Ночь в твоих глазах
Шрифт:
Я тоже села.
— Тау, скажи, почему мне так плохо?
— Потому что эта жизнь ни капли не сказка, — отозвалась сестра.
И гибко потянулась вперед, обняла меня, прижалась лицом к моим волосам:
— Нэйти-Нэйти! — и, устыдившись этого порыва нежности, расслабив объятия, попросила. — Покажи мне свой браслет, Нэйти. Расскажи, как ты жила.
— А ты как?
— Я-то нормально жила: сыто и стабильно, — фыркнула Тау. — Я первая спросила! Рассказывай.
Рассказывай… рассказывай! А может, я не хочу! Я, может, оглядываясь назад отсюда, из безопасности сурового острова, видела, что творила несусветную
...вот только не видела, как бы я могла ее не сотворить.
А, чего уж теперь!
— Когда ты пропала, я от тревоги места себе не находила!
Мы никогда не верили, что наш отец, князь Янтарный, действительно мог нарушить вассальную клятву, запятнать свою честь, нарушив её.
И сперва нас просто не стали слушать — кому интересно, что хотят сказать дочери преступника, желающие его обелить? — а потом и вовсе намекнули, что лучше бы нам с Тау подчиниться воле императора. Прекратить всякую связь, принять, что отныне мы никто друг другу.
Одного взгляда друг на друга нам тогда хватило, чтобы понять: никогда!
И, сделав вид, что смирились, мы обе, независимо друг от друга, стали искать возможность тайного сообщения.
Повезло мне. Немного низкоэнергетических техник, много труда и много, очень много часов, проведенных в библиотеке академии Неце — и мы с тау стали обладателями тайного, только нашего с ней способа связи. Сложного, неудобного, позволяющего обмениваться сообщениями друг с другом лишь один раз в день — и только один час. Но ценного тем, что за эти годы никому не удалось его выявить.
Наставники сочувствовали мне — и помогли связаться с Тау первый раз, передав невинную записку. На которой раз в сутки проявлялся настоящий текст. Я знала, была уверена, что сестра будет читать и перечитывать моё послание, пытаясь отыскать в нем тайный смысл и рано или поздно она его увидит.
Она увидела в первый же день.
С тех пор мы обменивались посланиями ежедневно.
Мы вместе решили, что мы выясним, что произошло на самом деле, и кто виновен в том, что наших родителей казнили. Мы вместе решили, что Тау будет вести наше тайное расследование, а я — изучать добытую ей информацию и помогать анализом...
Эти навыки очень пригодились мне после, когда я рыла носом землю в поисках чуда, которое поможет мне спасти Тау.
— Прости, Нэйти, — вздохнула Тау, и тонкие чуткие пальцы, изучавшие блокиратор, замерли. Она осторожно погладила мою руку. — Всё случилось очень быстро, я не успела тебя предупредить… А потом — не имела возможности…
Я прижалась щекой к ее плечу:
— Я всё понимаю! Просто… это было страшно. А через месяц я увидела ту статью в газете. Там говорили про заговор, про мир Пьющего Камня, и там было твое имя… Тау, я чуть не умерла! Я… как будто на семь лет в прошлое вернулась, когда… О, Оракул — папа, мама, а теперь еще и ты!
Сделав над собой усилие, я оборвала бессвязный лепет.
Вытерла осевшую на лице водяную пыль, которая, несмотря на поставленный Тау щит, висела в воздухе. Взяла себя в руки, продолжила ровно:
— Я решила, что в этот раз, пожалуй, пытаться восстановить справедливость и твое доброе имя не буду. Я буду спасать тебя, и плевать мне, что там было на самом деле.
Я перебирала стебли травы одной рукой, а вторую грела в своих ладонях Тау. И мне становилось легче. Достаточно, чтобы продолжить:
—
В Алых Башнях обширные архивы — ради которых я туда и пробилась, собственно. Я выяснила всё, что могла о Пьющем мире. И среди прочего, узнала, что не только светлоэльфийский дом Листар, под чьей протекцией находится этот мир, умеет защищаться от воздействия климантила. Что когда-то на Пьющий Камень претендовал союз из нескольких темных Домов, и они воевали, в том числе, на территории спорного мира, и у их магов была защита. По некоторым деталям удалось установить, что речь идет об артефактах, и это, скорее всего, артефакты периода эльфийского Единства. Чтобы спасти тебя, мне нужно было защититься от климантила самой и защитить тебя. Я нашла в хранилищах Алых Башен несколько климантиловых накопителей, и экспериментальным путем стала выяснять, какими характеристиками будет обладать артефакт, подавляющий его свойства… а попутно искала информацию, у кого из проигравших в войне за Пьющий Камень такие артефакты могли сохраниться. Достоверно подошли два Дома. Я выбрала Алиэто…Слова лились из меня потоком — я рассказывала Тау всё, что случилось со мной в Алиэто-оф-Ксадель, выговариваясь за все те годы, что я была одна. За все те годы, что я вынуждена была молчать.
— Знаешь, Нэйти, — задумчиво проговорила Тау, когда я выдохлась. — В этой ситуации меня больше всего бесит даже не то, что он тебя...
Она запнулась, но подобрала слова:
— Даже не то, что он затащил тебя в постель. Что? — она вскинулась на мое молчаливое изумление. — Если уж берешься играть в шпионские игры — следует быть готовой к тому, что в них применят грязные приемы!
Она помолчала, нервно кусая красиво очерченную губу.
— Больше всего меня бесит этот браслет! О да, я понимаю, что это логично и рационально, надеть его на тебя! В конце концов секс — это просто секс. А это, — тонкий палец с безупречной формы ногтем ткнулся в металл браслета. — Это — твоя свобода выбора и твое право на самозащиту! и всего этого он тебя лишил. И это приводит меня в алогичную, абсолютно иррациональную ярость!
— Я же говорю, у вас много общего! — я утешительно похлопала старшенькую по руке. — Ты бы видела, как Мэла в твой адрес распирало!
— “Мэла”! О, Оракул, вы только посмотрите — она зовет его Мэлом! — Я любовалась свирепо раздутыми ноздрями.
А потом Тау выдохнула.
— Ладно, пойдем в дом. Здесь сыро.
Бревенчатые стены, проконопаченные мхом, стол и лежанка — одна, но широкая. Никаких окон — только вверху, для вентиляции, и магический светлячок чтобы разогнать полумрак. Очаг и дрова, которые Тау в него заложила и заставила вспыхнуть взглядом.
Подпол я искала и не смогла найти до тех пор, пока защитные маскировочные чары не были отозваны создательницей. А до того чары-то я видела, а вот грубый люк в полу — нет...
Воду Таура собрала из воздуха. Она оказалась вполне годна в пищу, разве что слегка горчила, а, избавленная от горечи очисткой, лишилась всякого вкуса: дистиллят.
И только когда закопченный чайник устроился над огнем, а из подпола возникли съестные припасы, Таура, нарезая твердокаменную солонину прозрачными ломтиками, не выдержала:
— Ладно, выкладывай. Я его — понятно, за что не люблю. А он-то меня за что?!
Миг торжества был каким-то детским: я знала! Знала, что она не стерпит!