Ноев ковчег доктора Толмачевой

«Знает!» – похолодело у Дорна.

– Жизнь – такая сложная штука, – промямлил он.

Маша повернулась к нему лицом и медленно проговорила:

– Знаешь, ты поезжай домой один.

Он спросил:

– А ты?

– А я поеду с водителем. Отец позаботился, чтобы я не ездила в метро.

– Это правильно. Ценных людей надо беречь, – пробормотал Владик, стараясь перевести все в шутку.

– Бесценных. Каковыми мы тут все являемся, – металлическим голосом сказала Маша, взяла свою сумку и открыла дверь кабинета, выпуская Дорна.

Он неуверенно помялся, не зная, что сказать на прощание.

Маша заперла кабинет и прошла к лифту.

– Добрый вечер, Владислав Федорович! Дежурите? – высунулась из лифта рыжеволосая бодрая старуха с ярко накрашенными губами.

– Добрый вечер, Генриетта Львовна! – обрадовался Дорн: при лифтерше не надо говорить ничего личного.

Маша вошла в лифт, двери за ней закрылись, Владик тоже пошел собираться домой и весь путь от лифта до ординаторской не мог отделаться от мысли, что вообще, конечно, Маша – неплохая девушка, но уж больно короткие у нее ноги и маленькая грудь.

8

На следующее утро Азарцев опять куда-то исчез. Тина слышала сквозь сон, как он вывел погулять Сеню. «Мало ли что, сейчас вернется», – подумала она и заснула снова. Сон для нее теперь стал блаженством. Она старалась даже не вспоминать то ужасное время, когда она не спала неделями – изматывающая бессонница исчезла вместе с болезнью. Только после того, как она излечилась, Тина поняла, что большинство людей даже не понимает, какое это благо – здоровый сон. Плюхнуться в постель и очнуться только утром.

Вот и она теперь окончательно проснулась, потянулась в постели и ощутила, что в квартире одна. На всякий случай позвала:

– Володя?

Взглянула на часы. Еще очень рано. Куда же Азарцев мог деться? И тут она вспомнила. Конечно, он все-таки ушел туда. А может, не туда? Куда-нибудь в другое место. Она ведь его даже по-человечески не выслушала...

Тина вскочила с постели – тут же заныл прооперированный бок. Плевать на бок. Как она не смогла подобрать правильные слова, чтобы убедить Володю!

Целый день Валентина Николаевна не могла найти себе места. И Сеня вздыхал, и мышонок Ризкин, нахохлившись, засел в своей клетке и не спешил выйти погулять.

«Почему, почему я проспала! – корила себя Тина. – Конечно, он ушел на кладбище. Я даже не знаю, где эта мастерская! Никак нельзя его было туда отпускать!»

Чтобы отвлечься, она вымыла полы, вытерла пыль, протерла и отполировала ирисы в дверцах шкафа и почистила синюю вазу с петухами. В общем, вылизала квартиру до немыслимого блеска. Азарцев все не приходил. К девяти вечера Тина готова была бежать обследовать по очереди все московские кладбища. Но вот раздался долгожданный звонок.

«Господи, сделай так, чтобы с ним ничего не случилось! – прошептала про себя Тина и со смятением открыла. – Вдруг это не он? Вдруг пришли сказать, что...»

Азарцев стоял в дверях с настороженным видом, держа руки в карманах.

– Володя! – Тина осеклась, и все придуманные ею доводы и упреки разом улетучились. – Как я рада, что ты пришел!

– Хм, и не будешь ругаться? – Он стоял в коридоре и недоверчиво смотрел на нее.

– Честное слово, не буду, только входи!

Он снял куртку и снова сказал «Хм!». Еще подумал и добавил:

– А моя бывшая жена меня бы убила за то, что ушел.

Тина помолчала, а потом негромко сказала, осторожно заглянув ему в глаза:

– Володя, давай не будем говорить о твоей бывшей жене. У нее ведь без тебя все в порядке?

Он пожал плечами:

– Не знаю. Я не спрашивал у Оли.

Но Тина уже не дослушала его ответ.

– Иди скорей есть. Ты ведь ушел без завтрака. Не умер с голоду?

Он улыбнулся – как всегда, не раскрывая губ.

– Не умер.

– Вот и пойдем. У меня есть яйца и вчерашняя колбаса. Я сделаю яичницу.

– А Сеня?

– Нет, я придумала: у нас с Сеней сегодня своя еда.

– Сухой корм?

– Нет. Геркулесовая каша. И мне, и ему – очень полезно.

Азарцев вытащил из кармана несколько довольно крупных купюр.

– Вот, пожалуйста, по вечерам больше никакой каши. Уж на еду я все-таки заработаю.

Она присела на краешек табуретки.

– Володя, значит, ты все-таки был там?

Он усмехнулся:

– Нет. Сегодня я был в другом месте.

Она ужаснулась.

– Неужели что-нибудь разгружал?

– Представь себе, нет. Оказывается, на вокзале все доходные места носильщиков заняты приезжими.

Тина непонимающе смотрела на него снизу вверх.

– А где же ты был тогда?

Он положил руку ей на плечо.

– Давай ты не будешь ничего спрашивать. Тебе лучше пока ничего не знать. Одно я тебе могу сказать твердо: банки я не граблю.

– И то слава богу! – Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла жалкой. – Володя, я решила пойти продавать газеты, как раньше. Только ты не ходи на это кладбище!

– С ума сошла. – Он наклонился и поцеловал ее в щеку. – Самое дело – после операции на сквозняки в переходы метро. Даже не думай. Я ведь попробую вначале, посмотрю, что у меня получится. А ты, кажется, обещала мне яичницу. Что-то я чувствую, что проголодался.

Валентине Николаевне захотелось кричать, швырять на пол предметы, молотить руками воздух – только преодолеть эту его холодную решимость сделать по-своему. Но огромным усилием она сдержалась и пошла к плите. Потом они с Азарцевым выпили чаю, а уже почти ночью, когда они легли в постель, впервые за долгое время между ними произошло нечто, отдаленно напоминавшее любовную игру.

9

Получить возможность поработать во Франции Тане помог отец, доктор наук, биохимик. Не его вина, что к тому времени, когда они с женой, Таниной мамой, смогли, наконец, опериться – закончить аспирантуру и докторантуру, получить лабораторию, определить объем интересующих их проблем и заняться их решением, советская наука вконец развалилась, а российская еще не родилась. И поскольку институт, в котором работал отец, перешел сплошь на хозрасчетные (в каком-то смысле денежные, но прикладные) темы, отец счел за лучшее отложить в долгий ящик все будущие проекты фундаментальных разработок и заниматься тем, чем дают.