непременно должны быть первыми. Но я согласна с тобой, дорогой, отметки прекрасные.

— Да дело даже не в отметках, мам, а в том, как он об этом пишет. Он чертовски зол на меня за то, что я будто бы опозорил нашу семью или что-то в этом роде. Резко так! Я даже усомнился, что он мог такое написать.

— Ты можешь прочитать мне это письмо?

— Нет. Нечего его читать. Там написано много такого, что говорится только между мужчинами и чего тебе не понять.

— Вот как? — В голосе Эвелин прозвучало явное облегчение оттого, что письмо останется непрочитанным.

— Правда, мам, всё это ужасно скучно. Тебе будет неинтересно.

— Ну, как хочешь, дорогой. Только за отца ты не беспокойся. Он в отличной форме. Приедешь домой на каникулы и поговоришь с ним по-хорошему. Он, может быть, просто не понимает, что ты среди лучших?

— О’кэй, мам.

— А как девушки, Марк?

— Девчонок тут — табуны, но все какие-то недотроги! Вот моему соседу по комнате — тому везёт!

— Ничего, сынок, я пригласила к нам на каникулы очаровательную девушку. Уверена, что ты будешь в восторге.

В ответ он только шутливо простонал, и они весело распрощались.

Телефонный звонок не помог, тревога не проходила. Марк задумчиво потрогал письмо, вспоминая некоторые выражения.

Потом он услышал из окна крики теннисистов, схватил ракетку и, на бегу окликнув агента, кубарем слетел с лестницы и присоединился к игре. Часом позже на площадку пришёл почтальон и после недолгих расспросов направился к Марку. Тот, всецело поглощённый игрой, взглянул на конверт, увидел штемпель «Сарагосса, Техас», догадался, что письмо от Слима Кармайкла по поводу его летней работы, и, сунув письмо в задний карман, продолжал игру.

Через полчаса, потный, усталый, Марк снова поднялся по лестнице, перебрасываясь на ходу шутками с агентом. Он принял горячий душ, обрушив на изразцовые стены ванной канонады бурных песен, в которых при всём желании невозможно было уловить мотив, потом насухо растёрся полотенцем и, обернув его вокруг бёдер, включил проигрыватель.

Наконец он вспомнил про письмо. Он извлёк его из заднего кармана брюк, небрежно брошенных на спинку кресла, и принялся за чтение. Вместе с письмом Слима в конверте оказался бледно-зелёный бланк Белого дома, и, читая карандашные каракули Слима, Марк машинально теребил этот бланк.

Сарагосса, Техас, 6 апреля.

Дорогой Марк! Мне чертовски неприятно писать тебе это письмо, и я надеюсь, ты сам поймёшь, отчего, как только прочитаешь письмо твоего отца, которое я получил от него несколько дней назад. Я не хотел никому о нём говорить, да и Бетси советовала сберечь его до того времени, когда ты приедешь к нам. Но письмо твоего отца не даёт мне покоя. То оно меня злит, а то мне делается даже страшно.

В январе я получил от президента очень хорошее письмо, он там благодарил меня за моё предложение насчёт того, чтобы федеральное правительство позаботилось о сохранении природных источников в наших местах. А вот последнее письмо от него меня ужасно расстроило. Либо твой отец никогда не писал этого письма, либо совершенно не понял моего отношения к этому делу. Ты ведь меня хорошо знаешь, Марк, я не стараюсь вытянуть из правительства ничего лично для себя. Всю жизнь я работал, как лошадь, и всем обязан одному себе, никогда не брал ни цента общественных денег.

Всё, о чём я хотел попросить, это чтобы отец твои подумал, как сберечь огромные подземные запасы воды.

Я просто хочу сохранить источники, уверен, что ты меня именно так и понял прошлым летом. А теперь твой отец делает из меня прямо преступника или какого-то подонка.

Вот я и рассудил, что ты скоро поедешь домой на весенние каникулы и, может, объяснишь всё это своему отцу, если представится случай? Может, он вовсе и не писал этого письма? Если так, то прошу тебя, непременно дай мне об этом знать, потому что до сих пор я всегда считал его великим президентом.

Твоё место на лето остаётся за тобой. Педро и ребята просят, чтобы ты непременно привёз свою гитару. Ну а мы с тобой будем заниматься футболом.

Остаюсь твой друг, Слим Кармайкл. От Бетси тоже большой привет.

Марк медленно прочёл письмо отца к Кармайклу, хмурясь над такими фразами, как «проблема, которая является исключительно вашим частным делом…», «…каждый гражданин обязан сделать всё от него зависящее и изыскать свой собственный способ преодоления трудностей, которые стоят перед всеми нами».

Потом Марк заново перечитал письмо от отца к себе. И вдруг ему бросилась в глаза фраза: «.а я-то надеялся, что хотя бы мой сын избавит меня от неприятностей именно в такое время, когда существует несомненный заговор с целью унизить и очернить меня и даже уничтожить физически!»

Марк долго стоял неподвижно, не в силах отвести взгляд от этой фразы, мучительно думая о том, что всё это могло значить. Крики друзей во дворе казались теперь далёкими, комнату окутало оранжевой дымкой заходящее солнце. Марк подошёл к телефону, снял трубку, набрал номер междугородной станции:

— Прошу соединить меня с мистером Полем Гриско-мом в Вашингтоне. Его можно разыскать либо в его адвокатской конторе в Уорлд-центр билдинг, либо же в его доме на Оу-стрит, Нордвест.

ГЛАВА 16. ВОСТОЧНЫЕ ВОРОТА

В присутствии заместителя председателя Сената Уильяма Никольсона Джо Донован всегда чувствовал себя неловко. «Старый Ник» не относился к тому типу гибких политиков, к которому принадлежал глава национальной демократической партии. Джо разделял точку зрения президента Холленбаха, считавшего Никольсона слишком тяжёлым на подъём и вдобавок склонным к помпезности и чопорности.

Однако сегодня, зайдя в затхлую приёмную, помещавшуюся на первом этаже в старом здании Сената, Джо не мог не признать, что чопорная внешность Ника как нельзя более подходит для предстоящей серьёзной беседы. Миссия Джо

Донована была необычной, и вид у него был довольно растерянный, как ни старался он это скрыть.

— Так в чём ваша проблема, Джо?

Никольсон сказал это с таким кислым видом, словно предчувствовал, что новости будут плохие.

— Пришёл проверить одну историю, Ник, — сказал Донован, перебрасывая ногу через ручку кресла. — История, в общем, довольно нелепая, и, может, в ней ничего такого и нет, но я непременно должен докопаться до истины.