Ночной карнавал
Шрифт:
Она ничего не видит. Не слышит. Потеряла сознание от боли.
Мадлен убежала от Князя рано утром, когда над землей Эроп колыхала черным, горящим с исподу искрами крылом зимняя ночь. Редкие фонари полыхали на улицах Пари. Изредка попадались прохожие — то ли ранние, бессонно-рабочие, спешащие на тягомотное заделье, то ли поздние, подгулявшие, качающиеся из стороны в сторону. От их ртов и ноздрей шел пар. Морозило. От молчащих, идущих мимо Мадлен одиноких людей пахло вином, водкой, печеньем, туалетной водой. Один старик метнулся ей в ноги: девушка, подай!.. Она порылась в кармане и кинула старику золотую денежку.
— Купи себе горячего грогу!.. Согрейся!..
Кто бы ее согрел. Она поняла, что влипла. Князь — это было серьезно. Слишком серьезно. Если б кто-нибудь ей день,
Что будем делать, курочка Мадлен?.. А?..
Граф оторвет тебе голову.
А ну как не оторвет?.. За что отрывать, собственно?.. У нее помимо графа — целый воз разномастных рыцарей, отвратительных, отталкивающих, жалких, трясущихся, вонючих, сдергивающих перед ней нижнее белье, обнажающих перед ней тощие высохшие бедра, отвисшие животы, дряблые шеи, жирные, похожие на женские, груди. Уродство человеческое — старость. Почему уродство?! Старость благолепна и достойна. Старость — это и ее будущее тоже. Старость свята и загадочна. Время — самый главный враг человека; но ведь и Мадлен будет седой и морщинистой. Как прекрасно умереть молодой! Господи, пошли мне смерть, пока я еще молода!.. Я возблагодарю Тебя. Я боюсь старости. Я не хочу стареть. И умирать тоже страшно мне.
Чего же ты хочешь, привереда?!
Вечной жизни. Vita eterna.
Кто тебе ее даст?! Если все твои погибли там… в Ипполитовом Доме…
Выстрелы. Крики. Брань. Визг. Дым. Штыки. Штык входит мне в грудную кость. Пропарывает ребра. Штык ищет мое сердце. Меня пригвождают штыком к холодному дощатому полу. Я бьюсь и ору, хватаясь руками за штык, наколотая на него, как мясо на обеденную вилку. У Али за обедом подавали старинные немецкие серебряные вилки. Нет, не могу.
Вышагивайте, высокие каблучки. Мадам пнет твою изящную ножку, и ты развалишься на снегу. Где ты была всю ночь, паскуда, вместо того чтобы работать на меня?! На Дом?!.. Там, где была, меня больше нет.
Это мы заметили.
А я не замечаю ничего.
Я не вижу никого и ничего, кроме него.
О, ты прекрасен, возлюбленный мой!
Граф вжарит тебе по первое число.
Граф не потерпит на своей любовной дороге чужих ослов и мулов. Он и так везет большую, богатую кладь. А тебя рабы несут перед ним в паланкине. За тебя заплатили дивную цену: золота столько, сколько весят три живых слона.
Есть ли выход, Мадлен? Есть.
Есть даже два выхода.
А три не хочешь?!
Хочу и три. Ну, говори.
Выход первый: граф женится на тебе, а не на своей дохлой рыбе с выпуклыми белыми глазами. И ты выходишь замуж за графа и быстренько забываешь Великого Князя. У вас рождается прелестная девочка — маленькая графиня, красивая, как чайная роза в приморском саду. Вы счастливы. Вы смеетесь.
А! Нет! Этого не будет! Ты никогда не забудешь Любовь.
Дальше! Выход второй. Что это за выходы, Мадлен, как на авансцену. Как к рампе. Вся жизнь — театр, сказал старинный актер. Ты сбегаешь из Веселого Дома. С чемоданчиком в руке. В старом бедняцком платье. Без гроша в кармане. Без песцовой шапки и беличьей шубки. И тем более без норковой пелеринки. И уж совсем без платья из белоснежных кружев, подаренного тебе графом к балу у короля. И ты идешь прямиком на улицу. Зато ты свободна. В волосах твоих и в ушах свищет ветер. Ты ловишь голыми руками свободу. Ты радуешься ей. Ты нищая. Никто у тебя ничего и никогда не возьмет. И все теряют тебя из виду: и граф, и Князь, и мадам, и подруги, и весь Пари. Да ты и уходишь из Пари, так надо понимать. И бродишь по дорогам Эроп. Скитаешься. Скитаться несладко. Ночевать под открытым небом, без тепленького одеяльца, без ночной рубашечки. И однажды внезапно выплыть, как рыба из воды, перед печальным, потерявшим всякую надежду Князем. И Князь крикнет: «Мадлен!.. Ты ли это?.. Я виноват!. Я не похитил, не увез, не выкрал тебя!.. Я слишком хорошо воспитан!.. Иди ко мне жить!.. Я тебя от себя теперь больше никуда не отпущу!..»
И я отвечу ему: Великий Князь мой, я и так находилась, набродилась. Притомилась. Мне бы у тебя на лавке поспать. Налей мне баланды в жестяную миску. Я ведь приютская. Мне море по колено. Закуривай! Дыми мне в лицо! Я видывала виды. Можешь ругаться на языке Рус, я все понимаю. И ты меня в жены не возьмешь, Князь. Я сама все так подстрою. Я
останусь одна. Я не свяжу тебя собою.А третье?! Что третье?!
А третье — самое невозможное. Невыносимое. Мы убежим вместе с Князем. А они нас будут преследовать. И стараться убить. Отомстить нам. Стоп! Что ты мелешь?! Кто они?! Люди графа? Слуги Князя?.. Жизнь творится подспудно. Подземно. Подводно. Мы, порхающие на поверхности бытия, — знаем лишь одну верхушку айсберга. Они будут заставлять меня делать им то, что я никогда не могла делать. То, в чем я отказывала капризным, сыплющим немыслимые деньги в подол старикам. А если я не буду выполнять деяния, меня будут бить. И убивать. По-настоящему. Помнишь горбуна?.. Его картину?.. Весь Мулен де ля Галетт притих, когда увидел, как расплываются у меня по груди и животу два кровавых пятна.
Что загадывать, Мадлен. Беги. Вот твоя лестница на высокий твой этаж. Вот дверь будуара. Вот постель. Падай в нее. Усни. Постарайся уснуть. Ведь еще темно на декабрьской улице. Ночь. Иногда в Пари можно увидеть, как играют в ночном небе сполохи Северного Сияния.
Когда они заиграют снова, Мадлен, выйди на снег в ночной рубашке и подними руки к цветным и ярким звездам. Каждая из них наденет маску в карнавал. Каждая спустится на землю и засверкает на груди у прелестнейших женщин земли. Ты, Мадлен, хочешь звезду на грудь?.. Да. Хочу. За геройство. И молоко за вредность.
Она свалилась как сноп, упала головой в подушку, застонала, закрыла глаза. Сон не шел к ней. Чудился грозный, идиотский колоколец мадам.
Она спала, когда явилась Риффи с чашкой грога в руках.
Риффи влила горячее душистое питье в бессильно открытый в беспокойном, бредовом сне рот Мадлен.
Граф заподозрил неладное.
Мадлен отказывала ему в свиданиях. «Сегодня я занята, я принимаю горячую ванну и отдыхаю». «Сегодня… у меня старики, очень, о-о-о-очень важные господа. Они богаты и платят сногсшибательно. Ты ведь потерпишь, правда?..» «Сегодня… нет, завтра иду к массажистке. Мадам сама купила мне сеанс. Отказываться нет смысла. Это для моей же красоты». «Сегодня?.. о, сегодня ничего не выйдет, Куто… Я… ты знаешь… ты будешь смеяться… я помогаю Кази делать коллекцию бабочек, которых она поймала и засушила летом в Лангедоке… Уже смеешься?.. Правильно… Бабочки очень смешные… Это Кази серьезная… Я считаю, что все это детский сад, но… но…»
«Ты можешь выдумывать что-нибудь позабавнее?!» — не выдержав, однажды разъярился и закричал граф. Мадлен пожала плечами и улыбнулась тонкой, длинной улыбкой. Ямочки на ее щеках вспрыгнули и вспыхнули. Она могла бы обольстить кого угодно. Хоть Господа Бога.
Граф вонзил ногти себе в ладони, сжав кулаки.
«Могла. Теперь не могу. Я стала сущей бездарностью. Я думаю о другом. Ты прав. Я действительно думаю о другом…»
«Кто этот другой?!..»
«Твой рев оглушителен. Думаю о другом карнавале. Он ведь скоро, Куто. Совсем скоро. А я не сшила себе еще ни одного костюма. Не смастерила ни одной маски. Я лентяйка. У меня что-то с головой, Куто. Я не хочу задирать и растопыривать ноги. Мне все это надоело. Ты знаешь… по секрету… я только делаю вид для мадам, что работаю тут. На самом деле я не работаю. Я бью баклуши. Мне надо сбегать из Веселого Дома. Ты мой последний оплот».
«Оплот — чего?.. Чувственности?..»
«Почему бы и нет, Куто, если нету любви?..»
«А ее разве… нет?..»
Граф, как ребенок, страстно хотел любви. Желал ее смертельно.
А у Мадлен яростно билось в висках: там, там, на улице Делакруа. Там мое сердце. Где сокровище твое, там и сердце твое.
И она отирала лицо и лоб от пота холодной ладонью, когда представляла, как они встретятся, что это будет за встреча, как кинутся они друг к другу и застынут, обхватив друг друга. Живое кольцо из четырех рук. Они — едины.
Ее била дрожь. Ей было страшно. Себя. Его. Будущего.
— Все. Мне это надоело. Собирайся! Сегодня встречаются мои друзья в одном тайном кабачке. В подвальчике, о котором никто в Пари не знает. Они жаждут видеть тебя. Они много про тебя наслышаны. Да, да, они изрядно завидуют мне! Говорят: когда же, наконец, ты удостоишь нас чести лицезреть знаменитость Пари?.. Нет, я не брошу издеваться. Я тебя восхваляю. Я горжусь тобой! Тем, что ты — моя!
— Я не фарфоровая ваза, Куто. Ты знаешь это.