Ночные туманы

— Приехал ленинградский театр на гастроли. Я бы всем посоветовал… Играют Шекспира, Островского…

Я пошел на «Ромео и Джульетту». Джульетту играла… Т. Л. Иванова. Я взял билет в первом ряду. Она была прелестной Джульеттой.

Какой-то человек вышел в антракте из-за кулис и попросил меня зайти после спектакля в уборную Т. Ивановой. Я зашел. Тома спросила, как я живу. Я сказал: превосходно. Поговорили о том о сем. Вдруг она предложила:

— Мы можем начать все сначала.

Я вспыхнул:

— Не стоит.

— Почему? — удивилась она (ей показалось, что она меня осчастливила).

— Слишком дорого мне стоило.

— Дорого?

— Ты понимаешь, что я не о деньгах.

Она поняла.

— Где твой ребенок?

— В Череповце, у родителей. Он такой презанятный, они в него влюблены… Ты проводишь меня до гостиницы?

— Нет. До гостиницы всего два шага.

Не постучавшись, вошел здоровенный Ромео, без парика, с блестящим от вазелина лицом.

— Ты еще не готова, а я до смерти хочу жрать.

— Я сейчас, — заторопилась Тамара.

Ромео поглядел на меня неприязненно.

Я поднялся и попрощался с маленьким Томом. По всей вероятности, навсегда.

Пришел домой — меня встретила, стуча хвостом, Веста. Она подпрыгнула, взвизгнула, пыталась лизнуть.

Глаза ее выражали беспредельную преданность.

— Эх ты, милая. — Я прижал ее остроухую голову. Она замерла, почувствовав ласку. — «Славный народ собаки», — сказал о вас Чехов. Только сволочь, подобная всяким Лазурченкам, способна давить вас колесами.

Я получил весной отпуск и, оставив Весту на попечение матросов, поехал навестить маму. Она гостила в Таллине у деда и бабки. Они обменяли на Таллин свою комнату на Чистых прудах. Древний город встретил меня крупным дождем. В солнечном свете дождинки казались драгоценными камнями. Они переливались в сиреневых зарослях у подножия Вышгорода. Высоко вверх, к облакам, уходили крепостные стены замка.

Дед и бабка жили на дальней окраине. Там, куда ни глянь, виднелось пупырчатое от дождя море. Чернел ажур кранов и мачт.

Дед оживленно рассказывал, что старые моряки создали музей Балтики. Он читает здесь лекции по истории флота. Дед показал на окно, за которым виднелось море:

— Это тебе, брат, не Чистые пруды!

Бабка стала почетным гостем у пионеров. Она рассказывала им о героях Конармии. (Какой-то расторопный журналист уже записывал воспоминания бабки, чтобы издать их в детском издательстве).

Дед с интересом расспрашивал о катерах. «Вот видишь, говорил тебе, что флот будет, я как в воду глядел».

Он с одобрением поглядывал на мои погоны: я продвигался. Бабка и мать накрывали на стол:

— Гости обещали зайти, на два дня приехали в Таллин, — в один голос сообщили они.

— Кто такие?

— Увидишь и познакомишься.

Тут как раз позвонили. Вошел седой человек во флотском кителе без погон и за ним… за ним — Лэа!

— Познакомься, Юрище. Капитан Коорт. Он спас мне жизнь двадцать лет назад. А это дочурка его.

— Лэа! — воскликнул я.

Дед удивился:

— А вы разве знакомы?

За стол усадили нас рядом. Дед и Коорт вспоминали, как были вместе на островке, где даже камни от бомбежки горели.

— «Смелому» и подвигу его моряков посвящен стенд в музее, — сказал дед. — И вы там есть, Юлиус. Достали вашу фотографию. Жаль, что «Смелого» распилили какие-то остолопы. Я бы им морду набил. Он бы и по сей день стоял у вас в парке. Так же, как у тебя, Юра, в части стоит катер Гущина.

Лэа спросила, как я живу.

— Хорошо, — сказал я.

— Всем довольны?

— Всем доволен.

— Очень рада за вас.

Сама она была невеселая. Я не решился спросить, как она живет со своим Андресом. На лице ее то и дело появлялось детское выражение, напоминавшее девчушку на мостике «Смелого».

После обеда мы вышли к морю. Дул теплый ветер. На кораблях, стоявших на рейде, загорались огни. Замигал маяк. Пахло сиренью. Я рассказал, что хотел разыскать ее тогда в Ялте.

— Пожалуй, хорошо, что не разыскали.

— Да, я понимаю: Андрес…

— Андреса больше нет. Я вдова.

Лэа в тот же вечер уехала в Пярну. Я готов был поехать за ней, но не решился сказать ей об этом. Я проводил ее к остановке автобуса.

— До свидания, — сказал я.

И услышал:

— Прощайте.

Я вновь терял ее. Шумели деревья. Море билось о берег. «Прощайте…»

Я чуть было не толкнул капитана первого ранга, он шел мне навстречу. Я отдал честь, извинился. Лицо его показалось мне очень знакомым. И вдруг я вспомнил: Пярну, эсминцы на рейде, ярко освещенный ресторан «Ранна-хооне». Ну конечно же это он!

— Прошу разрешения обратиться, товарищ капитан первого ранга. Ваша фамилия Пегасов?

— Так точно, — остановился офицер, недоумевая. Он, конечно, меня не узнал.

— Простите, что вас беспокою. Но именно вы когда-то сказали мне в Пярну: «Если любишь море, то ничего сложного нет. Флоту люди нужны…»

— Юра Строганов? — оживился Пегасов. — Значит, стал-таки моряком? Балтиец?

— Нет, черноморец.

— На чем плаваете?

— На катерах. Мечтаю перейти на новые.

— Молодец! Поздравляю.

Он крепко пожал мне руку. Мы пошли рядом. Оказалось, Пегасов хорошо знает деда. Он сказал:

— Очень рад, что встретил вас моряком!

Глава десятая

Шли годы. Однажды помощник командира одного из катеров тяжело заболел. Офицера отвезли в госпиталь, и надежд на его скорое возвращение не было. Конечно, много желающих было занять его место. Но может быть, потому, что мы отлично стреляли торпедами и вышли на первое место, может быть, потому, что добились звания отличного экипажа, выбор адмирала пал на меня.