Ноктэ

Я пристально смотрю на него.

— Квартиру?

Он встречается со мной взглядом.

— Да, ту, что арендуют. Знаешь, там ещё обычно есть душ и спальня.

Я краснею.

— Знаю. Просто, возможно, это всё же кисмет, потому что я могу помочь тебе с жильём. Мой отец собирается сдавать в аренду наш гостевой домик. Скорее всего.

И если я не могу жить в нём, то он определённо должен достаться кому-то вроде Деэра. От одной этой мысли у меня сжимается сердце.

— Хм. А вот это уже интересно, — говорит мне Деэр. — Кажется, в очередной раз всё решает кисмет. И я так полагаю, гостевой домик соседствует с похоронным домом? Нужно обладать стальными яйцами, чтобы жить там.

Я быстро достаю клочок бумаги и записываю на нём номер телефона отца.

— Именно так. Если тебе интересно и если ты уверен, что у тебя есть яйца, то можешь позвонить папе и договориться.

Глядя ему в глаза, я пододвигаю бумагу через стол, будто бросаю ему вызов. Деэр никак не может знать, что в этот момент я пытаюсь замедлить ритм биения своего сердца, прежде чем оно взорвётся, но, судя по понимающей улыбке, медленно растягивающей его губы, ему прекрасно об этом известно.

— О, у меня есть яйца, — подтверждает он, и я снова замечаю этот блеск в его глазах.

Брось мне вызов.

Я с трудом сглатываю.

— Я готова задать свой второй вопрос, — говорю ему. Он приподнимает бровь.

— Уже? Он, случайно, не о моих яйцах?

Я краснею и отрицательно качаю головой.

— Что ты тогда подразумевал? — медленно спрашиваю его, не прерывая зрительного контакта. — Почему ты считаешь, что это именно кисмет?

В уголках его глаз появляются лёгкие морщинки, когда он в очередной раз улыбается мне. И снова его улыбка изумляет. Она неподдельная, не та фальшивая, что я привыкла видеть дома.

— Может, потому, что ты кажешься той, кого мне бы захотелось узнать поближе. Это странно?

Нет, потому что я тоже хочу тебя узнать.

— Возможно, — вместо этого отвечаю ему. — Не странно ли, что у меня чувство, будто я уже знаю тебя?

Ибо я знаю. В его таких бездонных и тёмных глазах есть что-то знакомое. С другой стороны, они же снятся мне вот уже несколько дней.

Деэр приподнимает бровь.

— Может быть, у меня такой тип лица.

Я с трудом сдерживаю фырканье. Вряд ли.

Он пристально смотрит на меня.

— Так или иначе, всегда всё решает кисмет.

Я качаю головой и улыбаюсь. Настоящей улыбкой.

— Присяжные ещё не вынесли вердикт.

Деэр делает последний глоток кофе, и его взгляд по-прежнему прикован к моим глазам, когда он с глухим стуком опускает чашку на стол и встаёт.

— Дай мне знать, что решат присяжные.

А затем уходит.

Я так ошеломлена его внезапным уходом, что мне требуется несколько минут, чтобы осознать, что всегда всё решает кисмет, и что, возможно, Деэру хотелось бы меня узнать.

Он ушёл, забрав с собой номер телефона папы.

6

SEX

Финн

Nocte liber sum Nocte liber sum

Ночью я свободен.

Alea iacta est Жребий брошен. Жребий брошен.

Жребий, мать его, брошен.

Serva me , servabo te . Спаси меня, и я спасу тебя.

Спаси меня.

Спаси меня.

Спаси меня.

— Привет, братец. — Калла заходит в мою комнату неожиданно, без предупреждения, и я мгновенно закрываю дневник, пряча свои мысли за его коричневым кожаным переплётом. — Как дела?

Я улыбаюсь, проглатывая панику и тщательно маскируя её.

— Не очень. А у тебя?

— Да тоже не очень. Просто неспокойно как-то.

Она запрыгивает на мою кровать, садясь рядом со мной, и её пальцы тут же обводят буквы на обложке дневника. Она знает достаточно, чтобы не открывать его.

Я пожимаю плечами.

— Нам стоит чем-нибудь заняться.

Веди себя нормально.

Она кивает.

— Хорошо, только чем именно? Хочешь поехать на пляж Уоррентон?

Чтобы посмотреть на старые обломки судна «Айрдейл» ? Мы видели их миллион раз, но сейчас это неважно.

— Конечно, — просто соглашаюсь я. Ведь иногда чем меньше говоришь, тем легче скрыть безумие.

Мы слезаем с кровати, и Калла поворачивается ко мне, хватая меня за локоть.

— Эй, Финн?

Я останавливаюсь, глядя на неё сверху вниз.

— Да?

— Ты… словно был не в себе всю эту неделю. Я думала, дополнительное посещение группы поможет тебе, но ты до сих пор кажешься странным. Если что-то будет не так, ты же скажешь мне, правда?

ТынеможешьТынеможешьТынеможешьТынеможешь. Тычокнутыйчокнутый чокнутыйчокнутый. НеРассказывайЕйСвоюТайнуТайнуТайну.

Я загоняю голоса подальше.

Веди себя нормально.

— Со мной всё в порядке, — вру я. Блаженная ложь, чтобы избавить её от беспокойства, пощадить мою гордость и избежать унизительной изоляции в обитой войлоком палате, там, где выбрасываются ключи и забываются сумасшедшие, которые давно уже превратились лишь в оболочки, напичканные лекарствами.

— Обещаешь? — колеблется Калла. Её рыжие волосы, словно пламя, выделяются на фоне моих белых штор. Она почти всегда верит мне на слово, но на сей раз её не провести. Она знает, что я лгу.

— Repromissionem[10], — заверяю её. Она закатывает глаза.

— Знаешь, иногда латынь только всё усложняет. Тебе понадобилось пять слогов, чтобы произнести то, что ты мог сказать в четыре.

Я улыбаюсь и пожимаю плечами.

— Это величественный язык. У него есть характер.

— Если под «величественным» ты подразумеваешь «мёртвый», то да.