Ночи и рассветы

— Был у нас один занятный партизан, знаешь, какой говорил? Вот послушай: «Лет сорок был я у руля и вновь скатился в юнги!»

— Как, как? — весело переспросил Спирос. — Да это же прямо про меня сказано!

Выезд был намечен на следующую ночь. В нескольких километрах за Астипалеей начиналась оккупированная территория — немцы, цольясы, проверка документов. Нужно запастись паспортами, пропусками, гражданской одеждой.

— О паспортах и пропусках позаботятся другие, а ты сейчас же ступай к Янне, она оденет тебя как положено… Ну чего смотришь? Конечно, возьмем с собой! Неужели бросим бедняжку на произвол судьбы?

Из всех своих друзей Космас успел навестить только Бубукиса. Он забежал к нему в редакцию вечером, незадолго до отъезда. Бубукис сидел над версткой завтрашнего номера и, разговаривая с Космасом, не сводил глаз с двери, откуда с минуты на минуту должен был появиться Прометей.

— Ну ладно, тебе не до меня, — протянул ему руку Космас. — Будь здоров. Передавай привет Элефтерии, Она очень хорошая девушка.

Усталый от кропотливой, утомительной работы Бубукис вдруг оживился.

— Ты тоже так думаешь? — Бубукис положил карандаш и мужественно отодвинул верстку. — Да, она, конечно, замечательный человек! Садись, чего же ты стоишь…

Увлеченные беседой, они не сразу заметили появление Прометея.

— Чего ты там копаешься? — беззлобно спросил Прометей, забирая со стола верстку. — Это теперь пойдет на помойку. Пиши все сначала. Да вы что, не слышали про генерала Скоби?

— Нет! Кто это?

— Английский главнокомандующий греческой армии. Только что передали по радио.

Лондонская радиостанция объявила, что в Генеральном штабе Среднего Востока состоялось важное совещание. Согласно документу, подписанному генералом Уилсоном, английским министром Макмилланом, греческим премьер-министром и главами греческих партизанских армий, все греческие вооруженные силы подчинялись теперь правительству, а главнокомандующим правительство назначило генерала Скоби.

Космас поспешил распрощаться.

— Пора, Космас, торопись, а то твой друг Мил воспользуется этой новостью, — шутил Спирос, — возьмет и наложит вето, он теперь вправе не отпустить тебя из Астипалеи.

От партизанской жизни у Космаса оставался теперь только револьвер. С оружием трудно расставаться даже самому миролюбивому человеку. Но расставаться приходилось. Космас вынул револьвер и отдал его Лиасу.

— Может, будешь помнить чуть подольше!

В штатских костюмах и без оружия ступили они на дорогу, убегающую вниз. Они возвращались. Возвращались ли? Лиас требовал вычеркнуть это слово из лексикона, потому что оно никогда не отражает истины. Он утверждал, что никто и ничто не возвращается. Под мнимым, обманчивым понятием возвращения скрывается путь к новому и неизвестному.

— Пора, ребята, пора! — подал сигнал Спирос. — Время не ждет!

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Свободу! Черпайте свободу до дна!

Свободу — до смерти! Свободу — до ада!

Сикелианос

I

Эту площадь, на которой бушует людская лавина, Космас помнит с других времен. Отсюда в морозный вечер злой и коварной весны 1942 года он впервые увидел Афины, дрожащие от холода и умирающие голодной смертью. На цементных ступенях, где сейчас танцует молодежь, доживали последние часы какие-то бедняки, а рядом сидел ограбленный мертвец, которого никто не хотел хоронить. Встреча с ним была для Космаса первой встречей со столицей. Он сидел здесь, неизвестный человечек с галстуком-бабочкой и босой — кто-то успел снять с него ботинки. Сколько людей вместе с ним нашли здесь свой конец? Скорбный гимн памяти павших, который звучит сегодня на улицах, пусть будет и в его честь.

С балкона гостиницы «Александр Великий» на площадь выплеснулось знамя. Народ приветствовал его дружным: «…а-а-а…» Широкой волной, словно ветер, пронесся этот возглас по площади и разлился по всем восьми выходящим на нее улицам. Это было бело-голубое греческое знамя. Где-то запели гимн. Голоса поднимались из глубины и надвигались, точно прибой, переваливаясь с одного гребня на другой.

Справа от греческого знамени разворачивали еще одно. Люди поднимались на цыпочки, запрокидывали голову. На голубом фоне показался красный лучистый крест — толпа замахала руками, платками, шляпами. Она приветствовала своих союзников сорокового года, отважных новозеландских летчиков и минеров, джонов и томов в надвинутых на одну бровь беретах. Свободные граждане чтили их память…

Еще одно древко укрепили на железной решетке, и перед афинянами развернулось звездно-полосатое полотнище. Еще раз отгремела аплодисментами площадь, отгремела и затихла в ожидании. Однако на балконе ничего больше не готовили, и тогда снизу послышались крики:

— Эй, еще не все! Еще! Еще! На балконе никто не появлялся.

— Еще! — требовали снизу, и крики соединялись в ритмичном: — Е-ще! Е-ще! Е-ще!..

Нетерпение нарастало, в воздух взметнулись кулаки.

На балконе зашевелились. Мужчина с тяжелым шестом шагнул вперед, алое знамя хлынуло в толпу и завихрилось на ветру. Площадь загудела и загрохотала, люди снова становились на цыпочки и тянулись посмотреть, как свободно, на почетном и законном месте, развевалось шелковое полотнище цвета крови и великих надежд.

* * *

Еще накануне праздника некоторые благоразумные граждане предрекали беду: выльется на улицы безумная толпа и все перевернет вверх дном. И благоразумные граждане припоминали известную историю о неграх, сорвавших ненавистные цепи и в порыве слепой ярости перебивших весь экипаж корабля, а потом погибших в борьбе с океаном, потому что искусство мореходства им было неведомо.

Но кипевшее на улицах людское море оказалось чрезвычайно дисциплинированным, чрезвычайно послушным и кротким. Демонстранты шагали в строгом порядке, одна за другой следовали бесчисленные колонны обществ, союзов, организаций, районов…

Молодежь кричала и пела, и Космас тоже кричал и пел. Он радовался, что может свободно и беззаботно идти куда глаза глядят, радовался, что уговорил Янну остаться дома, она не выдержала бы такой сутолоки.

Рядом из длинного, сияющего никелем рупора, словно припаянного к губам здоровенного, широкоплечего детины, вылетали громовые призывы. Толпа подхватывала их.

Перед зданием банка Космас заметил оживление, какие-то люди пробирались наперерез колоннам.

— Держите его! — послышались голоса. — Это шпик! Он из шайки Калогерасов! И еще пилотку партизанскую надел!

Космас поспешил на крики.

— В чем дело?

— Шпика поймали. Думал, пилотка его спасет…

В толпе демонстрантов Космас увидел парня в партизанской пилотке.

— Сними, не для твоей головы, — сказал высокий студент в очках и сорвал с него пилотку. — Это вещь почетная, не каждый ее может напяливать…

— Вон его! — кричали демонстранты. — Вон его из колонны!

— Погодите! Погодите! — Высокий студент засунул руку в карман задержанного и вынул револьвер. — Выгнать мало! Это рыбка не простая!

Он захватил с собой еще двух демонстрантов и повел, шпика к тротуару.

— Внимание! Шпик! — крикнул в рупор сосед Космаса. Но его голос потонул, заглушенный громкоговорителем.

— Внимание! — разнесся по всей улице могучий бас. — На перекрестке Университетской и Кораиса пойман шпик. Имейте в виду — он среди нас не один. Если вы обнаружите шпика, выведите его из колонны и сдайте представителям народной милиции. Рукоприкладство запрещается. В крайнем случае допустимо умеренное количество оплеух!