Ночи Истории

— Но только не у меня! Не у меня! — Больше ничего добавить я не смог. Грудь мою сдавило; в сильнейшем волнении я протянул ей руку. Анна неуверенно поднялась. Она посмотрела мне в глаза, и во взгляде ее читалось напряженное ожидание. Справившись с охватившем меня волнением, я продолжал:

— Простите меня! Мое сердце разрывается на части, когда я слышу от вас эти признания. Все эти долгие годы мои привязанность и преданность королю и герцогу Эболи были отравлены сознанием того, что они сделали с вами. Вам претит моя жалость. Но если мое чувство — жалость, то, поверьте, никто не имеет на него больше прав в этом мире, чем я!

— Но кто дал вам право жалеть меня? — Герцогиня стояла неподвижная, бледная; ее напряженный взгляд не отрывался от моего лица.

— Сами небеса, наверное. Все, что вам пришлось пережить, я пережил вместе с вами. Когда я попал ко двору, ваша судьба была уже решена. Узнав о том, что с вами сделали, я возблагодарил Бога за то, что мне не пришлось стать свидетелем вашего бесчестья. Но всегда, когда я встречал вас, когда видел вашу задумчивую красоту, ваше пленительное изящество, ваше редкое достоинство, кровь вскипала в моих жилах. Мысли об убийстве и мести начинали тесниться в моей голове.

Вздрогнув, она отшатнулась от меня:

— Но почему?

— Потому что я люблю вас! Люблю с того самого дня, когда впервые увидел. К несчастью, наша встреча произошла слишком поздно, мне не на что было надеяться… — Я произнес все это на одном дыхании, не глядя на Анну, до боли впившись руками в подлокотники кресла.

— Антонио… — Что-то в ее голосе заставило меня вскинуть голову. Бледность сошла с ее щек, губы трепетали, и казалось, что вся она горит. В глазах ее читалась мольба.

— Антонио, я никогда не подозревала об этом, никогда не догадывалась…

Я с изумлением, не веря себе, смотрел на нее.

— Почему же вы скрывали то, что могло бы поддержать меня в трудную минуту, вселить в меня мужество и силу? Ведь я когда-то тоже надеялась, ждала…

— Вы надеялись и ждали?!

— Я надеялась, мечтала. Я ждала вас, Антонио.

Я протянул к ней руки, она упала в мои объятия и разрыдалась. Разум мой от всего услышанного почти помутился, сердце колотилось в груди от смешанного чувства радости и боли. И, право, для боли было гораздо больше оснований, чем для радости.

Весь вечер мы не разнимали рук, не могли отвести друг от друга глаз. Многое было сказано, многое поведано. С горечью мы убедились, что изменить уже ничего нельзя. Мы оба были связаны, и связаны очень прочно. Анна — королем, чья ревность была бы страшна, а я — семьей, женой и детьми. Наша встреча произошла слишком поздно. Мы расстались, приняв твердое решение попытаться забыть друг друга, не искать встреч, смириться с существующим положением вещей. Три томительных месяца соблюдали мы данное друг другу слово.

Моя жизнь после разговора с Анной круто изменилась. Я потерял интерес к прежним развлечениям, шумным попойкам с друзьями, перестал волочиться за женщинами. В душе моей росло доселе неведомое мне чувство вины перед моей женой Хуаной. Наша с Анной чистая и глубокая любовь отрезвила меня, заставив взглянуть на мир по-иному. Старые приятели посмеивались, не узнавая прежнего беспутного Антонио Переса. Я не обращал внимания на эти насмешки, проводя большую часть времени со своей семьей. Но мысли мои были полны одной Анной, любовь к ней теснила мне грудь. Через три мучительных месяца мы не выдержали, утратив способность сопротивляться страсти, полностью захватившей наши души, и вручили нашу любовь и наши жизни Богу.

Мы берегли любовь, как могли, действуя со всей осторожностью и осмотрительностью, хранили наши встречи в глубочайшей тайне, и никто в целом мире не догадывался о них. Так продолжалось четыре года. Четыре года мы были счастливы, упиваясь друг другом. Предосторожности, к которым мы прибегали, объяснялись одним — страхом перед местью короля, которая была бы ужасной, узнай Филипп о нашей любви. Мы смогли бы хранить все в тайне и дальше, но неумолимая судьба распорядилась иначе.

Вы, вероятно, слыхали о доне Хуане Австрийском, внебрачном сыне Карла V, единокровном брате Филиппа II. Дон Хуан был полной противоположностью своему брату. Насколько мрачен и неприветлив был Филипп, настолько весел, бесшабашен и искренен был дон Хуан; насколько нелепа и уродлива была внешность одного, настолько красив и изящен был второй. Истинный Байярд наших дней, воплощение благородного рыцарства, дон Хуан слыл великим полководцем. Славу эту принесла ему победа при Лепанто, и он еще закрепил ее покорением в 1573 году Туниса, последнего оплота мусульман на Средиземном море. Возможно, блестящие победы слегка вскружили ему голову, но не забывайте, что дон Хуан в ту пору был еще очень молод и, как-никак, являлся сыном императора. После громких военных побед у него появилась мечта, простительная в его положении — он стал грезить о короне.

Дон Хуан не делал из этого секрета; ему хотелось создать собственную империю, столицей которой мог бы стать Тунис. Но его мечты и намерения совершенно не совпадали с образом мыслей Филиппа II, в планы которого не входило основание доном Хуаном собственного государства. Доблесть, отвага и полководческий талант брата требовались королю для укрепления его собственного могущества и славы.

Если бы не планы и мечты дона Хуана и не вмешательство в его дела некоего Эсковедо, то, возможно, наша тайна так бы и осталась нераскрытой, нам бы удалось сохранить любовь и уцелеть самим. Но жизнь распорядилась по-своему. Эсковедо, как и я в свое время, был секретарем Эболи и после смерти герцога получил место в Королевском совете. Должность была весьма скромной, но король благоволил к нему, считая его человеком неглупым и услужливым. Возможность выслужиться перед королем не заставила себя долго ждать. По правде сказать, эту возможность Эсковедо предоставил я сам, и, используя ее с умом, он мог бы пойти очень далеко — гораздо дальше, чем позволяли ему собственный талант и происхождение. Возможность заслужить расположение и благодарность короля была связана с делами дона Хуана Австрийского.

К тому времени я уже стал хранителем всех секретов короля, знал все сокровенные желания Филиппа II. Не было для меня тайной и нежелание короля видеть своего брата коронованным. Амбиции дона Хуана пугали его. Мне же стало очевидно, что не последнюю роль в их подогревании играет секретарь дона Хуана, который путем возвышения своего господина стремился к росту собственного влияния. Я рассказал об этом своем наблюдении королю. Филипп, не долго думая, потребовал удалить этого человека.

— Этого недостаточно, — ответил я королю, — нужно не только устранить секретаря, но и поставить на его место человека, преданного вашему величеству, который будет не только оказывать нужное нам влияние на дона Хуана, но и сообщать нам обо всех его планах и намерениях.

— У вас есть кто-нибудь на примете? — с интересом спросил король.

Я на мгновение задумался, но быстро вспомнил об Эсковедо. Он обладал обаянием, манерами, был честолюбив, неглуп, и я считал его преданным королю. У нас с ним сложились неплохие отношения, я слыл его другом и покровителем. Словом, он подходил для этого дела, и я рад был оказать ему услугу. Все это я высказал королю, и дело было решено.

Но все вышло не так, как я рассчитывал. Эсковедо не оправдал моих ожиданий. Хотя он действительно очень быстро вошел в доверие к дону Хуану, но сам, в свою очередь, оказался в плену огромного обаяния и амбициозных планов своего нового господина. Путь наверх, который я ему проложил, показался Эсковедо долгим и утомительным по сравнению с тем, что рисовался в мечтах дона Хуана. Он поддался этим грезам так же, как и его предшественник. Отличие состояло лишь в том, что Эсковедо был гораздо энергичнее и напористее. Эсковедо стал не просто поддерживать и поощрять планы дона Хуана — он принялся развивать их, изобретая новые пути к достижению цели. В мире к этому моменту произошли некоторые изменения. Тунис снова был захвачен турками, и все надежды дона Хуана, связанные с тунисской империей, рухнули. Но Эсковедо обратил взор своего господина на новую возможность, фантастическую и реальную одновременно: он предложил ему заполучить английскую корону.

У Филиппа тем временем появились свои планы относительно дона Хуана. Дела во Фландрии в результате бездарного правления герцога Альбы шли из рук вон плохо. Вся Северная Фландрия была охвачена мятежами еретиков. Филипп решил, что его брат, как признанный полководец, должен возглавить армию, собранную для подавления фламандского пожара. Эсковедо пришла в голову мысль, что если дон Хуан одержит победу во Фландрии, то можно будет подумать и об Англии, о походе на королеву-еретичку Елизавету и освобождении из заточения Марии Стюарт. Но дон Хуан пошел в этих планах еще дальше. В мечтах ему уже виделась женитьба на освобожденной шотландской королеве и, как следствие, английская корона. Дон Хуан, по совету Эсковедо, обратился за поддержкой в Рим. Движимый давней ненавистью к английской королеве, святой престол охотно поддержал эти планы. Эсковедо отправился в качестве секретного посланника дона Хуана в Рим для детального обсуждения замысла.