Ночной огонь

Лаурз Мур решительно указал на часы, показывая, что время докладчика истекло.

«Да, время летит, и мне придется закончить выступление, — согласился Хак. — Могу только посоветовать внимательно следить за своими кошельками, находясь рядом с Клуа Хутценрайтером. Ни в коем случае не занимайте ему деньги, вы их больше никогда не увидите! Если в последние годы моей жизни мне не удастся расшифровать надписи на иридиевых пластинках, моя профессиональная карьера завершится сокрушительным фиаско. Должен заметить, между прочим, что я подозреваю Хутценрайтера — скорее всего, это он изготовил проклятые пластинки и припрятал их там, где я обязательно должен был их найти. Виновен ли он в этом преступлении? Взгляните на него — недаром он ухмыляется! Это никак нельзя назвать скромной улыбкой оскорбленной невинности!

На этом, дамы и господа, позвольте мне откланяться!»

Кирилл Хак поклонился Лаурзу Муру и спустился с трибуны, сопровождаемый сочувственными аплодисментами.

«В высшей степени нетипичное выступление!» — пробормотал Хильер на ухо супруге.

Альтея кивнула: «Типичное или нетипичное, оно не вызвало энтузиазма у декана Хутценрайтера».

Лаурз Мур провозгласил: «А теперь мы выслушаем профессора Хильера Фата из Танетского института на планете Галлингейл. Насколько я понимаю, его доклад посвящен аспектам эстетической символогии».

Хильер прошествовал к возвышению трибуны. Как правило, он не волновался, выступая перед аудиториями; сегодня, однако, в числе слушателей был декан Хутценрайтер. Хильер расправил плечи — назвался груздем, полезай в кузов! Для того, чтобы не отвлекаться от темы доклада, Хильер старался не встречаться глазами с деканом, с подозрением воззрившимся на него из-под полей экстравагантной пунцовой шляпы.

«Область моих исследований практически безгранична, — начал Хильер. — Тем не менее, для нее характерны связность структуры и последовательность общих закономерностей. Таким образом, я отвергаю оковы, которыми хотел бы обременить нас сэр Уилфред Восковой только потому, что мы неспособны проанализировать и осмыслить все имеющиеся данные. В конце концов, как может нам повредить излишек информации? Если вас пригласили на званый ужин, о чем приходится сожалеть — о чрезмерном изобилии хороших вин или об их отсутствии? Предадимся же радостному греху интеллектуального чревоугодия, не обращая внимания на завистливо поглядывающих исподлобья вегетарианцев, изнуренных бесцельным самоотречением! Разве это не очевидно? Сэру Уилфреду придется пересмотреть свои взгляды. Изобилие, избыток, разнообразие! Таковы путевые указатели, ведущие к приобретению блестящего тамзура — если простительно такое злоупотребление местным понятием. Но довольно отвлеченных рассуждений — перейдем к основной теме доклада.

Времени у меня мало, а эстетическая симвология неисчерпаема. Поэтому ограничусь лишь несколькими описательными примерами. Эти конкретные примеры будут краткими и характерными. Для настоящего всестороннего понимания предмета моих исследований требуется эмоциональное восприятие рассматриваемых символов. Хотел бы подчеркнуть, что в отношении каждой индивидуальной символической системы необходимо ее широкомасштабное и чрезвычайно подробное изучение. У меня вызывают печальную усмешку люди, притворяющиеся, что им доставляет удовольствие музыка, возникшая в рамках чуждой им культуры, и тем самым пытающиеся изобразить из себя представителей некоего модного авангарда. Так невежественный позер кривляется на маскараде в костюме персонажа, трагическое значение которого ему неизвестно.

Тем не менее, даже если символы инопланетной культуры не могут оказывать на нас то эмоциональное влияние, какое испытывают аборигены, мы все еще можем сформулировать их смысл. Распознавание закономерностей само по себе приносит интеллектуальное удовлетворение. Нередко даже у меня возникает иллюзия наслаждения символически чуждой мне музыкой — подобно тому, как может казаться приятной для глаз орнаментальная вязь не поддающихся прочтению иероглифов. Для того, чтобы музыкальная символика была действительно понятной, она должна впитываться с молоком матери, с певучими интонациями ее голоса, со звуками родного дома.

Таким образом, анализ музыкальной символики усложняется вдвойне: чтобы понять музыку, необходимо разобраться в структуре того общества, в котором возникла и развивалась система музыкальных атрибутов. Аналитик выявляет интереснейшие параллели, связывающие музыкальную символику с другими аспектами общественной структуры. Например... — Хильер перечислил несколько обществ, формулируя их соматипы, демонстрируя костюмы различных функциональных категорий населения и воспроизводя отрывки музыки, отображающей соответствующие общественные взаимоотношения. — Слушайте внимательно! В первую очередь прозвучит праздничная развлекательная музыка, характерная для обитателей нескольких различных планет, затем торжественная церемониальная музыка и, наконец, погребальная музыка. Вы заметите любопытные различия и не менее любопытное сходство…»

Так продолжался доклад Хильера. В заключение он сделал следующий вывод: «Разумеется, эстетическая симвология не ограничивается музыкой, хотя музыка, пожалуй — самая доступная для исследователя область культурной кодификации. Другие символические системы носят еще более сложный, неоднозначный характер. Концепции могут быть также внутренне противоречивыми. Я предупреждаю студентов о том, что, если они надеются навязывать эстетическим символам абсолютные, неизменные значения, им лучше было бы специализироваться в не столь головоломной области».

Хильер вернулся на свое место в аудитории. Альтея заверила его, что слушатели проявили немалый интерес к его замечаниям, и даже декан Хутценрайтер ему поддакивал, с явным одобрением что-то бормоча на ухо спутнице. «А теперь, — сказала Альтея, — если не возражаешь, я хотела бы сделать небольшой перерыв».

«Перерыв? Ты хочешь уйти? — Хильер удивился. — Зачем же? Заседание кончится через час».

Альтея поморщилась: «Верно, но я уже достаточно наслышалась настойчивых призывов, взаимных обличений и далеко идущих выводов. Может быть, я слишком чувствительна к эмоциональным напряжениям. Мне хочется разрядить атмосферу, выйти на свежий воздух».

Хильер с сомнением посмотрел по сторонам: «Не стану тебя задерживать. Но мне сейчас покинуть зал было бы неприлично — меня обвинят в неуважении к другим докладчикам».

Альтея, собравшаяся было встать, опустилась на сиденье: «Я подожду. Но давай уйдем отсюда как можно скорее».

Хильер согласился, и Альтея неохотно приготовилась ждать.

Лаурз Мур представил леди Джулию Нип, посвятившую выступление обсуждению так называемых «больных обществ». Перед тем, как перейти к сущности своего доклада, она уделила некоторое время опровержению тезисов сэра Уилфреда: «Так же, как Хильер Фат, я отвергаю столь безнадежный пессимизм. Если бы мы приняли заявления сэра Уилфреда всерьез, нам следовало бы распустить конгресс сию минуту, разъехаться по домам, сложить с себя все почетные должности и провести остаток дней в апатии растительного прозябания. Я отказываюсь это сделать! Некоторым из присутствующих тема моего выступления — «больные общества» — может показаться не менее безрадостной, чем перспективы, нарисованные сэром Уилфредом Восковым. Я уже слышала, как мой доклад называли у меня за спиной «кратким введением в эсхатологию». Это, конечно, не имеет ничего общего с действительностью. На долю каждого «больного общества» приходится дюжина здоровых, где может происходить — и, скорее всего, происходит — все, что можно себе представить. Нет никаких причин, следовательно, воздевать руки к небу, провозглашать конец света и посыпать голову пеплом». Леди Нип слегка нахмурилась — краснорожий субъект, сидевший в первом ряду, вскочил на ноги: «Вы что-то хотите сказать?»

«Вы обращаетесь к высокообразованной аудитории. Если результаты вашей академической деятельности не уступают бестолковостью вашим метафорам, наше утреннее заседание закончится провалом». Коротко поклонившись, субъект снова занял свое место.

Бросив внимательный взгляд на критика, леди Нип заметила: «Мой доклад посвящен «больным обществам», и вы могли бы послужить прекрасным образцом представителя такого общества. Не желаете ли подняться на трибуну и подвергнуться аналитическому обследованию?»

«Ни в коем случае! — оскорбленно отозвался субъект. — Если, конечно, вы не согласитесь спуститься сюда и предварительно подвергнуться моему обследованию».

Леди Нип перешла к обсуждению основного предмета своих исследований, формулируя характеристики «больных обществ» — их отличительных свойств, их развития, упадка и окончательного разрушения: «Поверхностные признаки не обязательно последовательны. Например, статическое общество не обязательно заболевает, если внешние условия создают проблемы, угрожающие его существованию. Общество, отличающееся явным неравенством привилегий или доходов различных категорий населения, может быть здоровым, если в нем возможна вертикальная мобильность, то есть переход из одной категории в другую в зависимости от способностей и количества приложенных усилий. В отсутствие вертикальной мобильности такое общество заболевает — награды и преимущества распределяются в нем среди тунеядцев и паразитов. Изолированные общества нередко становятся странными и даже извращенными, но не обязательно больными; риск заболевания и упадка в них, однако, велик, так как они не подвергаются корректирующей критике со стороны и не распознают симптомы процессов, способных приводить к патологическому разложению. Изолированные общества почти неизбежно обречены на гибель. Религиозные общества, находящиеся под властью жрецов или подчиняющиеся идеологической догме, подобны организмам, жизненные силы которых расходуются на поддержание растущей раковой опухоли».