Ноктэ
Шрифт:
PROLOGUS[1]
Меня зовут Калла Прайс. Мне восемнадцать лет, и я одна половинка целого.
Моя другая половина — мой брат-близнец Финн, и он сумасшедший.
Я люблю его. Больше жизни. Больше всех и всего. И, хотя я боюсь, что он затянет меня за собой, лишь я могу его спасти.
Я делаю всё, что в моих силах, чтобы удержаться на плаву в море безумия, но с каждым днём всё больше и больше тону. Так что я тянусь к спасательному кругу — Деэру ДюБри.
Он мой спаситель и мой антихрист. В его руках я чувствую себя в безопасности, а также мне
И у него есть власть, чтобы уничтожить меня.
Может быть, это и к лучшему. Потому что я, кажется, не могу спасти Финна и любить Деэра, не причиняя всем боли.
Почему? Из-за тайны.
Из-за тайны, которую я так сильно пытаюсь разгадать, что даже не замечаю того, что надвигается.
Так же, как и вы.
1
UNUM[2]
Калла
— ДО —
Снаружи, на фоне широко раскинутого беззвёздного ночного неба, сияет полная луна, порождающая тени. Внутри же те тени, кажется, превращаются друг в друга, создавая скрюченные руки, которые волочат своими сломанными пальцами по тёмным стенам салона.
Мама настаивает на том, чтобы называть гостиную более изящно — салоном. Она узнала этот термин, когда много лет назад была во Франции, и, употребляя его, чувствует себя утончённой. И поскольку мы живём в похоронном доме на вершине изолированной горы в штате Орегон, папа позволяет ей ощущать себя изысканной интеллектуалкой, как ей только захочется.
Хотя сегодня вечером её, утончённой, или какой она там хочет казаться, нет дома. Мама отправилась в свой книжный клуб, чтобы попить вина и посплетничать, не замечая того, что весь мой мир только что рухнул. И раз папы с братом тоже нет, я сейчас совершенно одна.
В одиночестве и с разбитым сердцем.
Хотя не совсем в одиночестве. Я здесь, в тёмном похоронном доме, с двумя трупами, находящимися внизу, в комнате отца для бальзамирования.
Как правило, это не так уж и напрягает. Когда твой отец — владелец похоронного бюро, привыкаешь спать под одной крышей с мертвецами.
Но сегодня ночью, когда из-за бури деревья гнутся и скребутся о наш дом, а электричество пропало из-за ветра, здесь страшно, мрачно и немного пугающе.
Моя нога постукивает о кресло — явный признак того, что я взволнована. Меня раздражает это волнение, но, честно говоря, моё раздражение оправдано.
Всё в моей жизни перевернулось с ног на голову.
Я перевожу взгляд в окно и пристально смотрю на скалы. Зубчатый утёс упирается прямо в небо, представляя собой захватывающую картину, но для меня это лишь напоминание, что на вершине нашей горы я полностью оторвана от мира. Кроме того, снаружи светлее, чем в доме, что само по себе нелепо.
Не знаю, почему мне страшно оставаться одной, но я боюсь. Психотерапевт сказал бы, что это из-за того, что мы с Финном близнецы, и мне никогда в жизни не приходилось оставаться одной. Мы даже в утробе матери делили пространство.
Вот почему сегодня за ужином родители сказали, что нам с Финном следует поступать в разные колледжи. И должна
сказать, я с этим не согласна. На самом деле я категорически не согласна. Финн нуждается во мне, потому что он не такой, как я. Сама мысль о разлуке заставляет моё сердце учащённо биться, и я знаю, что должна попытаться поговорить об этом с мамой.Сейчас же.
Что бы со мной ни происходило, или о чём бы ещё я сегодня вечером ни узнала, Финн всегда будет на первом месте.
Я хватаю телефон и набираю мамин номер, потому что сейчас она одна в своей машине, и её ничто не отвлекает. У неё не будет возможности сосредоточиться на чём-то ещё, кроме того, что я говорю. И, может быть, это значит, что она наконец-то меня услышит.
Раздаётся гудок, а затем она снимает трубку.
— Привет, Калла. Всё в порядке, дорогая?
После её сегодняшней ошарашивающей новости, она на удивление весела.
— Всё прекрасно. Из-за бури пропало электричество, но я в порядке. Эй, мам… Финн не может оставаться один. Ему нужно поехать со мной. Я серьёзно. Ты не понимаешь, насколько это важно. — Потому что я не могу рассказать тебе об этом по телефону.
Я поглядываю на его дневник, лежащий на соседнем столике. Если бы мама с папой хоть немного знали о том, что в нём понаписано, о странных латинских фразах, перечёркнутых словах, сумасшествии, они не стали бы так рьяно сопротивляться.
Но они не знают, потому что уважают его личную жизнь, и потому решительно настроены навязать нам независимость.
Мама вздыхает, поскольку этот спор ей уже надоел.
— Ты же знаешь, что мы об этом думаем, — твёрдо произносит она. — Я понимаю, ты хочешь защитить Финна. И мне нравится, что ты такая заботливая сестра, но, Калла, он должен научиться жить самостоятельно, так же, как и ты. У тебя должна быть собственная жизнь, без постоянного присмотра за братом. Пожалуйста, поверь нам, мы знаем, что для вас лучше.
— Но, мам, — спорю я, — после всего, что сегодня случилось с… Сегодня кое-что произошло. И я больше, чем когда-либо, знаю, что не могу оставить Финна. Я знаю его лучше всех.
— А что сегодня случилось? — тут же с любопытством интересуется мама. — Что-то случилось с…
— Ничего, о чём бы я хотела говорить по телефону, — устало перебиваю её. — Я просто… я хочу, чтобы ты пообещала мне, что подумаешь о том, чтобы позволить нам с Финном остаться вместе. Пожалуйста. Я часть его, а он — часть меня, ведь мы близнецы. Он может отличаться от меня в одном, но во всём остальном мы одинаковы. Никто не понимает его так, как я. Он нуждается во мне.
Мама снова вздыхает.
— В том-то и дело, милая, — мягко отвечает она. — В единственной разнице между вами. Вспомни тот день. День, когда мы впервые об этом узнали. Расскажи мне ещё раз, что тогда произошло.
Моя очередь вздыхать, потому что у меня болит сердце, и сейчас мне не хочется об этом говорить. Может быть, позвонить ей было плохой идеей.
— Ты знаешь, что произошло, — вяло произношу я.
— Исполни мою прихоть, — подталкивает она. Решительно.