Ночная Земля

От Стража я перевел взгляд на высокую гору Великого Редута; я находился еще недалеко от нее, хотя успел проделать достаточно продолжительный и утомительный путь. Хотелось бы, чтобы и вы ощутили, все величие и высоту невероятной сияющей горы; и удивительно было мне думать, что в тот самый миг мой дорогой Мастер над Монструваканами мог видеть мое лицо через великую подзорную трубу. Словом, глядя вверх на ясную точку, окруженную чернотой ночи, я думал о том, насколько далеко оказался от Дома. И мысль эта повергла меня в столь великую тоску, породив слабость сердца и духа, что мне пришлось собрать всю отвагу и бежать прочь, — на северо-запад, как я уже сказал.

Так я шел двенадцать часов и за это время дважды ел и пил; я продвигался вперед, ощущая радость оттого, что меня окружает такой покой, словно бы вокруг меня лежала область Ночной Земли, свободная от всяких чудовищ. Но, увы, я приближался теперь к обители, наверно, самой опасной разновидности ночных тварей. Об этом мне сообщил негромкий шум в ночи, когда слева от меня словно бы отворилась закрытая дверь; источник его был очень близок, он находился не более чем в двадцати футах над моей головой, но при этом скрип как бы исходил из непомерной дали… из Глубин Вовсе Неведомых. Я знал об этом звуке, хотя, как вы прекрасно понимаете, никогда не слышал его за всю свою жизнь. Тем не менее, я читал в Анналах — и не однажды, — что тем, кто уходил из Пирамиды в Ночные Земли на поиски Знаний, приводилось слышать где-то над собой странный, что там, просто немыслимый звук; неведомый шум исходил как бы сверху, и не издалека, и вместе с тем как бы покрывая чудовищное расстояние; тихое скрежещущее стенание не походило ни на один из известных на земле звуков. В Анналах утверждали, что это и есть те самые Двери в Ночи, о которых повествовала древняя и лишь отчасти достоверная История Мира, столь любимая детьми того времени и знакомая даже некоторым из его мудрецов.

Я сразу узнал этот звук, ибо сердце мое научилось быстроте мысли. Предельно жуткая вещь, если подумать; представьте себе, что вы слышите какой-нибудь странный звук, несущийся над мрачной и унылой равниной, или он раздается за стеной в вашем собственном доме. Однако сия жалкая аналогия способна лишь проиллюстрировать мои мысли. Впрочем, разум вкупе с искренним сочувствием способны открыть вам всю глубину моего испуга.

Среди повествований, оставленных теми, кто уходил в Ночной Край, существуют три вполне надежных Аннала, утверждающих, что сей звук предвещает явление Великого Ужаса и что слышавшие его по большей части погибли в Ночном Краю. Более того, Анналы гласили, что этих людей ожидало во мраке Уничтожение: не обычная смерть, а злая и неведомая погибель. Те же, кому удалось живыми вернуться в Пирамиду, говорили, что в Ночи открываются странные и ужасные Двери. Однако кто может сказать такое наверняка, разве что очи духа этих людей видели сокрытое от плотского зрения.

Проведенные в Пирамиде тщательные исследования обнаружили в эфире некоторые разрывы, на которые и указывают эти самые Двери, как называют их фантазеры; стало ясно, что через эти отверстия — а как их можно назвать иначе? — в ту Будущую Жизнь вступают силы зла, правящие над Ночью. Многие считали, что открылись эти Двери благодаря неразумию и опрометчивости древних ученых, взявшихся исследовать предметы, лежащие далеко за пределами их понимания. Впрочем, я уже упоминал об этом; подобное предположение наверняка истинно, ибо подобное желание искушает и меня самого, — как и всякого человека, полного жизненного пыла.

Думаю, что теперь вы осознали истинную природу этого звука, а посему способны понять вместе со мной тот великий ужас, который немедленно овладел моим духом; я уже не сомневался в том, что приключение мое вот-вот закончится. А потому обнажил свою руку, прикоснувшись зубами к капсуле, вшитой под кожу, чтобы успеть умереть прежде, чем ко мне приблизится Уничтожение. Я мгновенно притих и пополз направо среди моховых кустов, ведь звук, как вы помните, раздавался слева от меня. Я полз, ощущая великое потрясение; даже мой рот превратился в какую-то жижу, так что зубы к стыду моему сами собой стучали друг о друга.

Полз я очень осторожно и часто оглядывался во все стороны, но, к счастью, ничего более не увидел и не услышал.

Так я передвигался более часа и уже в буквальном смысле слова готов был припасть к земле от изнеможения; но, в конце концов, на душе у меня полегчало, и я понял, что избежал погибели, которая была уже настолько близко. Так случилось, наверно, потому что я услышал звук прежде, чем наткнулся на его источник и сумел обойти его. Однако, это всего лишь догадка. Здесь как раз уместно заметить, что после этого события я заставил напрячься свой слух, часто укоряя себя за то, что он не сумел заранее оповестить меня об опасности. Но как я сейчас понимаю, похоже, что плотскому слуху просто не дано услышать сей звук… как ни странно, это действительно так.

Учитывая случившееся, я продвигался далее, весьма внимательно вслушиваясь, и однажды услышал звук впереди себя — весьма далеко — но тут же припал к земле и пополз назад, пока некоторое время спустя не решил, что достиг безопасного места. Так и вышло, потому что больше я ничего не слышал. Наконец настал восемнадцатый час дневного пути, я ел и пил, а потом нашел место для ночлега в узкой расщелине, поднимавшейся над моховыми кустами скалы. Проспав шесть часов, я пробудился, не претерпев никакого ущерба.

Потом я опять ел, пил и разглядывал Ночную Землю, оставшуюся, так сказать, у меня за спиной. Унылая и скучная равнина не знала ни огня, ни тепла, не видно было даже серных паров; словом, ничто не освещало ее, и жизнь вполне естественно должна была избегать этих мест. Край этот окружал меня со всех сторон, впрочем, на севере, похоже, мерцали огненные жерла, за которыми стояло зарево над Равниной Голубого Огня.

Хорошенько подумав, я понял, что не встречу Чудовищ в это унылой стране, если не буду жаться к жерлам. Следовало предполагать, что Скрип Невидимых Дверей еще может потревожить меня, однако чем объяснить безжизненность этого края — тем ли, что даже Чудовища боялись Дверей, или тем, что здесь было попросту чрезвычайно холодно, — сказать не могу; возможно, что объяснение надо искать в обеих причинах, что ни в коей мере не противоречит здравому смыслу. Наконец я снова бросил короткий взгляд на Великую Пирамиду, уже казавшуюся далекой после нескольких дней пути, и возобновил свое путешествие. Позвольте мне здесь заметить, что я заметно удалился от родного Дома, хотя и не настолько далеко как мне бы хотелось; следует помнить, что зачастую мне удавалось проходить за час не более мили, соблюдая великую осторожность, на четвереньках, ползком, вообще как придется. Потом я, естественно, не мог идти по прямой, мне постоянно приходилось отклоняться в сторону, чтобы избежать внимания Чудовищ и Сил Зла. Теперь, зная, что я нахожусь там, где в ночи скрипят странные двери, я самым тщательным образом следил за своим маршрутом и часто останавливался, вслушиваясь в ночь. Тем не менее, я не сумел избежать новой встречи с этим ужасом; я шел, осторожно ступая, и вдруг услышал над головой тихое бормотанье; оно становилось громче, словно бы надо мной открывалась дверь. Звук был в точности похож на скрип двери, через которую доносился далекий шум, — так бывает и в нашем времени, если открывают дверь в шумной комнате. Но то бормотанье, которое услышали мои уши, доносилось из какой-то пропащей и чуждой нам вечности. Не вините меня за то, что я столько говорю об этом, поймите, мне пришлось перенести такой глубочайший ужас, что память о нем не ослабевает; хочу лишь, чтобы и вы вместе со мной оценили жуть и страх, присущие грядущей Ночи. Но я наконец воистину миновал то место, где открывается Дверь в Ночи, не претерпев при этом несчастья, однако не по своей заслуге; скорее всего. Дверь открылась случайно, или моя тихая поступь все же встревожила Силу Зла, тем не менее, не ставшую меня преследовать. Предавая свои мысли бумаге, я сознаю, что записываю детский лепет, но в таком вопросе я не способен прикоснуться даже к краю истины, поэтому хватит о Двери, обратимся к более доступным мне материям. Словом, когда я в последний раз услыхал этот звук и ощутил, что нахожусь под его источником, то ощутил предельную — хоть и мгновенную — слабость души и сердца и быстро укрылся под покровом невысоких и густых моховых кустов.

Все существо мое содрогалось, я полз на руках и коленях, и трижды падал на лицо, — столь слабым сделал меня пережитый ужас; более того, я совершил грех и не обнажил свою руку, чтобы приготовить капсулу и умереть, если потребуется… я проявил столь потрясающую глупость, что даже теперь воспоминания заставляют меня трепетать; ибо Смерть — пустяк по сравнению с Уничтожением, хотя и она достаточно страшна. Однако случилось так, что ничего плохого со мной не произошло; и я удалился от беды, словно бы какая-то удивительная сила набросила на меня плащ-невидимку. Хотелось бы знать, не случилось ли этого на самом деле, но как это сделать?

Наконец я остановился, несколько успокоился, ел и пил, и вернул себе твердость духа. Закончив трапезу, я немного передохнул и продолжил путь на север, — к огненным жерлам, оказавшимся на этот раз не столь далеко.

Уже приближаясь к ним, я как будто бы снова услышал грозный звук, а посему мгновенно спрятался в моховых кустах и старательно прислушался; к счастью, я не обнаружил ничего дурного; и потому оставалось надеяться на то, что на этот раз со мной сыграла шутку собственная фантазия. Тем не менее, я опустился на четвереньки, и не разгибался достаточно долго — до одного из огненных жерл, которые давно уже не попадались на моем пути.

Нетрудно понять, что на этот раз я весьма осторожно приближался к огню, чтобы не привлечь к себе внимание Злой Силы, обитавшей в близком соседстве; кроме того, возле огненного жерла могло обитать любое чудовище. Но оказавшись поблизости, я выглянул из кустов и увидел крошечное жерло в небольшой низинке, вокруг не было заметно ничего страшного, а вид огня манил меня, давно уже не имевшего возможности согреться.

Некоторое время я лежал, наблюдая за окрестностями, и, наконец убедившись, что оказался в месте тихом и безопасном, вышел из моховых кустов и сел неподалеку от пламени, наполнявшего жерло и кипевшего в нем. Жерло испускало непривычный для меня шум, оно негромко булькало в своей впадине. Иногда оно совсем притихало и становилось неслышным, а потом снова начинало пузыриться, испуская в черную ночь тоненькую струйку сернистого пара.