Ночи и рассветы

— Эй, Никитас!..

— Добрый день! — приветствовал их Никитас. — Что нового?

— Это ты нам скажи, что там нового, — спросил связной. — Куда едешь?

— За хлебом и патронами!

— И как это тебя еще не повесили, непутевый? — зашумели женщины.

— А меня уже раз повесили, да веревка не выдержала…

Никитас привез хорошие новости. Минувшей ночью партизаны подорвали колонну грузовиков и большой мост, без которого немцы не могут сделать ни шагу.

— За новости спасибо, — поблагодарил Леон. — А теперь послушай, товарищ Никитас! Собери самых слабых и больных и переправь их на своих мулах в деревню.

Леон написал записку в народный совет деревни, и всадники двинулись в путь. Позади гремел раскатистый бас Никитаса: женщины собирают вещи, больные садятся на мулов, по дороге он разучит с ними новую песенку…

* * *

— По этому шоссе, — рассказывал Леон, — немцы двинулись в самом начале операции. Но партизаны заминировали большой отрезок дороги и заняли все высоты по обе стороны реки.

Тогда немцы попытались проникнуть сюда с севера. Там стояли части ЭДЕС, они дрогнули при первом же натиске. Многие отступили на территорию, охраняемую отрядами ЭЛАС, и теперь вместе с крестьянами-беженцами скитались по придорожным склонам. Группу таких дезертиров Леон и Космас встретили на шоссе.

Среди них были раненые: у кого забинтована голова, у кого рука на перевязи, В хвосте колонны плелись пленные итальянцы.

— Куда вы?

— Нам разрешили подлечиться в вашем госпитале.

— Раненые — в госпиталь, ну, а те, кто здоров? Вы-то куда бежите? Идите к нам в ЭЛАС!

Никто не ответил.

— Это итальянцы с вами?

— Итальянцы.

— Ну что ж, итальянцев тоже заберем и пойдем воевать с немцами.

Леон говорил так бойко и задорно, будто нанимал их на сбор винограда.

— Да что тут раздумывать, пойдемте с нами. А когда кончатся бои, отправитесь куда глаза глядят.

— У нас нет оружия!

— Отберем у немцев! Ну как, по рукам? Кто объяснится с итальянцами?

Итальянцы все уже поняли и спорили между собой. Наконец они объявили, что пойдут с эласитами{ [68] }.

— Аванти контра фашиста! — крикнул Космас.

— Мы тоже антифашисты! — загалдели итальянцы. — Будь проклят поганый фашизм!

Судьба этих итальянцев была трагична, как судьба всех побежденных, оставшихся на земле противника. Три года назад они пришли сюда поборниками фашизма, а теперь воевали, чтобы его свергнуть. В первый год оккупации Космас не раз отведал итальянских кулаков. Били нещадно, норовили ударить в живот… Тогда Космас ненавидел их лютой ненавистью, но теперь, когда судьба их так переменилась, они вызывали у него жалость.

68

Эласиты — партизаны ЭЛАС.

— Аванти! — весело крикнул Космас. — Долой Муссолини!

— Долой подлеца! — подхватили итальянцы и запели песенку, которую сложили греческие солдаты: «Дурак Муссолини…»

Они веселились до тех пор, пока на дороге не разорвался первый снаряд.

* * *

Из толпы беженцев, которая двигалась им навстречу, кто-то крикнул:

— Космас! Космас!

Космас приостановился, разыскивая взглядом того, кто его окликнул. Наконец его глаза выхватили из толпы юношу, который тоже остановился и с улыбкой смотрел на Космаса.

— Натан!

Космас соскочил с лошади и обнял его.

— Как ты здесь очутился, Натан? Куда ты идешь? Они вместе учились в предпоследнем классе гимназии и были очень дружны. Натан Алкалаи, его сестра Руфь, мать и отчим, который служил бухгалтером в филиале Национального банка, прожили в их городке только один год. Потом отчима перевели в другое место, и они уехали. Руфь была на два года старше брата, тонкая, подвижная девушка со смуглой бархатной кожей, которая многим тогда вскружила голову. Руфь играла на фортепьяно и очень хорошо танцевала…

— Куда ты, Натан?

— И сам не знаю! Может, здесь, в горах, уцелеем…

Космас поискал в толпе беженцев родных Натана, но увидал только жалкую, скрюченную старушку, которая подошла и встала рядом с Натаном.

— Это моя тетя! — сказал Натан.

— А остальные? Руфь?

— Нет больше Руфи, Космас! Ни Руфи, ни матери, ни отца…

Его голос дрожал, лицо исказилось гримасой боли.

— Даже не знаю, где они! В каком-нибудь лагере, если еще живы… Однажды ночью, когда меня не было дома…

Космас поспешил отвлечь его:

— Что ты собираешься делать?

— Не знаю.

— Пойдем с нами!

— Правда? — оживился Натан. — Ты так думаешь, Космас?

— Что тут раздумывать? Будем воевать вместе… Если бы Натан был один, он, конечно, согласился бы.

Но тетя, которая до этого стояла рядом, безмолвная и недвижимая, словно мумия, вдруг встрепенулась и ожила.

— Натан! — Она схватила Натана за руку и заговорила с ним на своем языке. Он слушал, молчаливый и серьезный.

Потом старуха обернулась к Космасу.

— Нет! — сказала она. — Натан не пойдет!

Космас увидел в ее взгляде ужас и отчаяние, он попробовал успокоить ее.

— Нет! Нет! — еще решительнее сказала старуха и дернула Натана за руку.

Тот не сопротивлялся. Он пошел следом за ней, то и дело оглядываясь на Космаса. В его по-девичьи кротких глазах застыла глубокая тоска.

— Ну что ж, счастливого пути, Натан! — с грустью сказал Космас. — Желаю удачи!

Едва Натан и старуха догнали остальных, на дороге снова разорвался снаряд. Послышались испуганные крики и детский плач. Космас хотел вернуться, но Леон не позволил: нужно было торопиться. Космас очень сожалел, что не сумел уговорить Натана. Эта старуха с лицом Сивиллы всецело властвовала над его душой. Настаивать было бесполезно.

V

Офицер ЭДЕС в мундире и с оружием спешил им наперерез.

— Прошу вас, задержитесь на минутку! Не знаю, что с ними делать!

Неподалеку, под развесистым деревом, стояла группа мужчин.

— Там майор Квейль, представитель английского командования. Чуть-чуть не попал в плен и теперь нервничает. А что я могу для него сделать? Языка английского я не знаю, переводчик сбежал. Они тоже вас просят, подойдите.

— Пойдем, Космас, — сказал Леон. — Видать, мы так и не доберемся сегодня до полка. Ты ведь знаешь английский?

— Объясниться сумеем. Пошли!

— Слава богу! — облегченно вздохнул эдесит. — Ну и намучался я с ними!

— А чего они хотят?

— Сами не знают. Боятся, что их схватят немцы. Много слышал Космас об английском хладнокровии, но эти англичане не могли им похвастать. Майор Квейль, длинный, худой, с рыжей шевелюрой и рыжими бровями, не скупясь на проклятия, ругал эдеситов за то, что они не сумели удержать своих позиций по крайней мере до тех пор, пока не обеспечат отступление.

— Скажи ему, Космас, — попросил Леон, — что наши передовые части держатся крепко. Пусть успокоится!