Ночные крылья (сборник)

Связь прервалась. Полиции пришлось уйти ни с чем.

В пять часов Халдерсен обратился к своим людям с краткой речью, посылая их в качестве миссионеров для розыска новых жертв амнезии.

— Спасите, сколько будет в ваших силах, — напутствовал он их. Ищете отчаявшихся и ведите их в парк, пока они не наложили на себя руки. Объясните им, что потерянная память — это еще не все на свете.

Апостолы отправились в путь. Они возвращались, ведя более несчастных, чем они сами. До захода солнца группа выросла более чем до сотни человек. Кто-то приволок экструзер и выдул еще штук двадцать куполов и навесов. Халдерсен произнес проповедь радости, вглядываясь в блеклые глаза и вялые лица тех, чье самосознание было начисто стерто в ту злополучную среду.

— Стоит ли сдаваться? — обратился он к ним. — Кому из вас предоставлен шанс самому создать свою жизнь? Каждому. Ваша память чистый лист бумаги! Избирайте, какой проделаете путь, лепите свои "я" по собственной воле — вы возрождены святым забвением, вы все. Отдыхайте теперь те, кто пришел к нам вновь. Остальные пусть отправятся в путь, ища скитальцев, заблудших и потерянных, прячущихся в городе...

Когда он кончил говорить, то увидел кучку людей, проталкивающихся к нему со стороны Южной Дороги. Халдерсен торопливо пошел им навстречу, опасаясь неприятностей. Подойдя поближе, он увидел полдюжины своих апостолов, вцепившихся в неряшливого, небритого испуганного маленького человечка. Они швырнули его под ноги Халдерсену. Человечек дрожал, словно заяц, окруженный сворой гончих. Глаза его блестели. Его клиновидное лицо — с острым подбородком и с выступающими острыми скулами — было бледно.

— Это он отравил воду! — завопил кто-то. — Мы отыскали его в меблированных комнатах на Иуда Стрит. У него там целый мешок отравы, схемы городского водопровода и пачка компьютерных программ. Он признался. Он признался!

Халдерсен взглянул на человечка.

— Это правда? — спросил он. — Это сделали вы?

Человек кивнул.

— Как вас звать?

— Не скажу. Требую адвоката.

— Убейте его! — взвизгнула какая-то женщина. — Оторвите ему руки и ноги!

— Убей его! — пронесся по толпе ответный рев. — Убей его!

Халдерсен понял, что все эти люди запросто могут превратиться в неуправляемую толпу.

Он обратился к схваченному:

— Скажите, как вас зовут, и я защищу вас. Иначе я ни за что не отвечаю.

— Скиннер, — едва слышно пробормотал человечек.

— Скиннер. Вы отравили воду?

Еще один кивок.

— Зачем?

— Чтобы покончить.

— С кем?

— Со всеми. С каждым.

Классический параноик. Халдерсен почувствовал к нему жалость. Но только он. Толпа жаждала крови.

Высокий мужчина взревел:

— Заставьте этого ублюдка выпить его же дрянь!

— Нет, убей его! Затопчи его!

Голоса становились все более угрожающими. Теснее смыкались разъяренные лица.

— Послушайте меня! — закричал Халдерсен, и его голос перекрыл рокот толпы. — Сегодня вечером здесь не будет убийства!

— Что ты собираешься делать? Выдашь его полиции?

— Нет, — ответил Халдерсен. — Мы будем жить вместе. Мы научим этого несчастного блаженству забвения, а потом сообща разделим нашу новую радость. Мы люди. Мы обладаем способностью прощать даже закоренелых грешников. Где этот порошок? Кто-то говорил, что нашли лекарство. Сюда. Сюда. Кладите. Так. Братья и сестры, покажем же этой темной, заблудшей душе путь к спасению. Так. Так. Дайте мне, пожалуйста, воды. Благодарю. Сюда, Скиннер. Поставьте его на ноги, будьте добры. Держите его за руки. Как бы он не упал. Минутку, я найду нужную дозу. Так. Так. Сюда, Скиннер. Прощение. Сладостное забвение.

***

Работать вновь было так хорошо, что Мюллер не мог остановиться. В субботу к полудню студия была готова. Он уже давно в подробностях продумал скелет первой фигуры. Теперь все зависело только от его усилий и времени. Скоро ему будет что показать Кастину. Он заработался до поздней ночи, соединяя арматуру и наскоро проверяя последовательность звуков, которые должна была издавать скульптура. Ему в голову пришло несколько интересных идей насчет звуковых триггеров — устройств, включающих звук при приближении зрителя. Кэрол была вынуждена напомнить ему про ужин.

— Не хочу отвлекать тебя, — сказала она, — но, похоже, если этого не сделать, сам ты не остановишься.

— Извини. Восторг созидания.

— Оставь немножко энергии на другие дела. Есть и другие восторги. Хотя бы восторг от еды.

Она все сготовила сама. Великолепно. Он снова вернулся к работе, но в половине второго Кэрол снова отвлекла его. Теперь он и сам подумал, что надо кончить. Он с лихвой отработал дневную норму и был покрыт благородным потом, который выступает, когда работаешь на совесть. Две минуты под молекулярным освежителем — и пота как не бывало, одна лишь прекрасная усталость выложившегося виртуоза. Он не ощущал такого вот уже год.

Наутро его разбудила мысль о неоплаченных долгах.

— Роботы все еще здесь, — сказал он. — Они не ушли. Да и с чего бы это? Даже если во всем городе замрет жизнь, никто ведь не прикажет роботам угомониться.

— Наплюй на них, — сказала Кэрол.

— Что я и делаю. Но не могу же я наплевать на долги. Расплачиваться-то все равно придется.

— Ты же работаешь. У тебя будут доходы.

— Ты знаешь, сколько я должен? — поинтересовался он. — Почти миллион. Если в течение года я буду создавать по скульптуре в неделю и продать их по двадцать кусков за каждую, я сумею расплатиться со всеми. Но я не могу работать с такой скоростью, да и рынок не сможет поглотить столько Мюллеров, а Пит, определенно, не станет покупать их все в счет будущей продажи.

Он отметил, как потемнело лицо Кэрол при упоминании о Пите Кастине.

Он сказал:

— Знаешь, что я сделаю? Сбегу в Каракас, как и собирался до всех этих фокусов с памятью. Я буду работать там и переправлять все, что сделаю, Питу. Возможно, года за два-три я сумею расплатиться с долгами по сто центов за доллар и спокойно вернуться сюда. Как ты думаешь, это возможно? Я хочу сказать, если смоешься в оазис, неужели тебе на всю жизнь забьют все кредиты, даже если ты потом заплатишь все, что должен?

— Не знаю, — ответила Кэрол как-то издалека.

— Надо будет узнать попозже. Главное — что я снова работаю, и должен отыскать местечко, где меня не будут дергать. А там я со всем расплачусь. Мы ведь едем в Каракас вместе, так?

— Может, мы никуда и не поедем, — ответила Кэрол.

— Но как же...

— Ты ведь собирался сейчас работать?

Он принялся за работу, составляя при этом мысленный список кредиторов и мечтая о том дне, когда каждое имя будет перечеркнуто жирным крестом. Когда он почувствовал голод, он вышел в гостиную и обнаружил там мрачно сидящую в кресле Кэрол. Глаза ее покраснели от слез.

— Что случилось? — спросил он. — Не хочешь в Каракас?

— Пауль, пожалуйста... давай, не будем об этом...

— У нас действительно нет выбора. Ну, то есть, если только мы подберем другое место. Сан-Паулу? Спалато?

— Не это, Пауль.

— Тогда что же?

— Я начинаю вспоминать.

Воздух отхлынул, и он очутился в пустоте.

— Ох... — выдохнул он.

— Я помню ноябрь, декабрь, январь. Твои сумасшедшие поступки, обязательства, финансовую путаницу. Наши скандалы. Ужасные скандалы.