Ночные крылья (сборник)

Она уложила его в кровать. Он не мог сказать, сколько он проспал, но проснувшись почувствовал ее рядом — теплую и бархатистую.

— Приветик, — сказала она. — Вспомнил меня?

— Да, — солгал он ей. — Да, ну конечно же!

***

Мюллер проработал всю ночь и закончил каркас до рассвета. Он немного соснул и рано утром принялся наносить внутренние слои громкоговорящей краски — тысяча динамиков, размером чуть больше молекулы каждый, в квадратном дюйме — с помощью которой скульптура обретала свое звучание. Когда это было сделано, он оторвался от работы, обдумывая внешние формы, и к семи вечера был готов приступить к следующему этапу творения. Его душой овладели демоны созидания. Он забыл про еду и боялся только, что его свалит сон.

В восемь, когда он как раз преодолел инерцию предыдущей бессонной ночи, раздался стук в дверь. Стук Кэрол. Он отсоединил звонок, а у роботов не хватало ума постучать. Он с трудом открыл дверь и увидел Кэрол.

— Ну так что? — спросил он.

— Так что я вернулась. Так что все позади...

— И что же дальше?

— Можно мне войти? — спросила она.

— Наверное. Я работаю, но проходи.

— Я разговаривала с Питом, — сказала она. — Мы оба решили, что я должна вернуться к тебе.

— Ты не очень-то последовательна. Тебе не кажется? — спросил он.

— Я принимаю все так, как есть. Когда я потеряла память, я пришла к тебе. Когда я все вспомнила, я почувствовала, что должна уйти. Я не _хотела_ уходить. Я чувствовала, что _должна_ уйти. Это две разные вещи.

— В самом деле, — согласился он.

— В самом деле. Я вернулась к Питу, но мне не хотелось с ним оставаться. Мне хотелось к тебе.

— Я ударил тебя и прокусил тебе губу. Я швырнул в тебя вазу работы Минга.

— Не Минга, а К-Анг-Си.

— Извини. С моей памятью еще не все в порядке. Так или иначе, я совершал пре неприятнейшие поступки, и ты ненавидела меня достаточно сильно, чтобы решиться на развод. Зачем тогда ты вернулась?

— Ты был вчера прав. Ты совсем не тот, кого я ненавидела. Ты старый Пауль.

— Даже если ко мне вернется память об этих девяти месяцах?

— Даже тогда, — сказала она. — Люди меняются. Ты прошел сквозь ад и вышел с той стороны. Ты снова работаешь. Ты перестал быть угрюмым, гадким, замкнутым. Мы отправимся в Каракас или куда ты захочешь, ты начнешь работать и расплатишься со всеми долгами, как ты и говорил вчера.

— А Пит?

— Он расторгнет брак. Мы договорились об этом.

— Добрый старый Пит, — проговорил Мюллер и покачал головой. Сколько продлится наше счастье, Кэрол? Если ты думаешь, что до среды твое решение может вдруг измениться, лучше скажи мне об этом прямо сейчас. Тогда мне не стоит ввязываться в это дело.

— Не может измениться. Никогда.

— Даже несмотря наго, что я бросил в тебя вазу работы Ги-Ченг-Анга?

— К-Анг-Си, — поправила она.

— Точно. К-Анг-Си, — он заставил себя усмехнуться. И вдруг на него обрушилась вся усталость прежних дней и ночей. — Я вроде бы переработал, — сказал он. — Неистовство созидания во искупление потерянного времени. Давай, прогуляемся.

— Великолепно, — согласилась она.

Они вышли и нос к носу столкнулись с роботом-сборщиком.

— Зайдите вечером, сэр, — сказал Мюллер.

— Мистер Мюллер, я представляю отдел кредитных перечислений Акме Брасс и...

— Обращайся к моему поверенному, — отрезал Пауль.

С моря накатывались волны тумана. Звезд не было видно. Огни вечернего города едва проступали в белой пелене. Пауль с Кэрол неторопливо шли по парку. Он ощущал странную легкость в голове не от одного лишь недосыпания. Сон и явь слились воедино. Это были необычные дни. Они прошли в главные ворота и теперь медленно брели по площади перед музеем, рука в руке, ни слова ни говоря друг другу. Они миновали консерваторию, и тут Мюллер заметил впереди толпу, тысячи людей, смотрящих на возвышение для оркестра.

— Что это там? — спросила Кэрол. Мюллер пожал плечами. Они затесались в толпу.

Минут через десять они пробились достаточно близко к сцене, чтобы видеть происходящее. На сцене стоял высокий, тонкий человек с диким взглядом и нечесаной рыжей шевелюрой. Рядом с ним стоял маленький сгорбившийся человечек в рваной одежде, и еще с дюжину стояли с боков, держа глиняные чаши.

— Что тут такое? — спросил Мюллер соседа.

— Религиозный обряд.

— Что-что?

— Новая религия. Церковь Забвения. Вот тот — главный проповедник. Что, ничего не слыхал?

— Совершенно ничего.

— Началось все это в пятницу. Видишь вон того типа с крысиной физиономией? Около проповедника? Это он высыпал в воду эту дрянь. Он сознался, и его заставили выпить его собственную отраву. Теперь он ничего не помнит и помогает проповеднику. Вот чертово отродье!

— А что они делают сейчас?

— В чашах у них это снадобье. Они пьют и все забывают. Пьют и забывают.

Сгущающийся туман заглушал слова человека на возвышении. Мюллер старался разобрать, о чем он говорит. Он видел просветленные глаза фанатиков. От предполагаемого отравителя исходило сияние. Из темноты всплывали слова:

— Братья и сестры... радость, сладость забвения... придите к нам, живите с нами... забвение... прощение... даже самым большим злодеям... забудьте... забудьте...

Чаши обошли стоящих на сцене. Люди, пришедшие, чтобы пополнить ряды последователей нового учения, принимали чаши, отпивали, счастливо кивали головами. В углу сцены стояли трое мужчин с твердыми лицами и наполняли чаши вновь.

По спине Мюллера пробежал холодок. Он вдруг подумал, что то, что зародилось на этой неделе в парке, будет жить долго, будет жить даже тогда, когда события в Сан-Франциско станут достоянием истории; ему почудилось, что нечто невидимое и страшное вырвалось на волю и раскатывается по всей стране.

— Примите... испейте... забудьте... — выкрикнул проповедник.

— _Примите... испейте... забудьте..._ — отозвалась криком толпа.

Чаши пошли по рукам.

— О чем это он? — шепотом спросила Кэрол.

— Примите... испейте... забудьте...

— _Примите... испейте... забудьте..._

— Благословенно есть сладостное забвение.

— _Благословенно есть сладостное забвение_.

— Сладостно сложить с себя тяжкую ношу души.

— _Сладостно сложить с себя тяжкую ношу души_.

— Радостно возродиться вновь.

— _Радостно возродиться вновь_.

Туман все сгущался. Мюллер уже с трудом видел здание аквариума, стоящее через дорогу. Он покрепче сжал руку Кэрол и стал подумывать, что пора выбираться отсюда.

Он должен был согласиться, что в чем-то этот проповедник прав. Разве не стало лучше ему самому после того, как попавшее в кровь лекарство смыло часть его прошлого? И все же... увечить мозг подобным образом, намеренно, с радостью, испивая забвение до дна...