Ночной портье

21

По пути из Женевы в Рим я посетил большинство церквей и ресторанов, которые рекомендовал Фабиан. От этой неторопливой поездки на юг в памяти остались цветные узоры витражей, статуи мадонн и святых мучеников да полные тарелки spaghetti e fritto misto. [17]

Сообщений об авиакатастрофах не поступало. Погода стояла хорошая, страна, по которой я катил, пленяла своей живописностью, а наш шикарный «ягуар» был безупречен на ходу. С детских лет я мечтал о таком путешествии и теперь старался наслаждаться каждой его минутой. Но въехав в Рим и пересекая его широкую оживленную Piazza del Popolo, я впервые в жизни особенно горько осознал, как ужасно я одинок на этом свете. Слоун и своей смертью насолил мне.

17

макароны и жареные овощи (итал.)

Сверяясь с картой города, я медленно пробирался в тот район, где находился «Гранд Отель», в котором Фабиан посоветовал остановиться. Движение на улицах казалось сумасшедшим, а все водители — заклятыми врагами друг другу. Малейший неточный расчет или ошибочный поворот руля, и можно было навсегда остаться в этом городе безумной езды.

В «Гранд Отеле» мне отвели большую, но довольно темную комнату. Распаковав чемодан, я аккуратно развесил в шкафу свои вещи. До встречи с Квадрочелли, который должен был приехать к себе в Порто-Эрколе не ранее конца недели, мне предстояло весело или скучно прожить в Риме четыре дня.

Разбирая вещи, я заметил на дне чемодана толстый конверт, который Эвелин Коутс поручила мне передать ее другу в посольстве. Его имя и номера телефонов были в моей записной книжке. Я разыскал запись и выяснил, что его зовут Дзвид Лоример. Эвелин просила не звонить ему на службу в посольство, но сейчас было начало второго, и он мог обедать дома.

Почти всю неделю в дороге я провел в одиночестве, чувствуя себя отчужденным из-за незнания языка. Постоянная замкнутость, к которой меня приучила ночная работа в «Святом Августине», мало-помалу исчезла, я остро ощущал отсутствие друзей, знакомых, не слыша звуков родной английской речи. И обрадовался возможности встречи с американцем, который, может, пригласит меня пообедать с ним.

Я позвонил и вскоре услышал в трубке мужской голос, произнесший «Pronto». [18]

— Говорит Дуглас Граймс. Мне поручила Эвелин…

— Д-а, знаю, — быстро перебил тот же голос. — Где вы сейчас?

— В «Гранд Отеле».

— Буду у вас через четверть часа. Вы играете в теннис?

— Немного, — ответил я, несколько удивленный, полагая, что это, возможно, какой-то зашифрованный вопрос.

— Я как раз собираюсь в свой клуб. Нам нужен четвертый партнер.

18

слушаю (итал.)

Но у меня ничего нет с собой.

— Найдем в клубе. И ракетку тоже. Встретимся в баре вашего отеля. Я рыжий, потому сразу узнаете меня. — И он резко дал отбой.

Большими уверенными шагами в бар вошел долговязый рыжий мужчина. У него были резкие черты лица, пушистые рыжие брови, крутой нос и довольно длинные, по крайней мере для дипломата, волосы. Действительно, его нельзя было не узнать. Мы пожали друг другу руки. Он, казалось, был моего возраста.

— Нашел у себя пару старых теннисных туфель, — сказал он, здороваясь со мной. — Какой размер у вас?

— Десятый.

— Очень хорошо. Они вам подойдут. Его открытая машина, синяя двухместная «альфа-ромео», стояла у подъезда отеля, мешая движению. Подошедший полицейский недовольно оглядывал ее. Когда мы садились в машину, он сделал Лоримеру замечание, очень музыкально прозвучавшее на итальянском языке, тот в ответ добродушно помахал ему рукой, и мы поехали.

Как и все в Риме, Лоример весьма лихо вел машину, и мы раз десять оцарапали крылья автомобиля, пока добрались до теннисного клуба, расположенного на берегу Тибра. Говорить во время такой езды, естественно, было невозможно, и он лишь один раз отвлекся, указав мне на «Сады Боргезе», когда мы проезжали мимо них, сказав, что следует сходить в этот музей. Фабиан тоже говорил мне о нем и будет, конечно, рад, узнав, что я побывал там. «Обратите особое внимание на картины Тициана», — при этом наставлял он меня.

Мы проскочили в ворота клуба, и Лоример поставил машину в сторонке, в тени тополей. Едва я взялся за ручку дверцы, чтобы выйти, как он остановил меня, потянув за рукав.

— У вас при себе? — спросил он.

Вытащив из внутреннего кармана объемистый конверт, я вручил его Лоримеру, и тот, не распечатывая, спрятал его.

Мы вышли из машины и пошли к зданию клуба.

— Я рад, что вы поехали со мной, — сказал Лори-мер. — В этот час дня трудно найти партнеров. Я люблю играть перед обедом, а итальянцы после него. Коренные, так сказать, различия двух цивилизаций. И совершенно непримиримые. Мы словно через пропасть зовем друг друга. — Он поздоровался с двумя смуглыми мужчинами небольшого роста, игравшими на одном из кортов, и крикнул им: — Сию минуту придем!

Двое на корте тренировались, ловко посылая мячи друг другу.

— Боюсь, что мне не справиться с вашим темпом игры, — сказал я, следя за тем, как они на корте обменивались неплохими, ударами. — Уж очень давно не играл.

— Неважно. Держитесь лишь поближе к сетке. Они расколются, когда насядем на них. — Лоример широко улыбнулся. Улыбка была и приятная, и дружелюбная, но проступал волчий оскал.

Теннисные туфли оказались мне впору, шорты и рубашка немного широки, но были вполне пригодны для игры.

— Возьмите с собой на корт все, что у вас при себе ценное, — посоветовал Лоример. — Можно сдать на хранение в контору, но там всякое случается. И ни в коем случае нигде не оставляйте свой паспорт, а то в один прекрасный день прочитаете в газетах, что некий сицилиец по имени Дуглас Граймс арестован за провоз наркотиков.

С собой Лоример забрал бумажник, кошелек с мелочью, часы, а также конверт с письмом Эвелин.

Игра доставила мне больше удовольствия, чем я ожидал. Лыжные прогулки этой зимой укрепили меня, и мои движения были быстры и достаточно ловки. Лоример носился по всей нашей площадке, всюду поспевая. Играл он с диким азартом, весьма успешно. В первых двух сетах мы подавили итальянцев, которые, как и предвидел Лоример, стушевались под нашим натиском. В третьем сете у меня от усердия вскочил волдырь на большом пальце и я вышел из игры. Это, конечно, был пустяк по сравнению с удовольствием играть под живительным римским солнцем на берегу той реки, которую, по утверждению Шекспира, Цезарь переплывал в полном вооружении и доспехах. Сейчас, в сухое время года, река выглядела совсем безобидной, так что и я мог бы рискнуть переплыть ее.

После игры, когда мы мылись под душем, итальянцы пригласили нас пообедать в клубе.

— Вы первый раз в Риме? — спросил меня Лоример.

— И первый день, — ответил я.

— Тогда мы не станем здесь обедать. Отправимся в туристское заведение на Piazza Navona. — Я кивнул. Фабиан тоже рекомендовал мне это местечко. — Каждого, кто приезжает в Рим, — продолжал Лоример, — я призываю ни на что не претендовать, а быть только туристом. Осмотрите сначала все классическое: Ватикан, Сикстинскую капеллу, Замок Сан-Анджело, статую Моисея, Форум и так далее. Не зря они сотни лет значатся во всех путеводителях. А потом найдете и свой путь знакомства с этим вечным городом. Будете читать, скажем, Стендаля. Вы знаете французский?

— Нет.

— Жаль.

— Я бы хотел вернуться обратно в школу и начать все с самого начала.

— А разве не все мы этого хотим?

— Ну как, нравится тут? — спросил Лоример. Мы сидели на открытой террасе, глядя на огромный фонтан, который украшали четыре мраморные женские фигуры.

— Очень! — воскликнул я.

— Только никому не рассказывайте. В высших кругах принято считать, что пища здесь несъедобная. — Он ухмыльнулся. — Вас заклеймят мужланом, и вам придется долго искать свою принцессу.