Ноктэ
Шрифт:
Однако я не пробегаю и двадцати метров, прежде чем Деэр дёргает меня за локоть.
— Калла, что ты делаешь на улице в такое позднее время?
Его тёмные брови сдвинуты, когда он вглядывается в моё лицо.
Я останавливаюсь и смотрю вверх, в его тёмные глаза, а затем, без какого-либо на то приглашения, в моей голове всплывает образ прекрасного портрета, который он нарисовал собственными руками. Настолько он был любовно изображён, настолько прекрасно нарисован…
— Ты рисовал меня, — просто говорю я, мои руки падают вдоль тела. Не знаю, что я чувствую, кроме смущения.
Он кажется сильно взволнованным.
—
— А ты действительно хорош в рисовании, — говорю ему я. — Настолько хорош, что смог нарисовать родимое пятно, которое никогда раньше не видел.
Следует долгая пауза.
— Что ты под этим подразумеваешь? — наконец вздыхает Деэр.
Я вздыхаю в ответ.
— Родинка на моём боку. Ты никогда её не видел, так как же ты её нарисовал? Следил за мной? И если да, то зачем?
Ещё одна длинная пауза.
— Э-э, я не шпионю за тобой, если ты на это намекаешь, — наконец отвечает Деэр. — Иногда я сижу во дворе, а ты часто выходишь на улицу. Так на днях ты возвращалась после плавания, и на тебе почти не было одежды. Тогда я её и заметил.
О. Это же очевидно.
— Я идиотка, — вздыхаю я. — Прости.
Он качает головой.
— Не беспокойся. Я могу понять, как ты могла прийти к такому заключению.
Ага, потому что я ненормальная.
Он снова поглядывает на меня.
— Я должен извиниться перед тобой. За то, что нарисовал тебя в такой… интимной манере. Прости. Надеюсь, я не заставил тебя почувствовать себя неловко.
Если под «неловко» он подразумевает невероятно польщённой — то да. Заставил.
— Всё нормально, — быстро отвечаю ему я. — Ты изобразил меня красивой. Как можно злиться на такое?
— Ты действительно красива, — произносит он ровным голосом, а в его глазах мелькают миллионы различных чувств. Воздух пронизан напряжением, наполнен чем-то волнующим, и мне очень хочется приподняться на цыпочках и поцеловать его.
— Ты так и не ответила, что делаешь так поздно на улице, — напоминает мне Деэр, прерывая искушающие мысли.
Я оглядываюсь по сторонам в поисках правдоподобного ответа, но тихий лес не наводит ни на одну толковую мысль.
— Я просто не могла уснуть. И увидела у тебя свет…
— Я тоже не мог уснуть, — признаётся Деэр. — Я рисую, когда такое происходит.
— Ты рисуешь меня, — медленно проговариваю я. — Почему я?
Из всех людей в мире, почему я?
Он усмехается, ленивой, непристойной усмешкой, от которой у меня реально поджимаются пальцы ног.
— Я рисую не только тебя, Калла-Лилия. Я рисую всё, что нахожу интересным.
Он находит меня интересной. Моё сердце учащённо бьётся, и я забываю, что несколько минут назад думала, что он, возможно, сталкер.
— Правда?
— Правда, — кивает он.
Я начинаю дрожать от ночного ветерка, и Деэр это замечает.
— Возвращайся в постель, Калла, — советует он. — Здесь холодно.
Я молча киваю.
— Хорошо. Спокойной ночи, Деэр.
— Спокойной ночи.
Я несусь по тропинке, и всю дорогу Деэр наблюдает за мной. Я это чувствую. Но когда оборачиваюсь на верхних ступенях крыльца, его нигде нет.
Я чувствую себя опьянённо, восхитительно и прекрасно до тех пор, пока не возвращаюсь к своей кровати и не вспоминаю, что в ней Финн.
Рядом с постелью валяются мои цветы, поломанные, предположительно Финном.Все мои удивительные чувства резко угасают, когда я понимаю, что не могу чувствовать себя замечательно из-за Деэра. Я не могу ощущать себя замечательно ни из-за чего, пока мой брат серьёзно болен.
Я засыпаю, а вокруг меня нависают тёмные тучи и поглощают мою радость.
20
VIGINTI
На берег обрушиваются океанские волны, орошая меня мелкими брызгами, пока я стою, прислонившись к одному из камней в небольшой бухте. Сейчас время отлива, поэтому я могу задержаться здесь на несколько часов, прежде чем начнётся прилив и покроет все открытые озёрца.
Всё, чего мне хочется, — это мечтать о Деэре. Сосредоточиться на том, что он фантазирует обо мне обнажённой.
Но я не могу. Не прямо сейчас. Поскольку в кармане куртки мои пальцы прижаты к изношенному кожаному переплёту дневника Финна. Поняв прошлой ночью, что Финн ещё более не в себе, чем я предполагала, я поняла, что должна выяснить причину.
Поэтому, когда они с отцом ушли работать над забором, я взяла его дневник. Мне пришлось это сделать, потому что сам Финн явно не собирается мне обо всём рассказывать. Он решит, что потерял его… и мне придётся с этим согласиться. От этой лжи я чувствую себя мерзко и ужасно, ведь знаю, как много значат для него его записи.
Но ему просто придётся писать где-то ещё.
Я должна сделать всё возможное, чтобы защитить его от самого себя.
Задержав дыхание, я вытаскиваю дневник. Потому что в последний раз, когда я его прочла, то была напугана несколько недель.
Его потаённые мысли приводили меня в ужас тогда и они ужасают меня сейчас.
Несмотря на это, я дрожащими пальцами раскрываю переплёт.
А затем застываю.
Полностью и совершенно неподвижно.
Внутри, под обложкой, лежит сложенный лист бумаги, но я уже вижу, что это.
Рисунок Деэра с моим изображением.
Когда Финн его достал? Посреди ночи?
Не в силах дышать, не в состоянии чувствовать, я аккуратно разворачиваю листок, и у меня сжимается сердце.
«МОЯ», — нацарапано на красивом эскизе. Повсюду. Большими буквами, маленькими буквами, с интервалом между буквами. Каракули, начертанные жирным шрифтом.
МОЯ МОЯ МОЯ МОЯ МОЯ МОЯ
Я не могу дышать.
Не могу думать.
Всё, что я знаю, — мои пальцы дрожат, и сердце сжимается. Что, чёрт возьми, происходит?
Финн выбрался из постели, спустился к домику Деэра и украл этот рисунок посреди ночи. Чёрт, он даже, возможно, наблюдал за мной всё это время и именно так узнал о его существовании.
По спине пробегает озноб, и меня бросает в дрожь, дрожь, дрожь.
Почему?
Что не так с моим братом?
Заставляя себя сосредоточиться, я перелистываю страницы его дневника, потому что именно здесь найду ответы. Между листами спрятана карта Таро, что странно, но я вкладываю её обратно и перелистываю страницы, пока не дохожу до того места, где остановилась в прошлый раз, когда его читала. Манера письма чёткая и жёсткая, и это странно, поскольку пальцы и руки Финна лёгкие, как пёрышко, тощие и худые.