Ночной снайпер

— Вот… — Елизавете Петровне было явно неудобно перед столичными гостями за замызганную машину, на которую она показала.

Гера сел рядом с водителем, Барышников и Елизавета Петровна — на заднее сиденье. Всю дорогу Гера ловил себя на том, что прислушивается к разговорам сзади, и злился на себя еще больше, если встречался с ней взглядом в зеркальце заднего обзора.

— Почему вы упорно называете себя Елизаветой Петровной? — заигрывал Леня. — Вам так хочется, чтобы вас называли по имени бывшей императрицы?

— Да ничего мне не хочется! — По-видимому, ей уже надоел этот треп. — Просто так у нас принято.

— Тогда сделайте для меня исключение, — не унимался Леня. — Вернее, для нас. Позвольте называть вас Лизой?

— Пожалуйста! — сказала она и, чуть отодвинувшись от него и прислонившись головкой к окну, закрыла глаза. Но вскоре ей пришлось их открыть и сесть прямо, поскольку они свернули на проселочную дорогу.

Бедная Лиза, подумал и чуть не сказал Гера, в очередной раз встретившись с ней взглядом в том же зеркальце. Прямо по Карамзину. Девушка из провинции, которую собрался обольстить фат из столицы. Разница только в том, что она все прекрасно видит и понимает: приехал пижон аж из самой Москвы и думает, будто все здешние девицы должны при виде его падать от восхищения… И она, слава богу, это понимает. А доказывать ей, что Леня классный парень и отличный профессионал в своем деле, уже бесполезно. Воспринимать его она теперь будет только как трепача, решившего накоротке охмурить провинциалку, и никак иначе. А переубедить будет трудно. Да и надо ли? А может, это и к лучшему?

В Семенихино они приехали, когда уже вечерело. Здесь уже все говорили о сгоревшем автобусе, стареньком и единственном, на котором возили школьников в школу, а стариков в районный собес.

Местный участковый, знавший об их приезде, встретил их возле околицы, хотя моросил занудливый осенний дождик. Рядом с ним стояла высохшая и согбенная старушенция в стареньком пальто и платочке, по-видимому, та самая, которая знала, кто угнал, но боялась говорить.

— Старший сержант Колодин, — представился он, когда Гера и Леня выбрались из машины.

— Даже не хотите посмотреть наши документы? — рассеянно спросил Гера, оглядываясь.

— А чего смотреть, «козел» этот я издали узнаю, Митьку-водилу тоже… Здорово, Митяй! — Участковый обменялся рукопожатием с водителем. — А уж Лизу тут кто не знает! Она ж из наших краев, в соседней деревне жила! Пацаны на танцульках, дискотеках этих, все как один передрались, когда приходила! Здорово, Лизок!

— Здравствуйте, Поликарп Иванович, — покраснела от этой аттестации Лиза. — Все выдумываете?

— Моя фамилия Шестаков, называть можете Герман Николаевич… Простите, а вы и есть здешняя жительница, видевшая угонщиков вашего автобуса? — вежливо представился старушке Гера, все-таки сунув в руку словоохотливому участковому свое удостоверение, которое тот стал рассматривать, сдвинув от напряжения фуражку на затылок.

— Ну, я самая, Любовь Федоровна, — кивнула старушка. — Видела, да. Но не скажу.

— А что ж мы стоим с вами на дожде? — спросил Гера. — Может, пригласите к себе домой?

— Да у меня с утра ничего не готовлено, полы не мыты, — махнув рукой, засмущалась старушка.

— Чай-то найдется? — поинтересовался Леня.

— Чай найдется, — кивнула она. — Ладно, чего уж, гостями будете, куды вам здесь еще податься?.. Сахару вот только нет. И зубов нет. Пряники есть, так я их в кипяточке вымачиваю, — словоохотливо объяснила она. — До магазина довезите, я у Верки-продавщицы попрошу в долг до пенсии, скажу, из самой Москвы приехали, она даст. Она добрая, Верка-то, пьет, правда, как Егорку ее второй раз посадили, но до пенсии даст… — это она уже бормотала себе под нос, ни к кому не обращаясь. Леня подал ей руку и усадил в машину рядом с Лизой, так что девушка поневоле оказалась к нему прижатой.

Поговорить им здесь не с кем, подумал Гера. Вот и рады первому встречному. Когда машина остановилась возле местного сельпо, он махнул рукой на попытки Любови Федоровны выйти из машины, и вылез вместе с Леней. Они вошли в магазин, дверь которого была приоткрыта.

Морщинистая, с подбитым глазом, густо накрашенная продавщица курила, пила растворимый кофе и ела печенье прямо из картонной коробки, стоявшей возле нее на прилавке.

— Мужчины, закрыто! — сказала она Гере. — Неужели не видите объявления?

— Там его не видно, — сказал Гера.

— Ну, раз уж вошли, — подтолкнул его в бок Леня, — неужели не обслужите?

— А, это вы никак прокуроры, что ли? — спросила она. — Баба Люба всем растрепала. Говорит, допрашивать ее из самой Москвы прилетели. Под это дело в кредит у меня просила. Да еще за проценты. Думала, врет. Я ей говорю, МВФ я ей, что ли, проценты эти брать? Сами знаете, какие сейчас могут быть кредиты, денег ни у кого нету…

Продолжая жевать и говорить, она достала откуда-то из-под прилавка бутылку армянского коньяка и подмигнула подбитым глазом. Леня вопросительно взглянул на Геру, тот ничего на это не сказал.

Они вышли из магазина нагруженные всякой всячиной и направились к машине. Уже через несколько минут все были в доме Любови Федоровны, где хозяйка разожгла самовар, охая и ахая на снедь, вываливаемую московскими прокурорами на стол.

— Ну так, допрашивать-то когда будете? — подтолкнула хозяйка Геру, когда он помогал ей открывать банки с вареньем и маринованными помидорами.

— А что, не терпится? — спросил Леня.

— Ну а чего время-то терять? — удивилась она. — Допросите сначала, потом выпьем самогоночки за знакомство. Когда еще ко мне из Москвы приедут?

— А все расскажете? — спросил Гера.

— Нет, — помотала она головой. — И даже не проси. Вот за чай спасибо, попью с вами, но чего не скажу, того не скажу.

— Да не знаешь ты ничего! — подначил ее участковый. — Цену набиваешь, баба Люба! — И погрозил ей пальцем.

— Хоть бы и не знаю, — сказала она. — Тебе-то что, Поликарпушка? Вот им бы сказала, чтоб люди зря в такую даль не ехали, а тебе вот не скажу. И даже не проси.

— А за недоносительство знаешь что бывает? — одновременно растерялся и обиделся участковый. — Если твой отказ занесем в протокол?

— Так заарестуй и составляй свой протокол, — поджала она губы. — А я все равно тебе не расскажу.

— Можно, мы потом поговорим? — обратился к участковому Барышников. — Раз уж напросились в гости к свидетельнице.

— Никакая я вам вовсе не свидетельница! — обиделась хозяйка. — Я вот вас с чистой душой, чисто по-человечески… — она прижала руки к груди. — В таку даль, говорю, люди собрались, я б сроду на то не решилась, чтоб сюды лететь, коли знала бы, что все равно мне ничего там не скажут!