Ночной карнавал
Шрифт:
— Ку-ка-ре-ку!..
Куто сунулся к ней. Попытался схватить за руку. Луна ненавидяще стрельнула в него глазенками. Ну, Луна, ты и уродина. Как только тебя старая Ночь выродила. Плохие детки пойдут у вас с доходягой пажонком. Некрасивенькие. Танцуй с ним! Мне он не нужен. Я с ним натанцевалась.
Врешь, потаскуха, ты все еще любишь меня!
Паж, знай свое место. Ты допустил, чтоб шлейф госпожи волочился в пыли! Тебя разжалуют! Тебя высекут розгами!
Это я высеку тебя розгами. Нарежу розог в Булонском лесу. Вымочу в соленой воде.
Попробуй! Руки обломаешь! Кукареку!
Мадлен вильнула задом. Край ягодицы мелькнул из-под несносно коротенькой юбчонки. И прощай, кукареку! Но берегись. Не делай поспешных шагов. Не болтай лишнего. Оглядывайся,
Она натолкнулась грудью, ослепнув на миг в крутом вихревом повороте под перьями маски, на индийского раджу, обвешанного драгоценностями, обернутого в бусы, как в простыни. Широкие, как флаги, розового атласа, шаровары раджи соприкоснулись с ее голыми коленями. Ток прошел по ней, ударил в подреберье. Какой гладкий атлас. Цвета зари. Кто ты? Можешь не спрашивать. Могу не думать об этом. Могу лишь чувствовать. Ты богат, раджа. Да, родная. В моих руках все копи Голконды. Все пещеры Памира. Все раскопы Цейлона. Все ущелья и каньоны Тибета. У меня в сундуках все сверканья мира; если я отомкну ключом хотя бы один и откину крышку, из ладони в ладонь ты будешь пересыпать днями напролет, годами, веками все мои сокровища. Бирюзу снегов. Алмазы росы. Изумруды листьев ольхи. Малахиты колючих пихт и елей. Струящиеся опалы лесных речек подо льдом. Родониты и турмалины осенней зари, встающей над золотом устланного палым листом луга. Руно овечьей шерсти. Звонкие цепи пристаней. Серебряные слитки застылых на морозе сливок. И золотые, глыбастые самородки куполов — колокола звонят, мой Восток поет, славу тебе поет, голосистый петух! Ты же наш, петух! Взлети на забор! Видишь дворец раджи?.. — курная изба, черная баня… Прокричи… надорви глотку… Ты же такие богатства видишь впервые… И они все твои… Твои…
Он схватил меня слишком крепко за плечи. Не сдирай с меня маску. Сдерешь вместе с кожей. Я настоящий петух. Я им всем гибель пропою, если хочешь. Рано еще. Давай с тобой станцуем. Холодный огонь сыплется с небес. Это звезды осыпаются на мертвое ночное поле.
Они закружились в вальсе. Блестящий раджа и смешной, встрепанный петушонок — что за пара! Петух, не откидывай гребешок назад, все равно я не смогу тебя поцеловать в твой жесткий костяной клюв. Крути меня шибче, верти, прижимай. Возьми меня с собой в свою Индию. Я люблю Индию, хоть не была в ней ни разу. Там все сине, изумрудно. Там реки текут с гор, и вкус их сладкий, медовый. Там молочные озера в скалах. Там важно ходят по улицам слоны, и на головах у них, за ушами, опахала, и на клыках их висят бурмистровые зерна. Там Солнце нещадно жарит людей на золотой сковороде, и выживет лишь тот, кто любит огонь. Я люблю огонь. Я люблю, когда в Индии идет снег. Он падает на головы слонов и верблюдов, и они дрожат от холода, и ловят снег хоботами, ртами и ушами, и змеи танцуют под музыку дудочников в высоких глиняных кувшинах, и девушки, чьи брови срослись над переносицей, несут в чашах буйволиное молоко, и снег падает в молоко, делая его еще белее. Так в Индии твоей.
Да. Так в Индии моей. И ты будешь там со мной.
Нынче же ночью ты будешь в моей Индии со мной.
Правда?! Ты не обманешь?!
Святой истинный крест. Да будет воля Твоя, Господи Сил.
Они крутились и вертелись в неистовом вальсе. Музыка бередила душу. Раскрывала старые раны. Много ран у тебя, Мадлен?.. А у тебя, родной?.. Все наши. Все мои. Не будем считать. Будем танцевать. Только танцевать.
Как я скажу ему, что ему готовится смерть?!
Еще поворот. Еще. Еще. Петух поворачивается на одной ножке, ныряет головою с алым гребешком в кольцо рук раджи. Бусы на груди раджи звенят. Горит в чалме бешеный красный рубин.
Куда ты глядишь безотрывно, безумный петух?
Туда. На них. Они танцуют вдвоем. Паж и Луна. Они держат друг друга за руки. Они обнимаются. Они…
Ты же больше не любишь его, Мадлен!
Не люблю. Не люблю. Не люблю. Гляди, как он вертит в танце ее. Уродину. Невесту свою.
Не
гляди на них. Думай об Индии нашей.Конечно. Краше Индии нашей нет ничего в мире. И я скучаю по ней. И ты вернешь меня в нее.
Я внесу тебя в нее на руках, сокровище мое.
Но как я скажу тебе про смерть. Как я скажу тебе. Не сегодня. Не сейчас. Когда?! Быть может, на тебя уже наставлены дула. Уже разложены сети. Уже держат факел возле бочки с порохом. И авто, что собьет тебя, уже фыркает разогретым мотором.
— Ку-ка-ре-ку!.. Ку-ка-ре-ку!..
Индийский слон, покачивая ушами, наскочил на них, чуть не сбив с ног. Мадлен захохотала и поцеловала слона в извивающийся хобот. Что подарить тебе, редкий зверь?.. Индрик-зверь… Ничего у меня нет с собой… И богатство мое заемное. Погоди. Возьми! Это дар маскарада. Запомни его. Сохрани его.
Она сорвала с шеи маленький позолоченный медальон, подаренный ей перед отъездом из Веселого Дома крошкой Риффи, и нацепила его на хобот слона. Как знать, чудесный слон!.. может, еще встретимся в жизни… Чужбина показывает фокусы… Может, ты тоже здесь страдаешь… И тебя наняли веселить толпу зажравшихся богатеев… за гроши…
Слон благодарно закивал тяжелой громадной серой головой, важно удалился.
— Устала, милая?.. — шепнул Князь, прижимая Мадлен к себе. — Сейчас поедем. Мы ускользнем незаметно. Они не увидят.
— Поймай мне голубя!.. Прошу тебя… Вон они летают по залу, везде… К лапке привязано мое счастье… Поймай!
Раджа изловчился и ухватил голубя за лапку. Птица забилась в его руках. Раскрыла клюв.
Мадлен бросилась к бьющемуся в руках Князя голубю. Обхватила ладонями. Погладила головку.
— Милый… бедный!.. Как мы… как мы все здесь… Заперт, загнан, а думает, что веселится… Гляди, какой у него круглый, напуганный глаз… Ему страшно…
— А ты как хотела?.. — шепнул Князь. — Вот поймают тебя…
Он отвязал от лапки голубя перстень с ярко-синим звездчатым сапфиром. Мадлен в прорезь петушиных глаз глядела на подарок судьбы.
— Подобное кольцо, родная, носил царь Давид, затем сын его царь Соломон, — задумчиво сказал Князь, держа в пальцах перстень, поворачивая его, следя игру света огромной люстры в гранях редкого камня. — Мало осталось на земле звездчатого сапфира. Один из них будет твой. Знаешь, что было написано на внутренней стороне Соломонова кольца?..
— Нет. Я же у тебя неграмотная. Я ничего не знаю.
Князь молчал. Танцующие обтекали их, неподвижно стоявших среди беснующегося в веселье зала, как остров.
Он поднял нахохлившегося голубя и швырнул его в воздух. Почтарь полетел над головами пляшущих, плеща крыльями, взмывая кругами к люстре.
– «ВСЕ ПРОХОДИТЪ» — вот что, — прошептал раджа, плача, звеня монистами и ожерельями на широкой груди, прижимая к себе длинноногого петуха с гребешком набок, с отклеившимся в танце клювом.
Он поднял ее руку, ее петушью лапку, и надел перстень ей на палец.
— Венчается раба Божия…
— Не надо! У нас с тобой будет настоящее венчание!
— Согласен. На небесах.
— На земле!
— На нашей земле, любимая. Обещаю тебе.
Мадлен наклонилась, чтобы поправить пряжку золоченой туфельки. Бурый медведь вразвалку подошел к ней.
— Хорошие ножки у тебя, петушонок, славные стройные ножки, — пробасил он. Его цепкая, с когтями, лапа легла Мадлен на голое бедро. — Не жмут тебе, задира петушок, твои золотые дешевые туфельки?
Не дрейфь, Мадлен. Это всего лишь барон. Почему бы ему тут не быть. Здесь подпрыгивает весь цвет Пари. Весь свет и полусвет. И простонародье затесывается, вроде нее. А у тебя, барон, в руках нити от всех марионеток. Ты умелый кукловод. Ты так резво дергаешь за шелковые ниточки. И куколки пляшут, как по заказу. А думают, что они пляшут сами, по своей воле.
— Не жмут. — Синие глаза в прорезях, среди белых перьев, глядели прямо и царственно. — А вам на загривок не давит ваша цепь?
— Какая цепь? — Медведь слегка замешкался. — Петух бредит. Я свободный медведь и гуляю, где захочу. Отойдемте в сторону. Я открою вам тайну. Я скажу вам про дупло, где спрятано много меду.