Ночной пасьянс

– И вы совершили хищение. И надо возбуждать уголовное дело.

– И сколько мне дадут?
– угрюмо спросил Олег.

– Да ничего вам не дадут, - махнул рукой Щерба.
– Дело будет прекращено по малозначительности. Ущерба вы никому не нанесли... Вы что, все эти годы не знали, что папка здесь, в архиве?

– Ее здесь не было. Она находилась в спецхране соседней области. Ее недавно передали... Мне на глаза попала опись. Никто не знал о ее существовании. Кому нужны сейчас эти бумажки?.. Я могу идти?

– Идите.

– А фотокопию и кассету?
– спросил Олег, стоя уже у двери.

Щерба достал из ящика фотокопию, повернулся к столику, где рядом с графином с водой, стоял магнитофон, хотел извлечь кассету, но поразмыслив, сказал:

– Оставьте мне еще на день-другой. На всякий случай, - он не стал объяснять, на какой, подумав про себя: "Вдруг шеф, подписывая справку, захочет еще раз взглянуть на фотокопию протокола, а, может, и послушать магнитофонную запись".
– Я вам позвоню, зайдете заберете... Телефон, который вы мне дали, какой организации принадлежит?

– Облархиву.

– Ах, вот что!
– невольно вырвалось у Щербы, он тут же вспомнил, как удивился, увидев тогда в коридоре Зданевича.
– И кем же вы там работаете?

– Фотолаборантом.

– Как просто!
– засмеялся Щерба и покачал головой. Он мельком глянул на пальцы Олега, необычную их желтизну, удивившую при первой встрече, и только сейчас понял - химикаты...

"Что ж, в чем-то он прав, - подумал Щерба, глядя, как Зданевич берется за дверную ручку.
– Юрка Кухарь не отдаст без боя славу о покойном брате. Еще и потому, что она и его выгодно выделяет... Хлынет поток писем и от родственников расстрелянных, и от партизан-соратников Тимофея Кухаря, - в обком, в ЦК, в прокуратуру республики. И секретарь обкома недовольно спросит прокурора области: "Что же будем делать? Много шума". А шеф сделает вид, что намека не понял. Не тот случай. Этот Зданевич уже не уступит. У него - козырь. Он тоже знает адрес ЦК и прокуратуры республики... Да, самосуда, - главного обвинения против капитана Зданевича - не было, он не принимал единоличного решения, и расстреляли действительно саботажников, а не двух героев-партизан, лучших людей Тимофея Кухаря..."

Продолжая думать об этом, Щерба открыл ящик письменного стола, чтобы убрать туда фотокопию, и увидел прозрачную коробку-футляр от кассеты. Он потянулся к магнитофону, чтобы вытащить кассету и поместить ее в коробочку, потому что надо было возвратить магнитофон в кабинет криминалистики. И тут из какой-то тьмы выпорхнул светлячок обособленной мысли. Мерцающие его крылышки мгновенно разрослись, заполнив своим светом все пространство, заслонив уже приоткрывшего дверь Зданевича, и по этому белому экрану промелькнула цепочка слов: "Архив - фотолаборант Олег Зданевич - фотокопия - архивы Шимановича - фотокопии его и рулончики фотопленки на столе и в столе".

Все это длилось долю секунды.

– Какая у вас зарплата, Олег Иванович?
– спросил Щерба. По тону ответа на такой вопрос иногда можно в какой-то мере понять психологию человека, его отношение к деньгам, к бедности, к богатству.

Олег подозрительно поглядел на Щербу, удивленный этим неожиданным интересом. Но ответил.

– Не густо, - Щерба подошел к нему, вытащил пачку "Флуераша", предложил и сам закурил.

– Спасибо, я свои, - Олег достал из кармана "Орбиту".

– Женаты?
– Да.

– И дети есть?

– Дочь.

– Приходится подрабатывать? "Левые" фотокопии? Что ж, дело житейское.

– Не занимаюсь, - хмуро ответил Олег.

"А вот это я постараюсь проверить", - мысленно решил вдруг Щерба и спросил:

– У вас машина есть?..
– и выдержав небольшую паузу, добавил: Все-таки отец покойный... мог...

– Стиральная, - насмешливо дернул губой Олег.

– Стиральная - тоже неплохо, смягчая напряжение, сказал Щерба.
– Вы уж извините за любопытство.

"Брось ты меня натягивать, нашел фрайера!" - подумал Олег и сказал:

– Так я пошел, до свидания.

41

Подняв черную шторку на зарешеченном окне, Олег Зданевич убирал со стола все лишнее. Затем вытащил из сумки пакет с едой, включил электроплитку, поставил на нее кастрюльку с водой - для сосисок.

– Где тебя носило?
– спросил, входя, Ярослав Романец.
– Мадам искала, зачем-то ты ей срочно понадобился.

– В прокуратуру ходил, - ответил Олег.

– Чего вдруг?

– Были дела.

– Секрет?

– Клади сосиски, вода закипела.

– И что тебе сказал прокурор?
– спросил Романец, снимая с сосисок целлофановые пленочки.

– Предложил работу по совместительству, - Олег развернул пакет с бутербродами.

– Стукачом?

– Дай горчицу, на подоконнике...

Они жевали, пили кофе из больших кружек с потемневшим внутренним фаянсом. Затем расставили фигурки на клеточках истрепанной шахматной картонки.

– Кто сегодня играет белыми?
– спросил Романец.

– Я. Прошлый раз ты начинал белыми, - двинул Олег пешку.

– Теперь у меня в прокуратуре будет блат - товарищ Зданевич. Он меня на допросах пытать не станет, - Романец поднял черную пешку в ответ.
– А давай сегодня блиц сгоняем?

– Спешишь, что ли?

– Башка трещит. В гостях был.

– Блиц так блиц... Похмелиться не дали?.. Засекай время...

– Поехали...

Оба играли рассеянно. Сварили еще кофе.

– Ничья получается. Согласен?
– спросил Романец, вставая.

– Согласен, - с охотой отозвался Олег.

– Ты все-таки сходи к мадам, повинись за опоздание... Явка с повинной - меньший срок...

– Учту, - Олег сложил тарелки и чашки в старую пожелтевшую раковину, в которую сливал отработанные химикаты, мыл ванночки и бачки.

– Ладно, пойду трудиться...
– Романец вышел.

Олег мыл посуду, когда зазвонил внутренний, без диска, телефон. Звонила Надежда Францевна.

– Олег Иванович, я искала вас, но почему-то не могла найти, - услышал спокойный, но с насмешечкой голос.

– Дочь заболела, водил в поликлинику, - соврал он, зная, что Надежда Францевна не поверит, даже представил ее презрительную улыбочку в этот момент.

– Бедняжка, я надеюсь, ничего серьезного... Дело вот в чем: вам звонили из Облсовпрофа, из приемной товарища Кухаря. Просили связаться с ним. Запишите, пожалуйста, телефон.

"Вот, уже заерзал!
– усмехнулся Олег, записывая продиктованный номер на пустом конверте от фотобумаги.
– Звонить тебе, козел, я не буду! Понадоблюсь - сам прискачешь!.. Что он, бабки мне совать начнет? Сколько? Или грозить станет?" - гадал он, вернувшись к раковине и с остервенением отмывая засохшую на краю тарелки горчицу...