Ночной поезд

– Мария, мы спасли тысячи жизней, и это самое главное.

Ян Шукальский снова взглянул в окно. Он смотрел на распускавшиеся цветы.

Отец Вайда отвез Шукальского до границы района, находившегося под карантином. У дорожного контрольно-пропускного пункта доктор показал свое разрешение на проезд дежурившей там охране, затем терпеливо ждал, пока его брюки и спину опрыскивали ДДТ. Его небольшую дорожную сумку открыли и также подвергли дезинфекции.

Прежде чем пойти дальше, Шукальский сказал священнику:

– Встретьте меня здесь послезавтра в полдень.

Затем он прошел четыре километра от контрольно-пропускного пункта до Сандомежа, где спустя два часа сел в поезд, идущий в Краков.

Краков изменился. Повсюду стояли танки и артиллерия. На улицах встречалось больше солдат, чем гражданских лиц. Мостовые были усеяны разбитым стеклом, что говорило о столкновениях с движением Сопротивления. Здания были заколочены досками. Парки остались неухоженными. Гневные надписи обезобразили стены. Но дело было вовсе не во внешнем виде. Краков не пострадал столь значительно, как другие польские города. Шукальского поразило царившее в городе настроение. В то время, как в мирной Зофии люди могли в целом вести прежний образ жизни, населению Кракова пришлось испытать всю тяжесть оккупации.

Перед Яном вставали картины счастливого детства, проведенного здесь. Он прошел мимо Дворца Чарторыских и вспомнил студенческие годы, как ходили по этим тротуарам студенты и за гроши играли на скрипках и аккордеонах. Выйдя на большую мощеную площадь в центре города, он не заметил солдат гарнизона и облепленных грязью танков. Вместо этого бросились в глаза те же флаги и статуи апостолов, которые ставили здесь к празднику Тела Христова, когда он с родителями вставал на колени и молился. Осматривая внушительное сооружение Сукеннице, [32] он не заметил красных нацистских знамен, здесь когда-то был рынок цветов, и он вспоминал мать, которая в этом месте выбирала букеты.

32

Сукеннице (польск.) – «суконные ряды», уникальное здание с торговыми рядами.

Шукальский пошел дальше. Это был другой Краков. Того, в котором он родился и вырос, больше не существовало.

Он пришел к стенам Казимежа, [33] испещренным желтой краской и непристойными проклятиями антисемитов. Эту массивную стену венчала колючая проволока, и Шукальский вспомнил те дни, когда он с матерью шел через еврейский рынок и как его, маленького мальчика, тогда завораживали люди в длинных черных пальто и меховых шапках, у которых над каждым ухом, словно штопоры, опускались завитушки. Ян знал, что этих евреев уже нет. Это гетто уже не было забито до отказа. Последний раз, в 1939 году, он слышал, что здесь, в этом жалком гетто, теснились пятьдесят тысяч евреев. Сегодня, когда существовали лагеря смерти и проводилось «окончательное решение», осталась лишь горстка евреев.

33

Казимеж – город на берегу Вислы, некогда соперник Кракова. Назван именем своего основателя Казимира Великого.

Ян Шукальский направился к Ягеллонскому университету, где на следующий день должен начаться симпозиум. Конечно, с 1939 года, когда все учебные заведения закрыли, знаменитый университет Кракова тоже перестал работать и поляки уже не могли получить высшее образование. Но этому симпозиуму покровительствовали немцы, большая часть участников тоже были немцы, и поэтому один из залов университета открыли для заседаний.

Когда он увидел статую Костюшко на Вавельском холме, воскресли другие мучительные воспоминания. О том, как он сидел в тени стен четырнадцатого века и изучал медицинские книги. О том, как он иногда прогуливал занятия, чтобы покататься на лыжах в Татрах. О том, как встретил Катарину в маленьком кафе на следующий день после получения диплома врача.

Но Шукальский знал, что от воспоминаний тех счастливых дней лучше не станет. Он прибыл в Краков по очень важной причине и не мог позволить себе такую роскошь, как предаваться ностальгии.

Большинство гостиниц в городе либо закрылись, либо поляков в них не пускали, и доктору Шукальскому пришлось снять небольшую комнату в частном доме. Заплатив безумную цену в три злотых домовладелице, которая охотнее взяла бы немецкие марки, он отправился спать.

Ян обрадовался, что в амфитеатре, где проходил симпозиум по инфекционным болезням, собралось много людей.

Однако присмотревшись и слыша в основном немецкую речь, он тут же сообразил, что поляков и чехов здесь окажется немного. Заняв место в заднем ряду, он вспоминал своих краковских коллег и думал о том, куда их сейчас забросила судьба. Он открыл программу и ознакомился со списком докладов, которые участникам симпозиума предстояло выслушать. Четвертый доклад привлек его внимание: «Реакция связывания комплемента при риккетсиозах».

С этим докладом в десять часов должен был выступить сам его автор, известный микробиолог из Берлина. Яну придется ждать два часа. Он еще раз прочитал название доклада и почувствовал, как у него напрягаются нервы. Тиф относился к риккетсиозным болезням.

Шукальский начал просматривать названия остальных докладов. Он снова напрягся. «Изучение риккетсиозной агглютинации при брюшном тифе». С этим докладом должны были выступить как раз в полдень.

Ян огляделся кругом. Большинство мест сейчас было занято, аудитория успокаивалась, медики что-то тихо обсуждали.

Он обвел кружком эту тему выступления и стал читать дальше. Остальная часть программы состояла из тем по брюшному тифу, гепатиту и холере. Но они не заинтересовали Шукальского в такой степени, как отмеченные две. Он присутствовал здесь исключительно ради них. Ему надо было узнать, какие изменения происходят в сфере обуздания инфекционных заболеваний.

Начались первые выступления. Ян сидел и беспристрастно краем уха слушал хорошо подготовленные доклады. Шукальский снова с удовольствием вспомнил те дни, когда он первокурсником сидел в этом самом амфитеатре и старательно записывал лекции.

В десять часов он снова посмотрел на кафедру и с интересом подался вперед, когда немецкий ученый начал читать свой доклад: «Реакция связывания комплемента при риккетсиозах». Тот несколько минут монотонно объяснял свой метод исследования и перечислил случаи, о которых собирался рассказать.

– Анализы положительны почти во всех клинических случаях тифа и на сто процентов соотносятся с результатами анализа Вейля-Феликса. В серии моих анализов не было ложных положительных результатов.

Ученый закончил свой доклад, спустился с кафедры, и Шукальский аплодировал ему вместе со всем залом. Во время следующих двух выступлений он не отвлекался, как раньше, ибо сейчас должен был обдумать нечто гораздо более важное. Ян снова и снова слушал заключительные слова, сказанные микробиологом из Берлина: «В серии моих анализов не было случаев ложных положительных результатов».

Наконец другой ученый, выступление которого он ждал, поднялся на кафедру. Ян подался вперед и напрягся.

– Этот анализ имеет исключительное значение для того, чтобы установить различие между мышиным и эпидемическим тифом. В обоих случаях анализа риккетсиозной агглютинации и реакции связывания комплемента используются специальные риккетсии, и ложные положительные результаты, иногда обнаруживаемые при других реакциях, можно устранить.

Шукальский откинулся на своем сидении. Ему показалось, что амфитеатр погрузился в мертвую тишину, хотя все присутствующие рукоплескали докладчику и отпускали замечания по поводу его выступления. Услышав последние слова выступавшего, Ян Шукальский тут же отключился и больше ничего не слышал: «…Ложные положительные результаты, иногда обнаруживаемые при других реакциях, можно устранить». Он невольно поднялся и поспешил к ближайшему выходу. В пустом коридоре за амфитеатром Ян остановился и прислонился к стене, пока осмысливал эти тревожные слова. Вот как раз то, чего он ожидал. Ради этого он и приехал в Краков.